Огита Ансэй - Пионовый фонарь: Японская фантастическая проза Страница 13

Вышел Сэйроку за ворота — навстречу идет какой-то старик. Это оказался слуга, долгие годы живший в их доме. Узнал его Сэйроку, окликнул и принялся расспрашивать. Старик рассказал, как захворала его матушка, как ухаживала за нею Миягино, ни днем ни ночью не отходя от ее постели, как истово молила богов и будд о ее исцелении. «Только не помогло это, — вздохнул слуга, — матушка ваша скончалась. А вскоре после этого в Футю ворвались войска Такэды Сингэна, и князь Имагава Удзидзанэ был вынужден бежать из своего замка. Враги пытались силой склонить к любви вашу жену, но она повесилась, блюдя супружескую верность. При виде такого благочестия сердца злодеев дрогнули, и они похоронили ее под хурмою».

Выслушал Сэйроку рассказ старого слуги, и от горя из глаз его хлынули кровавые слезы. Рыдая, раскопал он могилу, смотрит — Миягино лежит в ней как живая, даже румянец на щеках не поблек. Сердце ему сдавила такая тоска, что он едва не лишился чувств. Похоронил он Миягино рядом с матушкой, положил на могилу цветы, возжег благовонные курения и в глубокой скорби сказал:

— О, Миягино, природа наделила тебя мудростью и добротой. В мое отсутствие ты служила матушке, как преданная дочь, исполнила свой долг до конца. Безвременной и жестокой была твоя смерть. За все это время я не послал тебе ни единой весточки, но, поверь, в этом нет моей вины. До чего же превратна наша бренная жизнь! Если ты, пребывая в обители мрака, слышишь меня, молю, хотя бы один-единственный раз появись передо мною!

Каждый день, едва займется рассвет, Сэйроку спешил на могилу к жене, а под вечер возвращался домой и снова предавался тоске.

Так миновало двадцать дней. Однажды, в безлунную ночь, когда на небе тускло мерцали звезды, Сэйроку сидел подле светильника в своем доме. Вдруг перед ним возникла тень Миягино.

— Услышала я, что вы зовете меня, — сказала она, — и вот пришла к вам, отпросившись у бога, правителя преисподней, ведающего книгой, в которую заносятся все добрые и дурные дела людей.

Заливаясь слезами, дух Миягино поведал обо всем, что с нею произошло. Выслушав эту горестную повесть, Сэйроку опечалился пуще прежнего. Поблагодарил он жену за заботу о матушке и за то, что, не убоявшись смерти, сохранила ему верность.

Тогда тень Миягино молвила:

— Если бы я родилась в доме сановника и принадлежала к именитому роду, судьба моя сложилась бы иначе. Мне же выпало стать куртизанкой, которая служит утехой для мужчин и не ведает глубоких сердечных привязанностей. Принарядившись и нарумянившись, я завлекала путников, торгуя своей красотой. Куртизанка — словно придорожная ива, словно цветок на обочине, кто захочет, тот его и сорвет. Она умеет обольщать и говорить ласковые речи. Едва проводив одного гостя, она уже встречает другого. Идет путник с запада — она становится его подругой, идет путник с востока — она становится его женой. Так и жила я, точно лодка, которую носит по морю и которая не может прибиться к берегу. Но вот я встретила вас, и вы ввели меня в дом как законную жену. Распрощавшись с прежними привычками, я ступила на стезю добродетели. Однако вскоре настигла меня страшная смерть — она была послана мне в наказание за прежние грехи. Но я искупила их дочерним послушанием и верностью вам, поэтому боги неба и преисподней позволили мне возродиться в облике мальчика. В Камакуре, близ дороги, проложенной через гору, живет богатое семейство. Фамилия хозяина — Такакура. Поезжайте туда. Завтра я должна появиться на свет. Увидев вас, я улыбнусь. Пусть это послужит для вас знаком.

Так сказал дух Миягино и растаял, словно дымка.

Спустя неделю Сэйроку отправился в Камакуру и отыскал дом того человека.

— Я слышал, — обратился он к хозяину, — что у вас недавно родился младенец. Если это так, позвольте мне взглянуть на него.

Хозяин вынес новорожденного и сказал:

— Этот ребенок находился в чреве матери двадцать месяцев. С самого рождения он плачет, не унимаясь ни днем ни ночью.

Стоило младенцу увидеть Сэйроку, как он тотчас же затих и улыбнулся. После этого никто больше не видел его плачущим.

Сэйроку рассказал его родителям обо всем без утайки и с тех пор часто навещал эту семью.

Ихара Сайкаку

РАССКАЗЫ ИЗ ВСЕХ ПРОВИНЦИЙ

В Химэдзи, что в провинции Харима, долгое время жила лисица, старшая сестра лиса Первого эн Куро из Ямато. Она отрезала женщинам волосы, разбивала горшки в домах, во всех провинциях причиняла много неприятностей людям. Звали ее Лиса Осакабэ. Обликом походила она на человека, командовала несметным числом родичей-слуг, водила людей за нос, как только вздумается, и всячески их морочила.

Проживал в Химэдзи некий торговец рисом по имени Монбёэ. Однажды, проходя горной тропинкой в отдаленном, безлюдном месте, увидел он целое сборище лисят белой масти, без особого умысла бросил в них камешком и случайно попал в одного лисенка, да, как на грех, так метко, что лисенок тут же испустил дух. Пожалел Монбёэ лисенка; но тотчас позабыл о такой безделице и воротился домой.

В ту же ночь с конька крыши дома Монбёэ послышались сотни женских голосов:

— В кои-то веки наша маленькая принцесса изволила выйти на прогулку на вольный воздух, а ты лишил ее жизни! Это не пройдет тебе даром!

И тут же на дом Монбёэ градом посыпались камни. Повредили стены, разбили ставни в слуховых окнах, однако, когда рассвело, на земле не оказалось ни единого камешка. Все домочадцы Монбёэ очень перепугались.

Наутро в дом явился странствующий монах и попросил чашечку чая. Монбёэ приказал служанке подать ему чай, но не успела та поднести страннику чашку, как в дом ворвалось ни много ни мало три десятка здоровенных мужчин, похожих на стражников управителя, с криками:

— Как смеешь ты укрывать монаха, коего разыскивают власти?!

Не слушая никаких объяснений, схватили они хозяина и хозяйку и наголо обрили им головы, после чего и у пришельцев и у монаха внезапно выросли хвосты и они убежали прочь. Плачь не плачь, а горю уже не поможешь!

Случилось так, что как раз в это время невестка Монбёэ гостила у своих родителей в родном доме, поскольку муж ее Мондзаэмон, сын Монбёэ, по делам уехал на север. Лис обернулся Мондзаэмоном, проник в дом в сопровождении нескольких спутников, схватил эту женщину и, воскликнув: «Стоило мне отлучиться, как ты завела любовника! Ну да бог с тобой, убивать я тебя не стану!..» — в тот же миг наголо обрил ей голову.

— Я и в мыслях ничего подобного не держала! — горевала и плакала женщина. — Откуда такие подозрения, ведь мы женаты не первый год!..

— А, негодница! Так я доставлю тебе доказательства! — крикнул лис. Он и его спутники бросились к женщине, утащили ее далеко в горы, выстроились там в ряд и каждый по очереди назвал себя:

— Я — Врунискэ из Накайдо! Я — Тюдзабуро Старшинскэ! Я — Кинмару Невидимскэ! Я — Ямитаро Курворискэ! Я — Хананага Поле-Разорискэ! Мы верные слуги госпожи Лисы Осакабэ, ее славные рыцари-защитники! — И с этими словами они обратились в лисиц и исчезли с глаз долой. Невестка пошла к Монбёэ, сокрушалась и плакала, да только ничего уже нельзя было поделать…

Еще через день, в час Коня,[79] по улице прошла пышная похоронная процессия. Впереди шел священник высокого ранга, за ним несли опахала, над гробом держали балдахин, изукрашенные носилки так и сверкали, внук покойного нес поминальную дощечку с его именем, родня обливала слезами рукава белых траурных одеяний, сельчане, все как один, шли в парадных торжественных нарядах. Процессия проследовала к месту сожжения, что было в нескольких ри от дома родителей Монбёэ. К ним поспешно прибежал посланец, сказавший:

— Прошедшей ночью господин Монбёэ скоропостижно скончался. Зная, как велико будет ваше горе, порешили сообщить вам об этом как можно позже. Поскорее ступайте к месту сожжения!

И вот, когда в слезах и печали предали огню тело Монбёэ и у погребального костра остались только родные, сот посланец промолвил:

— Увы, как все непрочно в сем бренном мире! Теперь, когда вы схоронили сына, ничто радостное вас в жизни больше не ожидает! Обрейте же голову и уйдите от мира! — И с этими словами он сбрил им волосы, разом превратив их в монахов.

Когда же родители вернулись в Химэдзи, оказалось, что у Монбёэ с женой тоже обриты головы. Досадовали они, горевали, но что поделаешь, ведь волосы в одну минуту не отрастают, и потому все они выглядели весьма забавно.

Во втором году Канъэй[80] в начале зимы, неподалеку от селения Икэда, что в провинции Сэтцу, под священными соснами на горе, где стоит храм Курэха, неизвестно как оказался всеми покинутый паланкин, в каких ездят женщины. Паланкин сей заметили дети, собиравшие хворост, рассказали односельчанам, и вскоре вокруг него собралась толпа. Открыли дверцы, заглянули внутрь — в паланкине сидит женщина лет двадцати двух — двадцати трех, по всему видать — жительница столицы, из тех, про кого молва говорит: «Красавица!» И впрямь было на что посмотреть: черные волосы небрежно расчесаны, концы перевязаны золотой лентой, нижнее кимоно — белое, сверху надето другое, шелковое, на вате, с узором из хризантем и листьев павлонии, пояс китайского шелка, сплошь затканный рисунком, изображающим мелкие листики плюща, на голову наброшен прозрачный шарф тончайшего шелка. Перед женщиной стоял старинный лакированный поднос, на коем серебром и золотом были нарисованы осенние цветы и травы, уставленный самыми изысканными сладостями, и рядом лежала бритва.