Игорь Тумаш - Проруха Страница 18

— Спаситель, — прошептал детектив, теряя сознание.

Под ударами дверь разлетелась на куски. Алеся Николаевна, издав утробный, жалостливый рык зверя, который вынужден бросать добычу, ринулась к окну и с разбега прыгнула через него, обрушивая собой стекло и сплетения рамы, на улицу Бейкер — Коллекторная–стрит. Так как этаж был всего второй, то она приземлилась вполне благополучно. Нувориши из ресторана бизнес–клуба, решив, что она просто выполняет некий трюк для их развлечения, благодушно захлопали в ладоши. Все же интересно буржуи устроены, если считают, будто мир устроен исключительно им на потребу. Что люди готовы прошибать собой стены только ради того, чтобы куски омаров мягче соскальзывали в их желудки.

— Живой? — бросился Холодинец к окровавленному шефу. — Кто это был? Тебя пытали?

Георгий Иванович глухо застонал и открыл глаза.

— А ты здесь как очутился?

— Здрасьте. А кто меня сюда вызвал? — Медвежьи глазки Прищепкина недоуменно расширились. — Позвонил какой–то мужик и передал от твоего имени, чтобы я срочно ехал на Коллекторную.

— Я никого и ни о чем не просил, — огорошил коллегу Прищепкин и сам глубоко задумался. — Ладно, — словно очнулся он, — пока я ласты не склеил, звони в «скорую».

Действительно, кровь из прокусов на шее била фонтанчиками. Подушка, матрац, пол у кровати и под кроватью были уже залиты кровью. Сергуня бросился к телефону.

Через двадцать минут Георгия Ивановича на «скорой» увезли во вторую городскую больницу. Холодинец заткнул разбитое окно листом картона, заделал дверной проем и уехал в свою ментовку на ночное дежурство.

А ночью… Ночью случилось вот что. Офис на Бейкер — Коллекторная–стрит сгорел дотла. Сгорела вся оргтехника, мебель, выгорел пол… От компьютера остались одни оплавленные платы, от дискетбоксов, где хранилась вся собранная за годы существования сыскарской группы информация, брикеты жирного пепла.

Холодинец со Шведом все облазили и пришли к однозначному заключению, что это был поджог. По всей вероятности, злоумышленник проник в офис через разбитое окно. Например, подогнал фургон и перелез, убрав лист картона, с его крыши.

— Цепочка ясна? — спросил Холодинец Шведа.

— Почти, — мотнул головой Сашок. — Алеся Николаевна — человек из этой самой тайной организации, которая убрала Копчика, обстреляла тебя с Юрой и теперь подожгла офис. Ей ничего не стоит убить нас, и если мы до сих пор живы, то только потому, что организация надеется: уж теперь–то мы сделаем выводы и прекратим расследование.

— Могу тебя поздравить, я пришел к тому же выводу.

— Иди ты, — обиделся Швед. — По отношению к тебе могу сказать то же самое. Ладно, поехали–ка шефа проведаем. Только про уничтожение офиса как–то поосторожней ему сообщить надо. Очень уж душевно он к конторке нашей относится.

— Ежу понятно, — буркнул Холодинец.

— Прищепкин? — переспросила дежурная, перелистывая журнал. — Ночью в реанимацию перевели. Сердце.

Ну конечно, шеф и сам все узнал. Ведь Бейкер — Коллекторная–стрит от второй больницы совсем рядом, и зарево отсюда наверняка было видно. Ему осталось только позвонить в пожарку и уточнить, что все–таки горит. Хотя нет, и так догадался. Сердцем.

Сыскари долго не могли прийти в себя. Они вывалили на больничный дворик и плюхнулись на ближайшую скамейку. Долго молчали, переваривая случившееся. Как–то совсем не по сезону пригревало солнышко, чирикали воробьи. А шеф где–то там, в корпусе, опутанный трубочками, между жизнью и смертью. Эх, Жора, Жора… Шведу даже пришлось вытереть уголки глаз.

— Сергунь, так что теперь делать будем? — как–то убито совсем, безвольно спросил Швед.

— Еще спрашиваешь! — ощетинился Сергуня. — Впрочем, откуда ты, юрисконсульт… У нас, у ментов, так. Если бандиты нашего ранят или, не дай Бог, убьют, то мы из кожи вон лезем, чтобы найти и расквитаться. По принципу око за око, зуб за зуб. Ведь такое нельзя оставлять безнаказанным. Закон, сам понимаешь, что дышло. Особенно сейчас. Он «гуманный» к тем, у кого власть и деньги, отыгрываясь на мелких нарушителях. А жизнь у мента одна. Семью его на содержание государство не возьмет. Поэтому мы объявляем им кровную месть. И мочим. Как бы при оказании сопротивления во время задержания, при попытке к бегству. Вообще без всяких бумажек пристрелим, а труп на кладбище в какой–нибудь старой могиле прячем. И все, был бандит — не стало аяврика. Зато другие сначала подумают, прежде чем стрелять. Так что лично для меня вопрос ясен — поджигателей мы обязаны проучить! До сих пор у нас не было никаких их следов. Но ведь теперь–то появился целый хвост — Алеся Николаевна, которая, вне всякого сомнения, была к шефу ими подослана. Хорошенько допросим ее и устроим ночь длинных ножей.

— Принято, — мотнул головой Сашка. — Поехали на авиаремонтный.

Однако на заводе выяснилось, что никакой Дрыневич среди ее работников не числится. «Говорите, такая плотная дама с неизменной вуалькой? Как это с вуалькой? Это, что ли, с сеткой на морде? У нас производство, а не пасека… Нет, исключено. На заводе народ языкастый, и она бы стала знаменитостью, мы бы ее идентифицировали под любой фамилией».

А где она жила? Георгия Ивановича беспокоить не стали, Холодинец навел справки по своим каналам.

В Минске была прописана одна семья Дрыневич — в Чижовке, и некий бобыль, Язеп Егорович Дрыневич, тридцать пятого года рождения, на Юго — Западе. Выходит, квартиру Алеся Николаевна где–то снимала. Где–где–где-где–где–где, в Вологде, Вологде, Вологде–где–где. В до–ме… (Исполнять высоким «козлиным» голосом.) Короче, пришлось таки подкатить к шефу.

На третьи сутки наблюдающим за состоянием Прищепкина врачам стало ясно, что кризис миновал, его перевели в палату.

— Никакого мщения! — твердо сказал шеф ребятам. — Сядьте ко мне ближе. Понимаете, эти поджигатели и не люди даже, — зашептал им на уши, чтобы не слышали соседи.

— Как! А кто в таком случае?

— Не знаю. Может, инопланетяне какие–нибудь, может, биороботы! Неважно. В любом случае, с ними лучше не связываться, потому что все равно переиграют. Я проанализировал наши отношения с Алесей Николаевной и пришел к выводу, что она мною вертела как хотела. Потому что читала мои мысли, словно какую–нибудь газету. Она ведь вовсе не была тем дурацким вампиром, чью маску мне представила. Весь этот спектакль, включая вызов Сергуни, был разыгран скорее в целях запугивания. Или демонстрации силы.

— Шеф, извини, я никоим образом не собираюсь подвергнуть сомнению твои аналитические способности, — продолжал гнуть свою линию Сергуня, — но дай ты нам адрес. Дай. Ведь мы ее все равно будем искать, и скорее всего найдем, из–под земли достанем. Так что лучше сам скажи. Ради экономии времени». Георгий Иванович посмотрел на его решительное лицо. Упираться было бессмысленно.

— Ладно, пиши: Стариновская, 5, квартира 74. Это в третьем Уручье, старый пятиэтажный дом слева от рынка».

Сергуня и Сашок прямо из больницы и — туда. Каково же было их удивление, когда на указанном месте они обнаружили автостоянку. «Старый пятиэтажный дом по Стариновской? — переспросил какой–то тамошний мужичок. — Нет такого и никогда не было. Четвертый номер на этой улице последний. Вообще оглянитесь, кругом дома только девяти и двенадцатиэтажные. Новые. Пятнадцать лет назад на месте этого района была деревня Уручье, а на месте автостоянки и рынка — поля совхоза». Сыскари переглянулись: как это понимать — что шеф сберендил? Ну дела.

Но Георгий Иванович прекрасно помнил этот дом и дорогу к нему. Даже описал в деталях красную трансформаторную будку напротив третьего подъезда и «запор» на кирпичах возле второго. В его ясном уме и крепкой памяти сомневаться не приходилось. «Убедились, что переиграть их невозможно? Замнем это дело, мы сделали, что могли».

Георгий Иванович пролежал в больнице аккурат до Нового года. Все это время настроение у него было подавленным — уж очень не любил проигрывать. И офис, понятно, жалко было. Поэтому и процесс выздоровления затянулся. Зато тридцать первого декабря друзья сделали ему подарок, который искупил все страдания. Они предложили ему завязать глаза шарфом и посадили в машину Сергуни. Привезли на Бейкер — Коллекторную–стрит и провели на второй этаж, в восстановленный офис, который стал еще более стильным. Георгия Ивановича усадили за праздничный стол и сдернули шарф.

Маленькие медвежьи глазки Прищепкина захлопали, дыхание участилось, уголки губ задвигались.

— Ребята, — наконец выдавил он, — спасибо! Этак можно и до инфаркта довести… Я вас всех люблю! Честное слово! Люблю как самых близких и родных людей! И тебя, Сергуня, и тебя, Сашок, и вас, Леха со Станиславой. Что же касается наших студентов — Юрочки, Валеры и Арнольда, то они для меня вообще как сыновья. Налейте мне бокал «Аз воздама», хочу предложить тост за вас всех, за нас всех! Да здравствует дружба, разрушить которую не по силам даже инопланетянам!