Борис Дмитриев - Вам возвращаю ваш портрет Страница 46

В незамысловатом лесном жилище примирительно пахло нежностью сена, благоуханием сушеного разнотравья, пестрыми пучками развешанного Кашкетом под камышевой кровлей. Не только на случай нечаянных хворей, но и просто, для заварочных ароматов. Молча разделся легендарный комдив донага, укутался в запасную, Анкой пошитую теплую бурку и так же, ни слова не обронив, погрузился в сладкое, врачующее тревожную душу забытье. В ушах послышался далекий перезвон колокольчиков хрусталя, верный спутник несущейся в неизвестность дороги. Замелькали верстовые столбы, полустанки и вот прямо перед собой он увидел добродушное лицо убиенного Николая Романова, который мягко трепал его за плечо и ласково говорил: "Василий, вставай, пора на работу".

Чапаев со всей ясностью осознавал, что подобная встреча могла состояться где угодно, но только не на Земле. Стало быть Господь, не предупредив, принял решение отозвать его навеки к себе. "Все-таки поступил он не совсем по-приятельски, – подумал Чапай, – мог бы, конечно, заранее подсказать, чтобы и по службе и в семье сделать последние распоряжения". Но не было страха, не было ни капли печали, естественной в таком случае жалости об оставленных людях. Почему-то не возникло соответствующее обстоятельствам любопытство, не появилось желание прикинуть в уме, разобраться, что же ожидает теперь впереди, какими сюрпризами встретит Создатель. То, что жизнь пока не закончилась, вселяло некоторый оптимизм, но зачем, почему она не закончилась, абсолютно не интересовало комдива.

"На работу, так на работу", – покорно согласился Василий Иванович и так же, как все находящиеся в просторной военной казарме, стал обряжаться в зеленую новую робу, услужливо поданную Николаем Вторым в протянутой руке. И покрой комбинезона, и размер мягких тапочек, все на удивление ладно совпадало со статью комдива, и даже маленькая гребеночка для зачески усов обнаружилась в потаенном нагрудном кармане. Более того, драгоценный мобильный телефон, подарок товарища Фрунзе, тоже благополучно оказался при нем. Внутренний голос настойчиво шептал на ушко Чапаю, что с телефоном ни в коем случае не стоит на людях светиться, хотя бы до той поры, пока не опробует связь с заветным девятизначным абонентом.

Где-то вдали, сквозь долготу расстояний и толщу переборок, по-корабельному ударила вахтенная рында и одетые в зеленые комбинезоны мужчины, молча толпясь у выходных дверей, стали скоренько выталкиваться на дежурное построение. Вместе со всеми, влекомый потоком людей, комдив пробирался по сложным переходам и лабиринтам со ступенчатыми маршами и скользящими спусками, пока наконец не оказался на геометрическом плацу верхней палубы огромного космического скорохода, очертания носовой и кормовой части которого едва улавливались в синеве фосфорирующего неба. Два носовых мощных прожектора прорезали для лайнера космический путь, небольшой третий фонарь на самом кончике верхней мачты сварочным светом сигналил морзянку для идущих на встречных курсах кораблей.

Экипаж скорохода по-военному быстро справился с построением, и даже Василий Иванович с бывшим царем нашли себе место в расчетном строю. "Сейчас, наверное, заставят присягу принять, – подумал Чапай, – интересно, как у них здесь относятся к новобранцам, дедовщиной не травят? Клятв никаких даже под смертельной угрозой не собираюсь давать, пока сам не пойму, чем они на корабле занимаются". И вот откуда-то с верхней рубки послышалась усиленная репродуктором команда: "Романов, доставьте новичка к капитану, всему личному составу приказываю организованно разойтись по служебным постам. В добрый путь, дорогие товарищи".

– Не дрейфь, Василий, – участливо ободрил комдива, торопливо идущий впереди Николай Александрович. – Вспомни, на сопках Манчжурии и пострашнее бывало. Капитаном на нашем космическом лайнере несет почетную вахту прославленный адмирал Нельсон, прекрасный флотоводец и герой бесчисленных морских баталий. Человек он, как я уже убедился, безупречно справедливый, настоящей матросской закалки, ты обязательно найдешь с ним общий язык. Наверняка, он вполне осведомлен о твоих боевых заслугах и, быть может, как знаменитого командира, сразу назначит баранов пасти.

– Скажешь тоже, каких еще нахер баранов, – вылупив глаза, заерепенился уязвленный по самолюбию комдив, – я терпеть издевательств даже от адмирала не стану, не для того полным Георгиевским кавалером закончил империалистическую войну и в гражданскую капелевцам скучать не давал. И что это за корабль непутевый у вас? На нем, выходит и поля есть и реки, раз баранов разводите, может даже и жабы зеленые есть? То-то комбинезоны у всей команды мне сразу показались подозрительно знакомого цвета.

– Нет на нашем корабле, Василий, ни рек, ни озер, и жаб тобой презираемых тоже здесь нет. Неужели ты еще не прозрел, это же командирский диспетчерский лайнер. За нами закреплена пара десятков звездных галактик, вот мы и дрейфуем, помаленьку присматриваем, если честно сказать, обслуживаем их. Я до визита в благословенный Разлив, проживал на одной из планет созвездия Спелых Бамбуков. Теперь повышение вышло, переселили сюда, мою гальюны на двенадцатой палубе, где располагаются астрономы и скрипичных дел мастера из словного итальянского местечка Кремона. Честно признаюсь, служба на спелых бамбуках была мрачноватой. В нашем краснознаменном колхозе "Тихие Заводи" занимались зачисткой грехов у вновь прибывшей публики. Постоянное кипячение вонючей смолы, раскалка жаровень, все это входило в мои непосредственные обязанности. Но более всего досаждали крики и вопли обрабатываемых грешников. Такого насмотрелся против собственной воли, такого наслушался, что случись заново оказаться на родимой Земле, ни секунды не медля, заточил бы себя в жесточайшую схиму.

– А подолгу хоть жарить или в смоле кипятить приходилось? – с нескрываемым интересом полюбопытствовал Чапай, – Я не думаю, что подобная процедура могла занимать много времени, сколько адских мучений может выдержать тленная плоть?

– Да уж не менее четырех-пяти дней, пока до нужной кондиции не доводили. Хороший студень на кухне поварам часами томить приходится, а здесь грехи человеческие выжигать надо, крепкая работенка для кочегара, уйму дровишек спалить полагается.

– Я все понял, – радостно воспрянул духом комдив, – жарят не просто, чтобы издохли, но обязательно в прах обратились, как сушеные кизяки, которые у кашеваров под эскадронными казанами палятся. По правде говоря, для белогвардейских капелевцев это вполне подходящая обработка, никаких дров не надо жалеть.

– Почему же обязательно, чтобы издохли или в прах обратились, – искренне выразил недоумение благородный Николай Александрович. – Мы ведь на страже жизни стоим, ничего созданного Творцом не истребляем. Кому же придет в голову преступная мысль, посягать на истребление бессмертных человеческих душ. Спустя положенный срок вилами перекладываем грешников из раскаленных жаровен в котлы с кипящей смолой и терпеливо варить начинаем. Опять же не меньше пяти-шести дней добросовестного кипячения.

– И все же, что же потом, до каких пор эта канитель продолжается. Чем заканчивается кипячение в бурлящей смоле, какие следом предлагаются радости, что еще может оказаться страшнее пройденных испытаний.

– А ничем не заканчиваются, – ответил царь, – снова жарить приходится, и так до тех пор, пока очищающийся грешник не скукожиться, не усохнет до размеров обыкновенного таракана. Ты думаешь, почему они такие коричневые, как запеченные груши. А вот когда рыжих зверюг наберется достаточная гвардия, запаковываем их в фанерные ящики и благополучно спроваживаем на Землю, совести да ума набираться. Я полагаю, любой таракан, был в свое время таким же, как и мы, человеком, но не оправдал высоких надежд и получил в Тихих Заводях заслуженное оформление. Конечно жестокое наказание, но ведь силком никто за уши в жаровню не тащит, каждому предоставляется возможность строить светлую, с наградой ко спасению жизнь.

– Так выходит, что наша рыжая сволочь Чумайс снова возвернется в дивизию и будет паскудить на Анкиной кухне. Я бы все-таки предпочел распрощаться с ним окончательно, без напоминаний о прошлом. Не вижу смысла продолжать эту гадость воспитывать, проще новенького мальчонку молодым супругам склепать.

– Ты же знаешь, Василий, надежда умирает последней. Милость Создателя не знает границ. Он терпелив и заботлив, неустанно надеется, что какое-нибудь полезное дело совершит на Земле даже презираемый тобой таракан и поднимется на очередную ступень совершенства. Может, сделается городским воробьем или все той же озерной жабой, путь наверх никому не заказан.

– Не очень то я понимаю ваши порядки, – пряча насмешку, отреагировал по военному быстро соображавший Чапай, – однако скажи, где могут предложить мне баранов пасти, я что- то не вижу здесь подходящего места.