Александр Дюма - Завещание господина де Шовелена Страница 18

— Конечно.

— Приказать дофине? Вы с ума сошли, дорогая.

— Как это? Я сошла с ума?

— Да; лучше я вам подарю другую.

— Ах, прекрасно; мне остается только на это и рассчитывать.

— Я вам ее обещаю, слово дворянина.

— Прекрасно! И я получу ее через год, самое раннее через полгода, как это забавно!

— Сударыня, эта отсрочка будет для вас предостережением.

— Предостережением мне? Насчет чего же?

— Насчет того, чтобы впредь вы не были столь честолюбивы.

— Честолюбива? Я?

— Несомненно! Вы помните, что сказал на днях господин де Шовелен?

— А, ваш Шовелен говорит одни глупости.

— Но, в конце концов, кто разрешил вам носить герб Франции?

— То есть как это кто мне разрешил? Вы.

— Я?

— Да, вы! У болонки, которую вы мне на днях подарили, он был на ошейнике; так почему бы мне не носить его на голове? Впрочем, я знаю, откуда все это исходит, мне об этом сказали.

— Ну-ка, о чем это еще вам сказали?

— О ваших проектах, черт возьми!

— Что ж, графиня, расскажите мне о моих проектах; честное слово, мне доставит удовольствие о них узнать.

— И вы будете отрицать, что идет речь о вашем браке с принцессой де Ламбаль, что господин де Шовелен и вся клика дофина и его супруги подталкивают вас к этому браку?

— Сударыня, — строго сказал король, — я вовсе не намерен отрицать, что в ваших словах есть доля правды, и добавлю даже, что мог бы сделать кое-что похуже. Вы это знаете лучше, чем кто-либо; ведь именно вы, графиня, заставляли меня подумывать о втором браке.

Эти слова заставили графиню умолкнуть; продолжая выказывать дурное настроение, она уселась в другом конце кабинета и разбила две фарфоровые статуэтки.

— Ах, Шовелен был прав, — пробормотал король, — корона плохо выглядит в руках амуров.

Наступило недовольное молчание; в это время вернулась мадемуазель Дюбарри.

— Государь, — сказала она, — господина де Шовелена нигде не могут найти; полагают, что он заперся у себя; но как я ни стучала в его дверь, как ни звала его, он отказывается отвечать.

— О Боже мой! — воскликнул король, — не случилось ли с ним чего-нибудь? Не заболел ли он? Скорее, скорее! Пусть взломают дверь!

— О нет, государь, он вовсе не болен, — подходя к нему, насмешливо сказала графиня, — потому что, расставаясь с принцем де Субизом и моим деверем Жаном в гостиной Бычий глаз, он заявил, что будет работать весь день над неотложными делами, но не преминет быть вечером на игре у вашего величества.

Король воспользовался этим возвращением графини: оно открывало какую-то возможность перемирия.

— Должно быть, — сказал он, — пишет исповедь в назидание своему камальдульцу.

И, обернувшись к г-же Дюбарри, продолжал:

— Кстати, графиня, вы знаете, что лекарство Борде действует чудесно? Знаете, что другого я уже не хочу? К черту Боннара и Ламартиньера со всеми их диетами! Честное слово, это лекарство омолодит меня!

— Полно, государь! — сказала Шон. — Что за надобность вашему величеству вечно говорить о старости? Э, Боже мой! Разве ваше величество не в том же возрасте, что и все?

— Вот еще! — воскликнул король. — Вы вроде этого отъявленного дурака д’Омона: я жалуюсь ему на днях, что У меня не осталось зубов, а он мне отвечает, показывая вставные челюсти, которыми можно взламывать замки: «Эх, государь, у кого теперь есть зубы?»

— У меня, — сказала графиня, — и я даже предупреждаю, что искусаю вас, и до крови, если вы будете и дальше жертвовать мною ради всех.

И она вновь уселась рядом с королем, показывая ему блестящий ряд жемчужных зубов — в них невозможно было увидеть какую-нибудь угрозу.

И король, пренебрегая опасностью быть укушенным, приблизил свои губы к прекрасным розовым губам графини; она сделала знак Шон, и та подобрала осколки статуэток.

— Славно! — сказала она, — все, что падает в ров, достается солдату. И, бросив последний взгляд на короля и графиню, Шон тихонько добавила:

— Решительно, я верю, что Борде — великий человек.

И она вышла, оставив свою невестку на пути к примирению.

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

Вечером, в шесть часов, началась игра у короля. Господин де Шовелен сдержал свое обещание и появился одним из первых. Графиня, со своей стороны, прибыла в парадном туалете, так как известно было, что на игре должна присутствовать дофина.

Маркиз и графиня при встрече раскланялись с самым любезным видом.

— Боже мой, господин де Шовелен, — сказала графиня с одной из тех обоюдоострых улыбок, лезвия которых так умеют оттачивать придворные, — до чего вы красны! Можно подумать, что у вас вот-вот будет апоплексический удар. Маркиз, маркиз, покажитесь Борде: без Борде нет спасения.

И, обернувшись к королю с улыбкой, способной погубить самого папу, она добавила:

— Спросите хоть у короля.

Господин де Шовелен поклонился:

— Я, разумеется, не премину это сделать, сударыня.

— И выполните тем самым долг верноподданного: вам надо заботиться о своем здоровье, дорогой маркиз, ведь вам предстоит всего на два месяца опередить…

— Я, наоборот, хотел бы опередить вас, — сказал король, — ибо тогда вы, Шовелен, были бы уверены, что проживете сто лет; поэтому могу лишь повторить вам совет графини: полечитесь у Борде, мой друг, полечитесь у Борде.

— Государь, каков бы ни был назначенный час моей смерти — а один лишь Господь знает час смерти человека, — я обещал моему королю, что умру у его ног.

— Тьфу, Шовелен! Есть обещания, которые даются, но не выполняются; спросите хоть у этих дам; но если вы будете таким печальным, как сейчас, милый друг, то это мы умрем от огорчения при одном взгляде на вас. Послушайте, Шовелен, будем мы сегодня играть?

— Как пожелает ваше величество.

— Хотите выиграть у меня партию в ломбер?

— Я к услугам вашего величества.

Господин де Шовелен и король сели друг против друга за отдельный столик.

— Ну, Шовелен, будьте внимательны, — сказал король, — и готовьтесь к отпору; если вы больны, то я никогда так хорошо себя не чувствовал. Мне хочется безумного веселья; а главное — берегите хорошенько ваши деньги: мне надо расплатиться с Ротье за зеркало и с Бёмером за бриллиантовую диадему.

Госпожа Дюбарри поджала губы.

Но маркиз не ответил и с трудом привстал со стула.

— Государь, здесь очень натоплено! — пробормотал он.

— Это правда, — ответил король (вместо того чтобы рассердиться, подобно Людовику XIV, на такое нарушение законов этикета, он вышел из затруднения, призвав на помощь эгоизм), — да, слава Богу, здесь жарко, ведь в марте прохладные вечера.

Вымученно улыбнувшись, маркиз с трудом взял карты.

Король продолжал:

— Ну, вам начинать, Шовелен.

— Да, государь, — пробормотал маркиз и склонил голову.

— У вас хорошая игра? Посмотрим-ка. Тьфу, черт возьми, как говорил мой предок Генрих Четвертый, до чего же вы скучны сегодня!

Потом, посмотрев в свои карты, король прибавил:

— А! Думаю, что на этот раз, милый друг, вы будете разорены.

Маркиз сделал страшное усилие, пытаясь заговорить; лицо его так покраснело, что король в страхе запнулся.

— Да что с вами, Шовелен? — спросил он. — Послушайте, ответьте же!

Господин де Шовелен вытянул руки, уронил карты и со вздохом упал лицом на ковер.

— Боже мой! — вскричал король.

— Апоплексический удар! — пробормотали несколько засуетившихся придворных.

Маркиза подняли, но он больше не шевелился.

— Уберите, уберите это, — сказал король в ужасе, — уберите!

И, с нервной дрожью отойдя от стола, он вцепился в руку графини Дюбарри, и она увела его к себе; ни разу не повернул он головы, чтобы взглянуть на друга, без кого еще накануне не мог обойтись.

Когда ушел король, никто больше не думал о несчастном маркизе.

Его тело продолжало оставаться опрокинутым на кресло: маркиза подняли, чтобы убедиться в его смерти, а потом уронили навзничь.

Странное впечатление производил этот труп — один в покинутой гостиной, среди струящихся огнями люстр и благоухающих цветов.

Через мгновение на пороге опустевшей гостиной появился человек. Он оглядел комнату, увидел маркиза, опрокинутого на кресло, подошел к нему, приложил руку к его сердцу и в ту самую минуту, когда на больших стенных часах пробило семь, сказал сухим и отчетливым голосом:

— Он скончался. Прекрасная смерть, клянусь телом Христовым! Прекрасная смерть!

Это был доктор Ламартиньер.

XI

ВИДЕНИЕ

Утром того же дня отец Делар прибыл в Гробуа пораньше с намерением отслужить мессу в часовне, чтобы не дать остыть в глазах ангелов добрым намерениям, какие маркиз выказал накануне. И тут г-жа де Шовелен со слезами на глазах рассказала ему обо всех своих страхах по поводу столь сомнительного теперь спасения неофита, ускользнувшего от них при первом же слове дружбы, присланном ему королем.