Михаил Высоцкий - Иноземия, или туда и снова туда Страница 84

И действительно, преодолев определенную высоту Зак понял, что еще помимо гладких стен делает эту гору убийственной — ветер! Сначала едва заметный, очень скоро его шквальные порывы уже не приносили приятную прохладу, а так и скидывали вниз. Совершенно не готовый к этому Зак в первый момент даже не удержался, сорвался, но как раз тут ветер изменил свое направление, подтолкнув Менского к горе. Естественно, что Зак тут же опять зацепился за очередной выступ, и больше уже не позволял каким-то потокам воздуха так вольно себя перемещать.

И вот тут, едва ли не впервые, Зак пожалел, что настоял на своем и не взял с собой никакого снаряжения. Впрочем, это было скорее констатацией факта, чем чем-то особо неприятным. Потому как и без снаряжения можно было продолжать подъем, чем Зак и занимался.

Если в начале и были определенные ожидания, что ветра дуют лишь на определенной высоте, и достаточно ее пересечь — станет легче, такие радужные ожидания были нагло разбиты суровой реальностью. Ветер и не думал ослабевать, а наоборот, становился все сильнее и сильнее, и теперь его вполне можно было сравнить даже с хорошим ураганом. Однако, хоть Ажау и надеялся, что Зак сдастся и начнет спуск, его надежды были пусты. Менский продолжал подъем, игнорируя всю его окружающую суровую реальность, при этом даже не собираясь падать вниз. Казалось, что сама природа ему помогает, не желая, чтоб с Заком что-то случилось. И там, где Ажау вынужден был изо всех сил держаться за крошечную трещину, готовую в любой момент раскрошиться и сбросить наглого человека вниз, Зак почти не напрягался, поднимаясь вверх спокойно и равномерно. Естественно, допустить, чтоб непонятно кто смог сделать недоступное ему, Ажау Джуниору, правитель Южного мира не мог, и потому и сам тоже лез вверх.

Довольно скоро оказалось, что помимо скидывающего действия ветер обладает и еще одним крайне нежелательным эффектом. А именно, на ветру холодно. И каким бы не был раскаленным воздух внизу, тут, на большой высоте, совершенно не чувствовалось, что где-то там далеко жаркая пустыня. Ажау, уже поднимавшийся на такую высоту, к этому был готов, его костюм мог спокойно использоваться не только в жару, но и в стужу, а вот Заку стало прохладно. В принципе, это совершенно ничем ему не грозило, Зак любил холод, любил зиму и снег, но все же служило определенным сигналом. То есть Менскому был не столь холод страшен, сколько неожиданность этого холода. Кто бы мог там, внизу, подумать, что для альпинизма нужна еще и теплая одежка? И даже не это было неприятно, а то, что впереди могли Зака ожидать еще какие-то неприятные сюрпризы, о которых пока он даже и не догадывался. Однако, несмотря на все это, пока все шло в полном соответствии с задумкой Менского, а значит все было просто прекрасно.

Спустя еще неведомо сколько времени и сколько метров подъема ветер все же затих. Однако тут оказалось, что все, что испытали два скалолаза до этого, было лишь цветочками. Потому как они достигли той границы, где заканчивался вертикальный подъем, и начинался подъем нависающий, с отрицательным углом наклона. Хоть о том, что как минимум половина горы имеет именно такой наклон, можно было определить с первого на нее взгляда, вблизи вся непреодолимость этой преграды смотрелась намного более четко. Так что Зак невольно притормозил, и Ажау, несколько от него отставший, смог наконец Менского догнать.

— Ну что, спускаемся? — предложил он, — Дальше подъем невозможен, я никогда еще не поднимался выше. Ты уже доказал, что не хуже меня, а вернее даже лучше, я в твоем возрасте не мог ни о чем подобном и помыслить, так что больше нет смысла…

— Действительно, спускайся, — согласился Зак, — То, что я лучше, я уже доказал, ты это понял, так что спускайся и ждите там внизу меня. Я, как обещал, долезу до вершины, там переночую, а завтра утром спущусь. Договорились?

Не дожидаясь ответа Ажау Зак продолжил подъем. И, то ли ему показалось, то ли действительно снизу раздался единогласный возглас то ли удивления, то ли ужаса, то ли и того, и другого вместе. Ажау несколько раз чертыхнулся, то есть проделал то, что уже не делал многие века, и, махнув на все рукой в метафорическом понимании этого жеста, последовал за Заком. Впрочем, тут же едва не сорвался, вызвав снизу еще один возглас ужаса. Едва удержавшись, он вынужден был все же немного спустится, и передохнуть, морально и физически подготовившись ко второй попытке.

Заметив, что Ажау за ним не лезет, но собирается это делать, Зак, вися, как муха на потолке, на склоне умудрился достать одной рукой из рюкзака веревку, обвязать ее вокруг себя и сбросить второй конец Ажау.

— Слушай, я серьезно! Ты давай, или спускайся вниз, или обвяжись понадежнее. А то я так только что подумал, если ты упадешь и разобьешься — это так неэстетически будет смотреться… В принципе, конечно, ты мне можешь и не доверять, вдруг я решу прыгнуть сам, и тебя сбросить, да вот только я бы тебе все же посоветовал мне поверить. Или прекращать подъем, тебе он явно не по силам, и спускаться вниз. Решай, я долго тут ждать тебя не буду…

Хоть план Зака и подразумевал изначально устранение Ажау, однако само покорение горы его так зажгло, что теперь уже хотелось добраться до вершины честно. Тем более, что Зак, рассуждая логически, пришел к выводу, что единственный способ заставить Ажау подниматься дальше — предложить ему не просто спустится вниз, а и свою помощь. Предлагая свою помощь, Зак был действительно готов помочь. Впрочем, он сомневался, что Ажау решит ей воспользоваться… Зря сомневался. Ажау, молча, умудрился обвязаться веревкой, и, не поблагодарив и не прокомментировав, опять полез наверх.

Теперь уже оба альпиниста были в связке, и каждый из них должен был бы понимать — сорвись один, погибнут оба. Должен был бы, но не понимал. Ни Зак, ни Ажау не рассматривали возможность падения, оба вошли в азарт, забыли о времени, и, выражаясь с пародией на поэтичность, превратились лишь в рабов своих тел. Именно тела лезли на верх, не два индивидуума, а два биологических объекта, выделяющихся среди средних представителей своего вида значительной физической силой, ловкостью и жизненным опытом. Причем спроси кто Зака или Ажау, как им удавалось подниматься вверх по подобному склону — они бы никогда в жизни не дали ответ. Потому как это было далеко за пределами всех мыслимых и немыслимых человеческих сил, да и вообще за пределами чьих либо возможностей. Конечно, можно было бы сослаться, что им по прежнему помогал вселенский закон, согласно которому Заку всегда и во всем везет, а раз его везение и везение Ажау были связаны одной веревкой — значит и правителю Южного должно было везти. Однако столь прозаичное и фантастическое объяснение мы, как заядлые прагматики, откинем. Действительно, если бы дело было только в этом, то начни Ажау падать — веревка бы развязалась и Зак бы уцелел. Тут все дело было в принципе — ни молодой правитель одной далекой страны, ни древний правитель целого мира, хоть и южного, просто не могли уступить, а значит и их организмы делали невозможное. Их пальцы держались за скользкие короткие выступы, ботинки цеплялись за миллиметровые трещины, мышцы забыли о том, что надо бы почувствовать усталость, и раз за разом подтягивали своих обладателей.

Не стала помехой нашим героям и воцарившаяся ночь — луны на небе вполне хватало, глаза привыкли к темноте, и подъем продолжался. Сколько именно часов — никто не знает, тут бы потеряли счет времени и самые точные атомные часы. О том, чтоб посмотреть вниз и убедиться в невозможности спуска, никто и не думал, все тянуло Зака с Ажау лишь вперед, туда, где еще не ступала нога человека… И лишь птицы… Впрочем, птицы сюда тоже не залетали. Да и что им делать на одинокой горе посреди безжизненной пустыни, где ни прокормиться, ни напиться нельзя?

Причем, как это ни странно, с каждым новым шагом, если так можно назвать подъем по отвесной скале, путь становился все легче и легче. Если в начале каждый новый метр давался с трудом, то теперь Ажау с Заком вообще перестали чувствовать расстояние. Будь тут опытный врач, а скорее даже ученый-биолог, он бы определил причины столь странного поведения. Ну, во-первых, отключилось чувство страха. Во-вторых, отключились центры, сигнализирующие мозгу о боле и усталости. Наконец отключился сам мозг, оставив активными лишь центры удовольствия, координации да управления разными органами. Все остальное у обоих скалолазов в данный момент не работало, и потому даже назвать их людьми можно было разве что с большой натяжкой. Скорее это были два жителя скал, где-то на эволюционной лестнице застрявшие между пресмыкающимися и земноводными, поселившиеся по своей глупости на этой стене да так и привыкшие тут жить. По крайней мере, вздумай какой инопланетянин, если бы они конечно существовали, провести анализ жизни на этой планете на основе этих двух индивидуумов, именно к такому выводу бы он и пришел. Заодно удивившись, зачем тогда этим зверям такие мозги? Впрочем, как настоящий ученый, этот бы гипотетический инопланетянин сам бы дал себе разумный ответ, который бы его целиком и полностью удовлетворил. Ну, например, в мозгах содержался запас питания, перерабатываемый в энергию в случае длительной голодовки. Или еще что-то подобное.