Елена Плахотникова - Сказка для сказочника Страница 9

- Ага, прыгаешь это ты сама, а приземляешься уже с ребеночком.

- Годовалым.

- Почему с годовалым? не дошло до меня.

- А он сам уже ходит и все ест.

- Круто!

Мы прислонились к двери туалета и засмеялись. Другого места, дурехи, не нашли. А тут Марина появилась, и свои "пять копеек" вставила:

- Мамочки, мамочки! Если нагадите перед туалетом, сами за собой убирать будете!

- А в туалете можно?

Это мне поюморить захотелось, а Юлька захрюкала тихонько и за живот схватилась.

- В унитаз можно, на пол нельзя!

Важно так сказала, и на выход прошествовала.

Я, как смогла, выпрямилась, задвигала плечами и бедрами, передразнивая Маринину походку.

- Оксанка, ты ненормальная, - засмеялась Юлька сквозь слезы. Перестань меня смешить! Я на ногах уже стоять не могу.

- Иди, ложись тогда.

- А ты отнеси меня.

- Ну, и кто кого смешит?

- Ой! Юлька опять схватилась за живот.

- Ладно уж, отнесу. Только ты сама мне на спину влезешь.

Юлька уже не смеялась, она хрюкала и трясла головой. Глаза у Юльки были закрыты, и я не знала, больно ей или смешно.

- Юль, ты как? Может, я за Кисонькой сбегаю?

- Что, вот так все бросишь, и побежишь?

- И побегу. Но сначала в туалет зайду. Дурацкая клизма! Ты постоишь?

- Не-а. Я в палату пойду, - и Юлька стала разворачиваться, держась за стенку.

- Тебя провести?

- Ты же в туалет хотела, - напомнила Юлька, стоя ко мне спиной. Или передумала?

- А я после туалета проведу. Подождешь?

Провести Юльку я не успела. Появился Кисонька, и сам повел ее в палату. Еще и у меня спросил, как дела.

- Да вот, в туалет иду. После вашей клизмы. Если бы я знала, какая это гадость, ни за что бы ни согласилась!

- Во-первых, это необходимая процедура, и никому твое согласие не нужно. Во-вторых, клизма не моя, а твоя.

- Это почему же она моя? Я даже дверь не стала открывать, чтобы не отвлекаться.

- А ее тебе сделали, а не мне, - сказал Кисонька уже возле Юлькиной палаты.

Я тут страдаю, а ему смехуечки. Показала язык, но Кисонька этого не увидел.

Если бы мне утром сказали, что вечером я буду так себя вести, не поверила бы. Ольга говорила, что на роды надо настраиваться, что это не праздник и не пытка, а обыкновенная работа. Может, она и права, но я и на работе любила пошутить. Конечно, не все эти шутки понимали, но это уже их проблемы.

Я еще раз прогулялась до туалета и обратно, но Юльку больше не встретила. Дверь ее палаты была закрыта, из-за двери слышались стоны и какое-то бормотание.

А в моей палате было пусто и темно. Перегорела лампочка. Только в предбаннике, где умывальник, светила какая-то слабоваттная. Абсолютной темноты не было, все-таки окно во всю стену и снег за окном, но читать при таком свете я бы не стала.

Увидела Марину и сказала ей про лампочку, а она: "Ладно, поищу замену". Час уже ищет. Хорошо, что у меня мобильник с собой и подсветка, и часы. Надо же за длительностью схваток следить. А настенные часы теперь фиг разглядишь. На мебель не натыкаюсь, и то хорошо.

Лежать во время схваток это не по мне, а между схватками так и смысла нет. Я бы, может, села отдохнуть, но стула в родзале номер два не было. Зато табличка на двери была. Я посчитала, что это хорошая примета. С намеком вхожу одна, а выйду уже вдвоем. Чем ближе к родам, тем больше хороших примет я себе придумывала.

Ольга говорила, что сидеть роженицам нежелательно лучше ходить или лежать. Еще она рассказывала, что раньше знатные дамочки рожали на стуле. Только стул был особый, с дыркой в сиденье, с удобной спинкой и поручнями. Прям, не стул, а родильное кресло! Наверно, его потом в осмотровое переделали.

Может, и удобно было сидя рожать, но разве теперь проверишь! А в моей комнате вообще удобной мебели не было. Посредине какой-то длинный больничный стол метровой высоты. На такой я сама не рискнула бы влезть. А под другой стенкой древняя кровать, мне по колено. На кровати ни матраса, ни постельного, одна голая сетка, да и та до пола прогибается. Не кровать, а гамак на ножках. В такую ляжешь, и без посторонней помощи уже не выберешься.

Когда схватки стали сильнее и чаще, а от хождения я начала уставать, то попробовала присесть на раму кровати. Боком, как в дамское седло. Так Ольга советовала. Лучше бы я этого не делала! Подниматься мне пришлось с пола. Да и то не сразу поднялась. Две схватки переждала на четвереньках, уткнувшись лбом в ладони. Если бы кто-то заглянул тогда, то подумал бы, что я молюсь. Я, может, и помолилась бы, но меня только на самомассаж и считание вслух хватало. Странно, но те секунды, что я отсчитывала, оказывались длиннее тех, что показывал мобильник.

Еще час я бродила по палате между окном и дверью или стояла, вцепившись в подоконник. В одну из схваток заглянула Марина, спросила: "Как дела?" Я рявкнула: "Нормально!" и поинтересовалась, где лампочка?

- Ой! Меня Сергей Леонидович отвлек. А потом Катерина Петровна о чем-то спросила… Я сейчас пойду, поищу!

Марина убежала, и я опять осталась одна.

Ну и, слава Богу! Никто не мешает, не пристает с дурацкими вопросами. Алка говорила, что ее каждые десять минут таскали на осмотр и каждый раз говорили: "Плохо стараетесь, мамочка. Сколько еще ждать?.. Вы собираетесь рожать сегодня или в следующем году?"

Так что, Боже упаси рожать перед праздником, да еще перед Новым годом!

Мне повезло - до Нового года почти три недели, и праздника, вроде бы, никакого нет, а судя по крикам из других родзалов, все врачи сейчас очень заняты. Даже Кисонька в гости не заходит, хотя обещался. Ну, мне спешить некуда, до утра родить успею. Пока Кисонька дежурит. У другого рожать не хочу! Познакомлю Кисоньку со своим маленьким. Пусть и сыночка узнает, какими нежными бывают руки у врача.

А за окном творилось что-то невообразимое! Снег прекратился, тучи стали расползаться, появилась луна и куски звездного неба. А еще мигал фейерверк. Но где-то далеко и с другой стороны здания. Мне только отсветы видны были. Красиво!

Говорят, беременным женщинам на красивое надо смотреть. Вот я и смотрела. Пока могла. А потом закрывала глаза, прижималась лбом к холодному стеклу и начинала громко и медленно считать, заглатывая побольше воздуха, и сильно растирать немеющие бедра и поясницу. Была от массажа помощь или нет, не знаю, но от боли и глупых мыслей это отвлекало.

Последние двадцать минут я в окно почти и не смотрела. А когда что-то громко грохнуло этажом выше или над больницей, я открыла глаза и направилась к двери. Хватит торчать в темноте, надоело!

Кажется, моему сынику тоже надоело ждать. Я все обещаю: "скоро, скоро!", с самого утра обещаю, а "Германа все нет". Похоже, сыночка решил сам подсуетиться.

Что-то сильно надавило внизу живота, что-то теплое потекло по ногам, захлюпало в тапочках… Я дошла-таки до двери и заорала на весь коридор:

- Юрий Андреевич!

Ляпнуть: "К ноге!" дыхания уже не хватило.

Кисонька выскочил из палаты напротив, и уже на полпути начал говорить:

- Чего орешь, Дубинина? Ночь на дворе, люди спят…

Юморист хренов!

- А я в туалет хочу. По большому!

- А по маленькому?

- А по маленькому я уже! И мокрым тапочком об пол почавкала.

Кисонька внимательно посмотрел на меня, даже за руку зачем-то взял.

- А ты как себя чувствуешь? Вот прямо сейчас?

"Прямо сейчас" меня распирало и опять давило на низ живота.

- Как воздушный шарик, чувствую. Или взлечу, или лопну.

- Так, понятно, - Кисонька отпустил мою руку, взялся за плечо. Давай сейчас обратно в твою палату, я тебя посмотрю…

- Ага, только фонарик взять не забудьте.

- Не понял.

- У меня там лампочка перегорела, - сквозь зубы объяснила этому непонятливому. Еще два часа назад.

- А ты кому-нибудь сказала?

- Марине.

Кисонька поморщился.

- Ладно, Дубинина. Ты на ногах твердо держишься?

- Держусь.

А если учесть, что я с одиннадцати утра на этих ногах, а посидеть или полежать так и не получилось…

- Тогда раздвинь их чуть шире и обопрись спиной о стену.

- Зачем? поинтересовалась я, когда раздвинула и оперлась. Вы что, прямо здесь меня смотреть будете?

- А где же еще? спросил Кисонька таким тоном, будто каждый день смотрел меня на коридоре, а сегодня мне вдруг чего-то другого захотелось.

Пока я в полном обалдении переваривала ответ, Кисонька опустился на колено, поднял подол моей ночнушки, и запустил под нее руку. Что он там нащупал, не знаю, но поднялся очень быстро и скомандовал:

- Людмила Витальевна, готовьте четвертый стол! А с тобой, Дубинина, - улыбнулся он мне, - мы осторожненько пойдем в шестой родзал.

- А это где?

- Близко. Две остановки на метро.

- Угу, - кивнула я, отлепляясь от стены.

- Ты идти-то сможешь? Или каталку подвезти?

Ага, сейчас он пойдет за каталкой и, как Марина, пропадет на два часа. И я вцепилась в кисонькин рукав.