Андрей Ильенков - Флудий & Кузьмич Страница 5

– Эвано что…- заёрзал на табуретке старик, как гончая в преддверии утренней охоты, – ясное дело помогу. – Сейчас уж поздно, скоро смеркаться будет, а завтра, на зорьке поищем твоё изделие; ну, а ты тогда, Федя, у меня в горнице заночуешь – продолжал он, почти командным голосом, и видимо, уже составляя в голове примерный план действий.

– Спасибо, вам Иван Кузьмич, за понимание и гостеприимство: дело серьёзное, государственной важности, – добавил я официоза и строгости в наш диалог.

– Да брось ты выкать, чай не на собрании, зови меня просто – Кузьмич: и тебе сподручней и мне привычней, а на счёт ответственности – не сумлевайся, я как-никак – капитан запаса, боевой офицер. – И если на моём участке ваша ракета грохнулась, то обязательно отыщем: не иголка, в конце-то концов.

– Вот и отлично, – также взбодрился я, – а ты сам-то, Кузьмич, в последнее время ничего необычного не замечал? – Ну, не знаю: падение метеоритов, вспышек каких-то, разговоров на деревне, в общем, нечто странное в последнее время было?

– Да у нас, Федь, почитай каждую неделю что-то эдакое, непонятное приключается, мы уж и привыкли: чего только с неба не падает, слава Богу, всё в леса да в болота сыплется, а то ведь ненароком и пришибить может.

– Ну, а в последние день – два? – пытался я мысленно подвести Кузьмича к месту падения малютке, где он ранним утром с внучкой видел поваленный лес вокруг воронки, что бы завтра, не теряя времени, направится именно туда и придумать, как её выволочь на поверхность для, скорее всего, необходимого ремонта.

– Постой, постой… сегодня говоришь, а ведь точно!…у Ташнилова болота, на полянке…дырка появилась и гарью…- начал было описывать, по моей наводке, егерь место аварийной посадки «малютки», как дверь за спиной скрипнула, и уверенный высокий голос с безуспешной претензией на строгость оборвал его:

– Опять за своё!!! Не можешь уже без своей чёртовой харловки! Хоть бы людей постыдился! Пьяница…

Я невольно обернулся на звук и увидел, плотно стоящую в дверях полную женщину лет, наверное, семидесяти, с ведром полным свежих овощей: судя по всему, это была супруга Кузьмича.

– Ты бы, милая моя, прежде чем рот открывать сначала с гостем поздоровалась, – совсем что ли со своим огородом одичала! – сдержанно осадил жену Егерь.

– Вечер добрый… – нарочито подчёркнуто поздоровалась она со мной, впрочем, абсолютно беззлобно; на что я, в свою очередь, представился по полной программе для придания себе в её глазах большего веса и также пожелал здоровья, наитончайшим образом выразив радость новому знакомству и безусловное почтение.

– Вот смотри, леший старый, сразу видно культурного человека, а от тебя только и слышишь: «дура» да «корова», – слегка обиженно и гораздо тише попрекала хозяйка мужа, видимо, сообразив, что в тысячный раз выяснять отношения при столь высоком в её понимании госте не стоит.

– Ладно, Агрофена Петровна, не ворчи, лучше угощай Фёдора Фомича, а то уж смеркается, да и Машке спать пора, – ласково, но интонацией, которая не обсуждается, поставил точку в словесной дуэли Кузьмич, вернее – многоточие, уже совершенно не обращая внимания на привычные причитания супруги, с предвкушением не скрываемого удовольствия разливая харловку по стопкам.

– Без тебя знаю, ирод…- совсем уж тихо и скорее по инерции буркнула хозяйка, начиная накрывать на стол.

– Ну, что, инженер-конструктор, вторую – за здоровье – закон! – продолжил Егерь, прерванный разговор и, покрякивая от спорного наслаждения, ловко опрокинул в себя сто грамм убивающей почти все болезни на земле жидкости, правда, на сей раз, предварительно еле заметно перекрестившись.

И что мне было делать, Командор? Отказаться – значит мало того, что ещё раз вызвать подозрение Кузьмича, но и, возможно, испортить ему настроение, что с учётом характера Егеря не способствовало бы налаживанию полноценного контакта цивилизаций. Конспирация есть конспирация. Как у них говорят, назвался груздем – полезай в кузов. Вот я и вляпался по самое не могу, вторично махнув, зажмурившись стопку харловки. Но к моему величайшему удивлению всё прошло много лучше. Нет, конечно, я также как и в первый раз, едва не выпрыгнул из собственной, да ещё и переформатированной в человеческие контуры шкуры. Как и тогда, я минуты три фактически находился на грани жизни и смерти, отчаянно и безуспешно пытаясь руками загрести воздух. И, тем не менее, не смотря на все эти адовы муки, все прошло относительно «великолепно». Более того, вновь обретя самоё себя, я, неожиданно, ощутил такой прилив умственных и физических сил, что готов был контактировать с визави, хоть до-утра, будучи, как мне тогда казалось, на сто процентов уверенным, что ни разу не собьюсь и тем самым не выдам себя и свои намерения. «Возможно, сказывается ускоренная адаптация и акклиматизация моего организма, выработанные бесчисленными, изнуряющими тренировками на специализированных базах ВВС» – мелькнуло тогда в моей ещё относительно светлой голове: вы же шеф, как никто знаете, сколько было пролито пота и изведено нервов на стрессовых тренажёрах и психологических тестах.

Но, увы, я жестоко ошибался, самонадеянно, как сопливый первокурсник, уверовав, в свои, якобы, умопомрачительные способности, ибо не знал скрытого коварства харловки. И, только рассеянное внимание Кузьмича, вызванное возрастом и тем же, одновременно проклятым и великолепным влиянием самогоном едва не провалили пусть и спонтанно спланированную мной операцию по установлению контакта с землянами в чрезвычайных условиях экстренного падения «малютки» в верховьях Волги.

А тем временем, Аграфена Петровна, совершенно незаметно накрыла стол горячими блюдами и холодными закусками, отведав которые, я откровенно почти засоловел. Ах, Командор, если бы вы, знали, что такое, например, русские борщ, холодец и соленья один натуральный запах которых, заставляют желудочный сок и, простите, слюну, выделятся так же обильно и мощно, как энергия при взрыве сверх новой звезды. Все наши тюбики и таблетки с имитаторами, якобы полезными добавками и прочей химией – это ничто, и если хотите – издевательство над организмом, самообман, иллюзия в сравнении с обыкновенной земной едой. А ведь каких-то десять веков назад наши предки, делая первые шаги в космос, также как эти люди, ещё вкушали подобную настоящую пищу.

Конечно, как мудро ими же замечено: «не хлебом единым жив человек». Но, чёрт меня задери совсем, Мудриус. Когда мы создали ВВС, став такими внешне могучими, рациональными, «покорившими» почти половину видимой части вселенной и, как, извините, маньяки, жаждем подмять под себя вторую её половину, то за этой бесконечной гонкой по освоению пространств мы неумолимо лишаем себя маленьких радостей, без которых наши жизнь стала какой-то механической, штампованной, серой. Мы сделались некими биологическими роботами. Иногда, мне кажется, что чем выше мы поднимаемся по ступеням научного прогресса, то всё более теряем связь с первородными корнями, которые щедро и безвозмездно питали нас самобытностью, традициями, культурой, что, в конечном счете, и предавало нам импульс развития и созидания на всём пути нашей цивилизации. Но, всё более отдаляясь от наших истоков, подменяя их искусственными, пусть даже и положительными ценностями, однажды, мы, точнее уже наши потомки, видимо, переродятся в нечто иное, возможно ещё более развитое качество. Но это будем уже не мы… Хорошо это или плохо – вопрос, определённо бессмысленный, ибо глупо и наивно полагать о том, что, двигаясь вверх или вниз, мы так или иначе не отвергаем предыдущий свой путь или хотя ба его часть. Такова, увы, плата за осознанный выбор положительной, а быть может – условно положительной, в нашем случае стези развития. Обретая новое, мы неизбежно и, увы, навсегда теряем старое и, возможно, более дорогое и близкое нам, нежели все сомнительные блага мира и знания о нём. Извините, шеф, опять меня понесло чёрти куда – проклятые сомнения не дают покоя ни уму, ни сердцу…

Ну, так вот…обретя благостные состояния души и тела, меня и Кузьмича, одновременно, наконец, потянуло на тот самый, настоящий разговор за жизнь.

IV

Должен, сразу оговорится, что пересказ нашего последующего диалога изобилует некоторой корявостью и непоследовательностью, чему есть объективные причины в виде влияния алкоголя: провалы памяти, которые становилась чаще по мере углубления беседы, но впоследствии были частично восполнены, диктофонной записью, которую я предусмотрительно успел тайно включить на мочке уха до потери сознания.

Начали мы, как водится в России, разговором о погоде и футболе. В первом случае, особо не споря, после очевидных тезисов сошлись на том, что климат в целом нестабильный и то, что будет завтра – никому не известно. Во втором, несмотря на то, что как выяснилось, мы не были даже любителями этой популярной среди землян игры: Кузьмич последний раз был на стадионе лет двадцать назад, да и то по случаю в связи со слётом егерей в Твери, где в честь юбилейного съезда безлико гоняли мяч местные «Зверолов» и «Тральщик», ну, а я – по определению ноль, ибо вовсе залётный: также не пришли к единому мнению. И, тем не менее, мы дружно и основательно перемыли косточки сборной России: каким-то Аршавину, Березуцким и Хидингу. Затем плавно и незаметно для меня перешли к семье и детям, где я, что бы случайно не запутаться в родственных связях и тем самым не насторожить Егеря, ляпнул, что, мол, ещё холостой, чем собственно вызвал трёхминутную, нравоучительную речь, закончившуюся тостом: