Огита Ансэй - Пионовый фонарь: Японская фантастическая проза Страница 12

Куртизанка Миягино[74]

Знаменитая куртизанка Миягино служила на постоялом дворе в городке Футю провинции Суруга. Славилась она не только прелестью лица, но и утонченностью чувств, умела слагать стихи и даже владела искусством каллиграфии. Немудрено, что все молодые люди вокруг сгорали от любви к ней, завзятые любезники почитали для себя несчастьем, если им не удавалось проторить дорожку к ее сердцу, а модные повесы готовы были провалиться сквозь землю от стыда, если она не удостаивала их своим расположением. Среди куртизанок она не знала себе равных. Мужчины — и знатные, и худородные — только о ней и говорили, сравнивая ее с прославленными Тора-годзэн и Рикидзю.[75]

Однажды в ночь на шестнадцатое число восьмой луны[76] собрались молодые повесы и пригласили Миягино полюбоваться вместе с ними полнолунием и воспеть его в стихах. Когда пришел черед Миягино, она сложила такое пятистишие:

О, луна пятнадцатой ночи!Как ни прекрасен твой лик,Прошу тебя: скройся.Ведь иначе тот, кого жду,Не решится ко мне прийти.

И еще она сложила:

Как мне счесть, сколько разПоднималась я на рассвете,Чтобы с другом проститься?Вместе с луной рассветнойТаяли брачные узы.

Не было человека, которого эти стихи оставили бы равнодушным — так полно выражали они чувства Миягино.

В числе присутствующих оказался молодой человек по имени Фудзии Сэйроку. Происходил он из знатного столичного рода, и предки его были вассалами самого сёгуна. Впоследствии, однако, вышло так, что семья его пустила корни в Суруге и, хотя и утратила прежнее влияние, владела обширными землями, жила в большом достатке и считалась едва ли не самой богатой в тех краях. Сэйроку имел вкус к утонченной жизни и отличался глубиной чувств. Отец его умер, и остался он вдвоем с матушкой. Женою обзавестись еще не успел, вот почему, присоединившись к приятелям, он пришел полюбоваться луной и в стихах излить душевную тоску.

Увидев Миягино, Сэйроку был поражен ее красотой и поэтическим даром и без памяти в нее влюбился. Не раздумывая, он заплатил хозяину постоялого двора щедрый выкуп и взял Миягино в жены.

При известии о женитьбе сына матушка Сэйроку сказала:

— Семья наша не из последних в Футю, и я надеялась, что невесткой моей станет девушка знатного рода. Не думала я, что ты возьмешь в жены куртизанку. Но теперь уж поздно сетовать — коли ты сделал свой выбор, так тому и быть.

Привел Сэйроку в дом молодую жену, увидела матушка, как красива Миягино и какое нежное у нее сердце, и поневоле обрадовалась. «Даже княжеские дочки не всегда отличаются добрым нравом, — подумала она, — Миягино же хоть и не родовита, зато наделена редкими добродетелями. Не удивительно, что Сэйроку ее полюбил».

Всей душой привязалась старая женщина к невестке. Миягино, в свою очередь, обращалась со свекровью так, будто та была ей родной матерью, неизменно проявляла дочернюю преданность.

В Киото у Сэйроку был дядюшка, который доводился его матери младшим братом. Неожиданно он занедужил и, чувствуя приближение смерти, отправил в Суругу посыльного с наказом сообщить Сэйроку о своей болезни и с просьбой приехать в столицу, ибо желал напоследок сделать кое-какие распоряжения. Весть о болезни брата безмерно опечалила матушку Сэйроку.

— Поезжай скорее в столицу, — велела она сыну. — Я и сама хоть сейчас пустилась бы в путь, но мне, слабой женщине, это не под силу. Тебе же нетрудно исполнить просьбу дядюшки. Проведай его и возвращайся назад.

Огорчился Сэйроку, что приходится расставаться с молодой женой, не хотелось ему ехать. А Миягино говорит:

— Если вы не отправитесь в столицу, матушка решит, что из-за любви ко мне вы пренебрегаете долгом перед дядюшкой. К тому же, Ослушавшись матушки, вы заслужите себе славу непочтительного сына. Собирайтесь же в путь не мешкая. Матушка ваша уже в преклонном возрасте и обременена недугами, кто знает, сколько еще ей суждено прожить. Древние говорили: «Служению другим отдаем мы время, заботе о родителях — час». Жизнь вашей матушки подобна луне, которая вот-вот скроется за западными горами. Отправляйтесь же в столицу и поскорее возвращайтесь домой.

Обменялись супруги прощальными чарками сакэ. Хоть разлука предстояла недолгая, для любящих сердец была она тяжела. Заливаясь слезами, Миягино сложила такое стихотворение:

Знаю я, что недолгоБыть мне с любимым в разлуке.Скоро вернется он.Но отчего же тогдаТакая печаль на сердце?

Едва сдерживая рыдания, Сэйроку вторил ей:

Отчего так печалишься ты,Провожая меня в дорогу?Гляжу на слезы твои,И душу терзает тревога:Неужто не свидимся вновь?

Глядя на эти печальные проводы, матушка побранила сына и невестку:

— Можно подумать, будто вы расстаетесь навек. Слыханное ли дело так горевать из-за короткой разлуки? Этак недолго настоящую беду накликать.

С тем Сэйроку и отправился в путь. Когда он добрался до Киото, дядюшка был уже при смерти. Едва взглянув на племянника, он испустил дух.

У покойного были дети, но они не успели еще войти в возраст, посему устройством дел семьи пришлось заняться Сэйроку. Передав все оставшееся после умершего имущество семье его жены и наказав ей беречь детей, Сэйроку собрался было в обратный путь, но тут, как на беду, вспыхнула смута, охватившая всю страну, на дорогах поставили заставы, и проезд был закрыт.

Что ни день, то тут, то там завязывались ожесточенные схватки. При всем желании не мог Сэйроку попасть домой, лишь кочевал от одного постоялого двора к другому. В скитаниях прошел год. А поскольку движения по дорогам по-прежнему не было, не мог он послать о себе даже весточку, и близкие его не знали, жив ли он или нет.

Видя, что сын все не возвращается, матушка Сэйроку не находила себе места от тревоги.

— Если бы я знала, что так случится, — горько сетовала она, — ни за что не пустила бы Сэйроку в столицу. О горе, ведь я даже не знаю, приведется ли увидеть его снова.

Не было дня, чтобы она не проливала слез, тоскуя о сыне, и в конце концов одолел ее недуг.

Миягино самоотверженно ухаживала за свекровью, ни днем ни ночью не отходила от ее постели. Прежде чем дать ей лекарство, пробовала его сама, собственноручно варила для нее кашу и молила богов и будд послать свекрови исцеление.

Увы, старания ее были напрасны. Не прошло и полугода, как старая женщина почувствовала, что настал ее смертный час. Призвала она к себе невестку и сказала:

— В недоброе время отправился мой сын в столицу, и нет от него ни слуха, ни весточки. Меня одолел тяжкий недуг. Ты ухаживаешь за мною лучше родной дочери. Преданность твоя беспримерна. Можно ли в моем положении желать для себя лучшей доли! Печально, что перед смертью я не могу вознаградить тебя за твою доброту. Пройдет время, у тебя появятся собственные дети. Жаль, что я их уже не увижу. Пусть они проявляют о тебе такую же заботу, с какой ты относилась ко мне. Клянусь Небом, я говорю это от чистого сердца.

Так молвила старая женщина на прощание и в тот же миг испустила дух.

Велика была скорбь Миягино, из глаз ее ручьями лились слезы. Похоронила она свекровь, как велит обычай, сорок девять дней совершала поминальные обряды и так горевала, что даже волосы ее утратили блеск, а лицо осунулось. Достаточно было взглянуть на нее, чтобы сердце сжалось от печали. Но вот наступил одиннадцатый год эры Эйроку,[77] и в Суругу вторглись войска под предводительством Такэды Сингэна.[78] Приступом взяли они замок в Футю, стали поджигать дома простых жителей. Имагава Удзидзанэ, властитель провинции, был вынужден бежать из осажденного города. Воины Такэды врывались в дома мирных жителей, чинили расправы и грабежи, их бесчинствам и жестокостям не было конца.

Нагрянув в дом Миягино и увидев, как она хороша, злодеи схватили ее и вознамерились силой склонить к любви. Но женщина вырвалась от них и, укрывшись в глубине дома, повесилась, предпочтя смерть бесчестью. Тут даже у грубых мужланов дрогнуло сердце, и они похоронили Миягино под хурмою за домом.

Прошло время, над Суругой установилась власть Такэды Сингэна, и войне настал конец. Примирились меж собой и военачальники провинций, лежащих вдоль тракта Токайдо, заставы с дорог были сняты, и Фудзии Сэйроку после долгих мытарств воротился в родные края. Глядит — все вокруг изменилось до неузнаваемости, дом опустел. Ворота покосились, крыша прохудилась, двор зарос густою травою, и не у кого было спросить, куда подевались его жена и матушка.

Вышел Сэйроку за ворота — навстречу идет какой-то старик. Это оказался слуга, долгие годы живший в их доме. Узнал его Сэйроку, окликнул и принялся расспрашивать. Старик рассказал, как захворала его матушка, как ухаживала за нею Миягино, ни днем ни ночью не отходя от ее постели, как истово молила богов и будд о ее исцелении. «Только не помогло это, — вздохнул слуга, — матушка ваша скончалась. А вскоре после этого в Футю ворвались войска Такэды Сингэна, и князь Имагава Удзидзанэ был вынужден бежать из своего замка. Враги пытались силой склонить к любви вашу жену, но она повесилась, блюдя супружескую верность. При виде такого благочестия сердца злодеев дрогнули, и они похоронили ее под хурмою».