Андрей Ильенков - Флудий & Кузьмич Страница 4

– Спасибо, Иван Кузьмич, а то сутки на ногах, голова кругом идёт… вот и несу всякую ерунду, – поблагодарил я хозяина, и чуть расслабившись, присел к столу на ближайшую табуретку.

– Значит, инженер-конструктор…уважаю, – продолжил было разговор егерь…как, вдруг, под столом, кто-то хихикнул и с воплем – «инджинер!!!» вцепился в мою ногу. От неожиданности, я чуть не потерял над собой контроль и едва вновь не превратился в себя, то есть в сферу. «Вот это был бы провал», – успел я тогда подумать, «дед то, похоже, не из робкого десятка – мог бы, с горяча, меня чем-нибудь и окрестить или даже…», – впрочем, неимоверным усилием воли, проявив невероятную сдержанность, смог удержать плоть в рамках человеческого облика.

– Маша! – укоризненно забасил дед, – ну как тебе не стыдно, у нас гость, а ты на людей, как кошка дикая, бросаешься, а ну вылезай живо, не то в угол поставлю!

– Мяу! – раздалось тут же в из под стола: и в этом необыкновенно высоком и нежном звуке смешались искренние радость и сожаление, своенравный характер и беспредельная любовь к деду. А через мгновение передо мной предстало чудесное, маленькое существо с огромными, сияющими бирюзой глазами и алыми бантами, вплетённым в золотистые косички.

– Ну, егоза, наигралась?! А теперь извинись перед Федором Фомичём, он из-за тебя чуть с табуретки не упал, вон до сих пор, как поганка, бледный весь, – строго сказал дедушка Машеньке, еле заметно улыбнувшись ей при этом добрыми с хитринкой глазами.

– Простите, меня, дядя Федя, пожалуйста, – произнесла она таким ангельским голоском, наклонив головку и пряча глазки в огромных ресницах, что я снова растерялся и даже, кажется, зардел, но уже от чувства сострадания и искренней радости причастия к этому необыкновенно красивому, открытому и нежному существу.

– Да что ты, Машенька, не стоит… – чуть не всплакнул я в ответ на детскую непосредственность и чистоту, – вовсе ты меня не напугала, дедушка опять шутит, наверное…

– Нисколько, за свои проступки надо отвечать…иначе дай им волю – на голову сядут, – нравоучительно ответил Иван Кузьмич, – с детства к порядку не приучишь, потом по шапке получишь.

– Да? – надулась внучка, – а ты мне сам говорил – «озоруй, Маша, пока малая, потом настанет жизнь иная».

– Ишь ты! – удивился дед и немного горделиво подмигнул мне, – запомнила, колючка… наш характер, Харловский, ладно, уговорила – ничья. – А пока, будь добра, внученька, бабушку позови – небось на огороде она, скажи гость у нас – надо на стол накрыть.

– Ага! – обрадовалась Машенька и едва не вылетела с крыльца на крыльях счастливого детства искать не менее любимою ею бабушку.

– Ну, а пока, суть да дело, давай что ли, как водится, по маленькой, за знакомство: у меня свой на еловых шишках настоянный самогон – чисто огонь праведный, всё хвори бесовские на год вперёд выжигает, а пьётся что вода колодезная, живая. Одним словом – харловка, она и есть харловка, её чудесный рецепт мне отец передал, ну, а ему в свою очередь – мой дед и так далее, чуть ли не до Варягов сказывают, – не без гордости рассказывал Кузьмич, неспешно доставая початую литровую бутыль с мутно-белой жидкостью, солидно и таинственно покашливая.

– Это можно, – старался я максимально точно подстроится под своеобразный говор егеря, что бы случайно не насторожить его как ранее с проклятым «не хватило», придав лицу выражения типичного инженера, который в пятницу вечером с коллегами по работе, вот-вот начнёт отмечать день рождение, удачное выполнение плана и окончание трудовой недели.

Но то, что моему искусственно воплощённому в иную форму, организму предстояло вынести, я не мог предположить в самом кошмарном сне. Даже в адской атмосфере Зулы, когда невыносимые перегрузки, стужа и пекло, едва не превратили меня в пыль нейтринную, было намного «комфортнее» чем после этой легендарной харловки. Хочу особо подчеркнуть что, в данном случае я не рисковал жизнью, маневрируя кораблём на сверхсветовой скорости, когда, как всегда, неожиданно обрушивается несчётная армада астероидов, как давеча при пересечении границ Млечного Пути. А напротив: добровольно, по собственной воле и даже, как чуть позже, оказалось, не безудовольствия употребил внутрь собственной плоти, сей парадоксальный напиток, вызывающий столь противоречивые ощущения.

Образно это отдаленно похоже на чувство, которое вы испытываете после, вдруг, невесть откуда рухнувшей острой и нестерпимой боли, которая в свою очередь медленно, но неумолимо исчезает, после чего – наступает блаженный момент её полного исчезновения с одновременным приливом свежих сил, внутренней энергии и обострением умственной деятельности на непродолжительный период времени. И если уж совсем на чистоту, то не могу не отметить, что сам процесс разговора «за жизнь» под высоким градусом это нечто совершенно ни на что не похожее состояние во Вселенной. Во всяком случае, только на Земле, и только в России, я впервые прочувствовал это в полной мере на самом себе. А, если говорить по большому счёту, как бы мне физически не было тогда время от времени плохо, в особенности на следующее утро, я, нисколько не жалею об этом приобретённом опыте. И, в конечном счете, я даже благодарен судьбе, ибо откровение, искренность, открытость души с одновременными глубиной мысли и рассуждениями о смысле бытия Кузьмича с лихвой перекрывают вышеупомянутые относительные физиологические недостатки.

Я до сих пор под впечатлением той нашей с ним ночной беседы и морально испытал истинное удовлетворение от этого одновременно тяжёлого и лёгкого процесса общения. И даже начал склонятся к мысли о том, что проще вот таким образом поговорить по душам с представителем той или иной цивилизации, нежели тратить огромные ресурсы на исследования в соответствии с казёнными инструкциями, что бы с более или менее высокой достоверностью составить представление о нравственном и прочим состоянии общества. Вспомните, Командор, сколько мы потратили средств, сил и времени, когда исследовали Хмуров на Плебсе – это же уму непостижимо, а толку чуть – замкнулись в себе, как пескари, – простого, искреннего слово клещами не вытащишь. И при этом, собаки, ой…простите – вырвалось – еще и всю дорогу улыбались: мол, смотрите какие мы все якобы открытые, белые да пушистые, а сами по сути скряги поганые каких во Вселенной ещё поискать надо. Впрочем, всё по порядку, а то меня снова унесёт в бесконечных рассуждениях о смыслах, черт знает в какой конец света.

Егерь, тем временем, неспешно, по-хозяйски уверенно разлил по пузатым стопочкам самогон и достал из стеклянной банки несколько солёных пупырчатых огурцов.

– Ну, Фёдор Фомич, давай за знакомство, давненько я с городским инженером по душам не толковал, – и чинно, в один глоток опрокинув в себя харловку и тут же закусив, удовлетворённо и гулко крякнул, утирая рукавом, невольно прыснувшие из глаз слёзы. – Крепка зараза, – еле выдохнул он через минуту.

– За знакомство! – подхватил я тост и сделал то же что и хозяин. – Не буду повторяться о нахлынувших, как цунами на головастика, и фактически не переносимых нормальным живым организмом ощущениях описанных чуть выше. Дополню лишь в качестве ремарки, что когда минут через пять, наверное, мои клетки, чудным образом начали вновь воссоединятся в плоть, а нейроны мозга таки нашли друг друга, то первое, что я решил, вернее – уверовал для себя тогда: «Бог или Нечто по-иному называемое однозначно есть, было и будет».

– Ну, как, Федя, живой?! Это тебе не казённая водка, а чистый мёд, – как ребёнок, не скрывая чувств, улыбаясь, хвастался Кузьмич. – Не дрейфь, наука, сейчас отпустит, ещё спасибо скажешь, – уже как бывалый врач – реаниматолог резюмировал он, сворачивая из обрезка местной газеты «Тверские будни» козью ногу и набивая её душистым, но крайне едким самосадом.

– Вроде…- наконец, выдавил я из себя первый членораздельный звук, вынырнув, как мне тогда казалось, из самого дна преисподней, постепенно наполняясь удивительно мощной энергией возрождения к жизни.

– Вроде в огороде, а у меня всё строго, как в десантном взводе – вон уж и зарумянился, куришь аль нет: табачок знатный, нынче такого не сыщешь? – придя в благостное состояние, оживившись спросил егерь.

– Нет, спасибо, лет десять как бросил, – постарался, как можно убедительней соврать я, так как для себя твёрдо решил, что на сегодня экспериментов над собой хватит – вторую харловку мне не перенести.

– А вот я всё никак не сподоблюсь, но теперь уж поздно, не много уж небо коптить осталось… – задумчиво откашлялся дымом Кузьмич. – Ну, тогда рассказывай, Фёдор Фомич, каким тебя ветром в мою избу надуло.

– Да ракета наша экспериментальная где-то в ваших краях упала, а я инженер-конструктор, вот и послали нас, предварительно разбив предполагаемую область аварии на квадраты, её искать. Изделие уникальное, секретное, да и дорогое, там одних драгметаллов – на многие миллионы. Ну, а мне ваш участок достался. А поскольку вы егерь, и места эти как свои пять пальцев знаете, то собственно к вам в первую очередь и обратился за помощью.