Людмила Астахова - НЧЧК. Командировка Страница 57

– Ну дык, этоть для тебя, красапета, он и национальный герой, а для меня – Феанорка.

Серьезное заявление. Ничего себе… Тогда сколько же ей лет?

– Вы что же, хотите сказать… Да нет, быть не может! – А может, у бабки просто маразм, или на нее воздействует лесная магия… короче, бред. Или – не бред?

– Что хотела, то сказала, – фыркнула гоблинша. – Было дело. Так вот Феанорка тож очень не любил все эти острые штуковины и шибко злился на какого-то хмыря. Не помню я уже, че там за дела у них были, но у Феанорки на почве этих дело крыша-то и поехала. Вот как сейчас злюся на Кальмара. Тока сильнее.

А если не бред?! Так, Нол, стоп. Все правильно! Сколько было священных Камней? Три! Сколько было зубцов в железной короне Врага? Три! А сколько у нас зубьев? Тоже три! Совпадение? Ага… щаз-з-з!

– Сильмариллы… – тихо пробормотала я. – Точно! их же три было… И вилы. Троезубые!

Да-да-да, вот оно! Камни давали власть, а вилы, получается… тоже власть? – я вновь посмотрела на ведьму и заговорила громче.

– Власть над лесом! И мэр за ними охотится? Он потому к вашей ученице и подбирается… А! так вы знаете, где вилы?!

– Мэр…ин ентот за Катькой охотится, гад. А вилка у него ни на что уже негодная. Да. Я не знаю, птичка моя, а кой-кто знает. Хорошо так знает.

Собственно, я и не ждала, что она расскажет. Знала бы – уже бы рассказала.

– Значит, мэр. Ясно! – я скрипнула зубами и прищурилась. Ненавижу жирных похотливых скотов. А грязных похотливых скотов, пристающих к несовершеннолетним иномирянским девочкам – ненавижу вдвойне. Так может, мэр знает? И, может быть, мэр знает не только про вилы, но и про лесные… чудеса? А? Как там… рыба с головы гниет?

– Ты это… не надо зыркать-цыкать! Феанорка дозыркалси. Кто знает, тот сидит и молчит. Тихо сидит и воду в болотах коломутит.

– Разберемся. Не такие у нас землю грызли! Болота, значит. Оч-чень хорошо… И что молчит, тоже не страшно. У нас долго не молчат. Быстро говорить начинают.

– Гляди-ка, чисто голодримка, – восхитилась Эфа. – Глаз горит, зуб блестит. Как вспомню, так вздрогну.

– А вы действительно помните, сударыня? То есть… я хотела сказать, вам же лет тогда… много?

– Женщине столько лет, на сколько она выглядит, – закокетничала гоблинша. – Слышала такое? Много. Ай, много. И все мои.

Балрог, если она – действительно настоящий, самый натуральный живой свидетель… прямиком из Первой Эпохи… можно сказать, очевидец… О! Да Моргот с ними, с этими вилами! Бабке же цены нет!

– Ох, да вы отлично выглядите! – я сделала рукой нетерпеливый жест. – Скажите, а вы вот помните… ну… какой он был? – и уставилась на Эфу со смесью восторга и недоверия во взгляде. Ведь врет же наверное… Или не врет?

– Помню… Здоровенный такой, брюнет, зелено вино хлестал в три глотки… Ага! Поджигал и тудой. И без закуси, заметь.

– Как, говорите, пил? Поджигал? – на одной только этой неизвестной детали из биографии легендарного героя древности вполне можно защитить диссертацию. Или схлопотать пол-метра отличной нолдорской стали в живот. Или девять грамм не менее хорошего свинца. Или… Но как же интересно! Пить спиртное горящим! Как же это? – Любопытно… надо будет попробовать…

– А как они песни орали на пару. Злей как затянет…наорутся и мордой в щи – бух!

– А какие песни-то?! – Я чуть ли не взвыла от любопытства. – Ну песни-то какие? Эх, бабушка! Эх, где вы были, когда я тему диплома выбирала?!

– Знамо какие! Из-за острова на стрежень… выплывают телерийские челны Вот хто-то с ледника спустился, наверно, то Фингон идет…

Ой, я овца! У меня же диктофон есть! Так… так, надо это срочно задокументировать… обязательно. Это свидетельство уникально!

– Давайте, давайте!! Я сейчас… я только диктофон… Эру Великий! Живая свидетельница….Эфа Горыниевна! Да вы… А можно вопрос еще… – Я даже чуть покраснела и смутилась: – А вы Его насколько близко… знали?

– Ну как? Дружбан моего супружника был. Ты, девка, ничо не подумай. Злей бы мне башку оторвал.

– Ну что вы, что вы… я ж ничего такого! Честно!

– Ежли б я чего… того… не этого…. Ох! Смотри, птица моя сизокрылая, смотри, береги своего синеглазого…

Зеленые, словно молодая травка, глаза Эфы подозрительно заблестели. Что это, слезы?

– Это вы про что это, Эфа Горыниевна? – я настороженно нахмурилась. Что-то не нравится мне этот поворот, совсем не нравится…

– Где теперича мой крылатый, эх! Не уберегла! И могилки уж не сыскать. Там теперича море, где я его схоронила. Береги синеглазого. У него работа опасная. Потом поздно будет за локотки себя кусать, – причитала гоблинша.

Я почувствовала, как сами собой поползли вверх мои брови. Что-то я не пойму… отчего вдруг этот всплеск… участия?

– Защищать товарища – мой долг, – отчеканила я. – И совершенно не понимаю, при чем тут…

– Вот! А потом еще спрашивают, отчего мужика тоска берет, – нахмурилась гоблинша. – Отчего он в петлю готов лезть? Ну да ладно, красавица, ты ж не дурища, ты и так поймешь, что к чему. Книжек, небось, умных начиталась? Все знаешь. Я вот тоже читала, читала. А потом – хлоп, и нет моего Злея. Четыре эпохи уж миновало. А все плачу в подушку.

– Что же мне, пытать его, что ли? – в сердцах пробормотала я. – Молчит, как пиндостанский орк на допросе. А я, сударыня, угадывать не собираюсь. Равно как и гадать. И мысли читать не намерена! Все эти уловки, ужимки, зелья… бесчестно и трусливо. Мне нужно знать – знать от него самого. Чистосердечное признание, если угодно. Впрочем, – я вдруг опомнилась, осознав, что вот так запросто взяла и выложила этой старой ведьме если не всю подноготную, то немалую часть ее, – это все к делу не относится. Совершенно. Так, о чем мы… – и рассеянно потерла лоб, силясь вернуться к теме беседы.

– О брюнетах, – ухмыльнулась Эфа. – Самое девичье дело – о брюнетах языки чесать. Они такие. Ты ему улыбнись поласковей, а он все и скажет. Все-все, чего душа желает. Да.

– Недосуг нам улыбаться, – хмуро заметила я. – Вот найдем эти морготовы Вилы и колдуна-гада повяжем, тогда и разберемся. Он у меня землю жрать будет! Да! А ведь вы, Эфа Горыниевна, знаете, кто он такой, наш злодей-чародей.

– А будешь хмуриться, морщинка меж бровями заведется. Сердиткой называется. И сердитым я ничо не говорю, точь-в-точь наш синеглазенький. Сижу вот, в окошко гляжу. На болота. Там много чего интересного происходит. Ночью. Я никогда ничего не говорю, милая, потому что, ежли ты умный, то и так все уразумеешь, а ежли дурак, то кто тебе злобный лекарь? – и коварно подмигнула мне зеленым глазом.

Вот здорово! Ловко она это все свела на «сердечные дела», ловко. Ну что ж, опыт есть опыт. Впрочем, преступника она если и покрывает, то не по дружбе. Может быть, запугал? Хотя чем можно запугать эту ведьму?

– Понятненько, – протянула я, криво улыбаясь. – Ну, молчите, Эфа Горыниевна, молчите, Намо вам судия.

– Не-а, лапушка, – хихикнула Эфа. – Нам тока перед Самим ответ держать.

Очень смешно. Обхохочешься.

– Ну, это уж ваше дело, – я дернула плечом. – А у нас – убийца. Так. Все ясно с вами. Не беспокойтесь за вашу Катерину, с мэром мы разберемся.

– Тоже дело. Но синеглазого убереги. Он тебе ишшо пригодится, – расхохоталась гоблинша, показав острые белоснежные зубы.

Тьфу! Ведьма!

От гоблинши Нолвэндэ Анарилотиони вышла в состоянии странной растерянности.

– Ну и дела. Она ж Самого знала.

– Самого – это кого? – осведомился Эринрандир.

– Феанора! Куруфинвэ Феанаро! Самого, лично. О!

Меноваззин хмыкнул и покосился на бабку с сочувствием. Должно быль, жизнь у Эфы выдалась тяжелая и долгая. Эрин тоже восторга от услышанного не испытывал. И вовсе не по причине исторических параллелей, а из банального опасения за тонкую душевную организацию мыслечтицы. Не ровен час, узнает о национальном кумире те вещи, о которых предпочитают не упоминать в официальных учебниках истории.

Оно, знаете ли, спокойнее о подноготной великих личностей не ведать. Никто не идеален, никто не безупречен. А уж с очевидцами легендарных событий так и вообще знаться себе дороже.

Возьмем хотя бы знаменитого иномирянина Толкиена Джона Р.Р. Если бы он написал всю правду… Но доблестные сотрудники НЧЧК в штатском вовремя обеспокоились и очень доходчиво объяснили ушлому профессору, где он не прав, как левое… ухо Железного Маэдроса. А кому интересны эмоциональные подробности, то милости просим в Имперскую Национальную галерею, Даэронов зал, полотно «Ходоки в гостях у Толкиена» (номер по каталогу 257314). Как говорится, без комментариев.

Оставив Нолвэндэ делиться с дроу впечатлениями от беседы, Эринрандир зашел к старой гоблинше попрощаться и предупредить, чтоб в ближайшее сутки-двое носа из хижины не казала.

Эфа Горыниевна слушала молча, лениво листая свою жуткую книженцию, пока не отыскала нужную страничку. Древнего алфавита сарати, придуманного еще Румилом, Эринрандир не знал, но вдруг поймал себя на мысли, что прекрасно понимает смысл написанного.