Коллектив авторов - Железная земля: Фантастика русской эмиграции. Том I Страница 18

И все это совершилось в какие–нибудь десять–двенадцать лет с тех пор, как он открыл газ, истреблявший вредных паразитов на растениях, не губя их самих. Опять после этого на припеках раскинулись виноградники там, где они были уничтожены филлоксерой. Жатвы, сады уже не боялись ни гессенских мух, ни кузек, ни гусениц. Даже библейские акриды пошли на пользу человечеству. Он нашел способ приготовлять из них питательное тесто. Бич Божий обратился в небесную манну. Не прошло года, как американские газеты оповестили весь мир: «Форд купил у «русского Эдисона» пневматические аппараты, предохраняющие автомобили от всевозможных столкновений», а «Морган — переносные солнцеприемники, сохраняющие тепло для садов и огородов». В печать проскользнуло: Алехину удалось придумать особый состав доступного всем дешевого стекла, проницаемого фиолетовыми лучами… Потом в его работах случился перерыв. Он заперся ото всех в лаборатории и к нему никого не допускали. Ходили слухи, что он круто изменил характер своих изобретений, и наконец в «Нью — Йорк Геральд» появилась сенсационная телеграмма: «Инженер Алехин создает невиданные аппараты для войны, но не наступательной, а оборонительной». Действительно, не прошло и нескольких месяцев, как весь авиационный мир облетела весть: «Борьба против неприятельских аэропланов из мечты, до сих пор несбыточной — ведь не зенитным же орудиям было меряться с ними! — перешла в область технической практики».

Алехин, не взяв патента, предоставил всем народам Малой Антанты право пользоваться его «защитными разрывными снарядами». Прицельный огонь плохо улавливал вооруженные убийственными газами воздушные эскадры. Алехин придумал мощные гранаты, которые, разрываясь на данной высоте, приводили атмосферу по двухверстному радиусу в состояние циклона, крушившего все известные до тех пор боевые надземные суда. И немного спустя в короткую (ее называли молниеносной) войну Югославии с Италией весь воздушный флот Муссолини был истреблен такими «самозащитными снарядами». И если славянские Река (Фиуме) и Цара вновь отошли к Далмации и Славонии и Югославия заняла морские станции Албании — славянство было обязано этим русскому инженеру и долгожданному союзу Сербии с Болгарией…

Еще через год военный мир взволнован был новым открытием великого «друга человечества», как его называла парижская Академия. Алехин создал своего рода боевой сейсмограф — прибор, указывавший расстояние и место наступающих неприятельских отрядов. Механизм, до манчжурской войны придуманный, кажется, г. Лившицем, ничего не стоил в сравнении с этим «предупредителем».

Гений изобретателя недолго останавливался на этих благородных задачах, так блистательно выполненных им. Они только раздвинули ему область возможных достижений… Не помню, в какой это восточной сказке: на каждого ангела, посылаемого небом к великим людям, ад командирует десяток опытных демонов. Духам света не по силам борьба с ними, но и духи тьмы не сразу захватывают жертву, намеченную Люцифером. Алехин уже, как боевое орудие, создал бомбы опьяняющего газа, одинаково годные и для нападения и для обороны. Они разбрасывали невидимые волны в отряды. Невидимые и веселящие. Солдаты, дыша ими, безумели, теряя сознание окружающей их обстановки. Безумели буйно и приятно. Это продолжалось три–четыре часа, не оставляя вредных следов. Даже мучительного похмелья не было. Приходил в себя человек уже в плену, но таким же здоровым и сильным, как и до того. Секрет этого открытая Алехин продал тоже Малой Антанте, силы которой, несмотря на победу Сербии, были слишком ничтожны в возможных столкновениях с первоклассными военными державами.

Потом несколько лет имя «друга человечества» не появлялось в мировой печати. Он заперся в поместье, окутанном ревнивыми садами, от самых предприимчивых разведчиков. Лаборатории охраняли незаметной, хоронившейся в земле электрической цепью, отбрасывавшей всякого, кто вздумал бы переступить через нее, и подававшей оглушительный сигнал тревоги. Эта зона недосягаемости была в полуверсте от его дома. Войти в нее мог только он и его сотрудники по извилистому и часто менявшемуся зигзагу. По ночам над лабораторией колыхалось розовое зарево и на тучах, когда они заволакивали небо, играли отраженные сполохи. В прежние времена это приписали бы колдовству, но Алехин жил в культурной стране, и его соседи привыкли к этим странным явления. Раз только советский авиатор попробовал было спуститься ночью в алехинскую лабораторию, но его невидимая сила, закружив, выкинула далеко назад. Утром его и его аппарат нашли разбившимися вдребезги на утесе ближайших гор, заслонявших благословенную долину от холодного дыхания Севера.

III

— Ну, что?

— В котле № 3 поспело. Чуть выводную трубку не разорвало. Толще и стекол нет. Я отвел пар, как вы приказали, в тот вон приемник с черноземом. А потом погасил.

— Спасибо, Сергеев.

Алехин прошел туда.

На спокойном, суровом лице его отразилось несвойственное ему волнение.

Он даже прижал ладонью сильно забившееся сердце. Приостановился… На одно мгновение в глазах зарябило. И вся эта уже в сумраке сверкавшая разноцветными огнями лаборатория закружилась. Зажмурился… Отдышался. «Удалось или нет? Верны ли его расчеты?» Три года ушло на эту работу… Что, если он обманулся? Над ящиком стоял кисловатый, густой запах влажной стали. Защекотало в носу и горело. Алехин закашлялся.

— Сергеев, замкните № 3…

— Есть.

В выводной трубке перестало булькать. Там было пусто. Алехин поднял крышку, герметически закрывавшую приемник. Обдало кислым паром. Подождал. Чернозем, которым был плотно набит ящик, посерел и отливался металлическим блеском. Алехин черпаком хотел взять горсть земли. Черпак скользнул по ней. Не давалась. Точно вся она обратилась в сплошное железо…

— Дайте молоток.

Ударил со всей силы. Звон, как от металла, но на поверхности ни следа.

— А вчера она была, как масло.

Взял гвоздь. Сильно молотом по шляпке. Гвоздь согнулся.

— Готово! — хрипло вырвалось у него из горла. — Готово!

Постоял, глядя перед собою и ничего не видя. И вдруг теплая волна радости обдала его. Едва сдержался, чтобы не крикнуть… Опыт оправдал все его ожидания. Трехлетняя работа не прошла даром. Теперь у него в руках орудие такого неодолимого могущества, какого самое необузданное воображение не могло себе представить. Боевая сказка, воплощенная в грозную силу. Еще одна решительная победа над невозможностью! Тот, у кого она в руках, — Бог и царь. Миллионы должны будут преклониться перед его волей. Выбора — нет! Или он, или смерть. Теперь от полюса до полюса все здесь — далеко внизу. А он в недосягаемой высоте. Его величию нет предела. В его руках уничтожение. И не одного жалкого человечества — а всей природы. Страшно даже знать, что обладаешь такою мощью. Конец войнам! Он — судия народов. И это только первый этап. Первый. Ему нет и сорока лет. Куда за собою он поведет века и племена? Через их головы он будет говорить далекому грядущему.

Бессознательно прикрыл глаза ладонью. Точно его ослепило.

Конец сомнениям. Он все может. Вера в себя окрепла, как этот еще вчера мягкий, податливый чернозем… Вера обратилась в уверенность.

— Сергеев!.. Заприте за мною. Сначала потушите огни. Мы можем отдохнуть… Даю себе неделю dolce far niente! Не понимаете? Неделю полного покоя. Лени вовсю. А потом за работу… За работу… За работу!.. Слушайте же, за великую работу!!

Сергеев с удивлением смотрел на него. Чего это он так кричит? Никогда он еще не видел его таким.

Алехин остановился в дверях. Оглянул лабораторию. Чувство гордости охватило его… Десять духов тьмы побеждали ангела света. В смятенную душу великого изобретателя бурным вихрем врывалась жажда власти, могущества.

«Друг человечества» отходил куда–то далеко…

— Да, да. Весь мир… Весь мир.

— Чего-с?

— Ах, это вы, Сергеев… Да? О чем я? Вот что: вы помните ту площадку в горах на востоке?

— Какую?

— Мы с вами ездили туда верхами. Кругом отвесные скалы. Один проход только. Точно щель в котле, — беспорядочно ронял он.

— «Чертова дыра» по–здешнему. Там когда–то монастырь св. Бенедикта стоял, как в колодце.

— Вот–вот. Будем там завод ставить. Большой. Завтра утром, не говоря зачем, узнайте в городе. Нашему нотариусу должно быть известно, кому эта каменная дыра принадлежит.

— Господу Богу, верно. Голое место. Одни совы в развалинах. Туда ведь и добраться все равно, что на стену лезть.

Алехин вышел.

Прохлада ночи освежила его пылавшее лицо. Он задышал ровнее. Волнение улеглось. Взял себя в руки и, чтобы совсем успокоиться, пошел домой кружным путем. Молочный свет полного месяца жидко дымился в низинах направо. В нем плавали вершины старых орешников и дубов. Здесь, наверху, было ясно. Четко намечали путь кипарисы, черными тенями резко ложась через дорогу. Алехин то пропадал в них, то выходил на лунные площадки и так же четко за ним следовала его тень. Лучиоли трепетали в кустах. Вон его любимая магнолия. Сквозь темный блеск ее листьев бледными призрачными лицами смотрят большие цветы. От их густого пряного дыхания холонет сердце. Его сад заснул в лунном молчании. Только какая–то птица нет- нет да и крикнет. Чудесный уголок. Алехин шарил в памяти, кто это назвал такую тишину музыкальной. Нелепо, а как идет к ней. Лунная… музыкальная. Ее слушаешь, как музыку, молча, затаив дыхание. Месяц светит прямо на веранду… На ней белый силуэт.