Сергей Панарин - Сила басурманская Страница 58

– Прошу тебя, витязь, выслушай мои робкие речи с надлежащим вниманием. Отдай должное опыту. Может статься, этот город не выдержит натиска кочевников. Эти люди знают толк в ратном деле, многие премудрости открыл им и твой смиренный собеседник. Тандыр-хан взял верх над сильными противниками, беспрестанно у них учась. Эрэфия не стяжала опыта обороны от кровожадной и отлично отлаженной хищной своры. Я не пытаюсь сломить твою волю, поверь. Главное, держи в голове способ отступить. Не проигрывают лишь те, кто не ввязывается в бой.

– Не боись, Дон Жу, – подмигнул Колобок. – Егорка со мной. А я от бабушки ушел, и далее по списку, не станем к ночи поминать.

Емельянов-младший растер макушку. Нахмурился:

– Гниловатый разговор, ребята. Мне он не нравится по двум причинам. Надо людей спасать и врага гнать поганой метлой, это раз. А во-вторых, как ты сбежишь, если город осадят? Ну, через стену костяную я тебя, так уж и быть, переброшу. А дальше? Переоденешься степным Хлебороботом?

Не умел отступать ефрейтор, да и не чувствовал нужды. Надо будет – схватит бревно и разгонит сколь угодно многочисленные силы соперника. А с Уминай-багатуром, если тот подвернется, у них побратимство.

Короче, вперед, Тянитолкаев!

Боги любят выдумывать жестокие наказания. Греческий Зевс бессрочно распял одного из земных царей на огненном колесе, он же придумал забаву с Прометеем, орлом и печенью. Скандинавский хитрец Локи был осужден небесными родственниками похожим образом: змей постоянно плюет ядовитой слюной в его глаза. Кот Баюн получил кару в виде бесконечного путешествия по цепи с непременными песенками-сказочками.

В тот вечер море волновалось пуще обычного. Высокие волны пенились и с разгона обрушивались на берег, словно песок был в чем-то виноват. Холодный ветер трепал крону дуба, разносил по округе соленые брызги и увязал в стене соснового леса. Низкие тяжелые тучи, казалось, задевали крону древнего исполина, под которым, не ведая устали, шагал взад-вперед Баюн. Звон цепи и голос кота утопали в морском шуме.

Налево певец и направо сказитель невозмутимо прогуливался, игнорируя отвратительную погоду.

– …Пожалела жена Федота и говорит: «Послушай, Федот, неважное ремесло у тебя – зверя бить. Я знаю куда прибыльней. Добудь хоть сто рублей у товарищей, и бежим в соседнее княжество!..»

Дуб защищал Баюна и от ветра, и от соленой влаги. Собирался дождь, но и он был бессилен против мощной листвы.

Кот как раз заканчивал очередную сказку:

– …И стали они жить-поживать, мед-пиво попивать, а потом втянулись, понесли вещи из дому, воровать начали, попрошайничать. Тут и сказочке конец, и начинается суровая быль уголовного кодекса. Странная историйка, но уж за что купил, за то и продал.

Сверкнула молния, воздух сотрясся громовым взрывом. На землю упала стена ливня. Спокойный голос Баюна утонул в новых шумах, лишь изредка пробиваясь сквозь небесный рокот и вселенский шелест:

– …А в полночь скинула царевна-лягушка шкурку и стала еще отвратительнее без шкурки то!..

Темнота. Всполохи молний. Ручьи дождевой воды, ищущей путь к морю. Непрерывные холодные струи, разбиваемые в пыль жесточайшими порывами ветра.

Даже обладающий идеальным ночным зрением кот не смог увидеть, как из леса выступили какие-то люди с лицами, спрятанными под холщовыми мешками. Мокрая ткань облепила головы, и уголки мешков обвисли, словно дворняжьи уши. Шестеро лиходеев не обращали внимания на ливень. Добежав до сухого, закрытого кроной дуба участка, они перешли на шаг, растягиваясь в шеренгу. Пара центровых несли длинную двуручную пилу. Остальные вертели в руках дубье да мечи.

Наконец Баюн заметил незваных гостей и испугался. Шерсть зверя вздыбилась, он выгнул спину коромыслом, зашипел, совсем как дворовая мурка.

Мешочники остановились. Кот успокоился, заговорил, елейно растягивая слова:

– В какой стране, не упомню, когда, не стану врать, жили-были развеселые морские разбойники Слепой Пью, Глухой Ем и Немой Курю…

– Не слушайте его! – крикнул крайний лиходей, вожак. – Усыпит! Вперед!

Шестерка двинулась к Баюну. Кот понял, что дело швах. Он поднялся на задние лапы и стал отступать к стволу, собирая в передние золотую цепь. Молния высветила картинку: стоящий с цепью наперевес черный зверь, а вокруг – безликие разбойники с дубьем, топорами, и неестественно длинной пилой.

В полной тьме картинка ожила. Первый лиходей получил цепью по ногам и рухнул, завыв, второй промазал и поломал дубину оземь, третий задел мечом хвост быстро двигавшегося Баюна, еще один испробовал остроту кошачьего когтя. Везение сторожа дуба закончилось, когда вожак наступил на цепь.

Кот упал, зашипел, перекувыркнулся, получив дубиной в бок и замер, увидев над собой вожака, поднимающего меч.

Казалось, клинок двигался медленно и времени полно, но когда проворный Баюн начал изворачиваться, покидая место, куда целил разбойник, коту стало мучительно очевидно – опоздал.

Чавкнула расходящаяся плоть. В землю рядом с местом неравной схватки рубанула ярчайшая молния. Гром оглушил бандитов, кто-то даже упал.

– Приступайте!!! – проорал вожак, высвободил клинок и утер рукавом кровь, идущую из уха.

Ливень унялся. Теперь небо просто плакало, провожая Баюна в места, где текут молочные реки и водятся толстые вкусные мыши.

Глава третья,

в коей продолжаются всеобщие злоключения, но сдаваться ни в коем случае нельзя

– Это – дело деликатное, – сказал Холмс. – Документы находятся в кабинете Милвертона. Заперты в сейфе. А кабинет примыкает к спальне. Но у него, как у всех толстяков, не жалующихся на здоровье, прекрасный сон.

Любят иной раз журналисты о ком-нибудь сказать разухабистым штампом, мол, а наутро он проснулся знаменитостью. Вот Иван Емельянов действительно проснулся знаменитостью и героем, правда, произошло сие ближе к вечеру.

Умственная, или, если позволительно будет так выразиться, духовная борьба отняла больше сил, нежели физическая работа. Дембель долго не открывал глаза, потому что чувствовал: пока не восстановился и надо поспать еще. Но внутренний голос все-таки скомандовал не разлеживаться, и парень нехотя расклеил веки.

Над ним колыхался легкий балдахин, сквозь него виднелась стена с восточным узором и резное распахнутое окно. В комнату проникал теплый ветер, пахло благовониями.

Рядом сидел на корточках темнокожий слуга. Иван зашевелился, и он сорвался с места, засеменил к выходу. Внесли чашу для умывания, соки и фрукты-ягоды. Старшой отметил, что теперь его переселили в апартаменты побольше и побогаче вчерашних.

Визирь пожаловал в спальню дембеля, когда тот вовсю лакомился сладкой хурмой и виноградным соком.

– Приветствую тебя, Задольский князь! – начал Хаким.

– Доброе утро.

– Воистину доброе, хотя близится закат. Мое сердце ликует, ибо сегодня ты будешь лицезреть мудрейшего Исмаил-шаха, да переживет он своих еще не родившихся врагов. Он желает лично благодарить величайшего лекаря, вернувшего ему сына.

«Тут мы ему перышко и закажем!» – мысленно порадовался парень и спросил сияющего визиря:

– Как Бара-Аббас?

– Хвала провидению, почти здоров! Слаб и вял, но улыбается. Всех узнает, с царственным батюшкой, мир ему, говорил и пролил живительную росу радости на иссохшее от горя отеческое сердце. Шах благодарил меня, покорного раба, за то, что я нашел верного кудесника. А благодарность тебе не знает никаких границ. Толпы врачей жаждут услышать твой секрет из первых уст. За минувший день ты стал подлинным героем Хусейнобада, поздравляю!

– Да, надо поступать в мединститут, – тихо прикололся Старшой.

– Что?

– Ну, как-то это все неожиданно.

– Привыкнешь. А пока не тушуйся и пожинай плоды трудов своих. Пойдем к шаху.

Как и следовало ожидать, по сравнению с чертогами персиянского владыки все виденные Иваном княжеские залы оказались сельскими сараями. Юмор ситуации заключался в том, что с персиянского «сарай» переводится как дворец.

Уловив эту ассоциацию, дембель совершил подлинное открытие: еще вчера он незаметно для себя легко перешел на новый язык, будто знал его с детства. «Вот бы такое умение да в наш мир», – подумал Емельянов-старший.

На высоком ложе возлежал Исмаил-шах. Чалма с огромным рубином, покрытый узорами халат, атласные штаны и туфли с загнутыми носами навевали воронежцу воспоминания о мультфильмах про Аладдина. Шах молодился, хотя и чувствовалось, что он стар. Издали – парня подпустили метров на двадцать – круглое смуглое лицо казалось гладким, в бородке и усах явно белела седина. Исмаил улыбался. Пальцы рук ходили волнами по упругим подушкам, отчего многочисленные перстни и кольца блестели, словно елочные украшения. Иван тайно усмехнулся: «Вроде взрослый мужик, а понавесил на себя, как подросток, обокравший ювелирную лавку».