А. Львов - Китайские миллионы Страница 19

Будимирский вскрикнул, поднялся и спрятал пылающее лицо свое на груди «Желтой Розы»…

Музыка смолкла…

Хозяин-китаец, сжимая в руке своей полученный от Будимирского банковый билет в десять фунтов, провожал его но анфиладе комнат с почестями, когда в одной из комнат Будимирский остановился, почувствовав специфический запах, идущий, как казалось ему, из полуоткрытой двери. Он быстро отворил эту дверь и заглянул в слабо освещенную спускающимся с потолка фонариком комнату.

— Смокинг-рум, сэр, смокинг-рум! — объяснял ему китаец назначение этой «курительной» комнаты. Да, это была курительная, но тут не табак курили, а опиум. На коврах и подушках валялись три человека, — один китаец в богатом костюме и два европейца, весьма прилично одетые, с лицами, предусмотрительно закрытыми платками. Казалось, воздух пропитан был здесь наркозом, — китаец еще курил, и от его тоненькой трубочки вился голубой дымок. Европейцы уже кончили курить и, видимо, наслаждались забвением и грезами… Один сладострастно чмокал губами, другой судорожно вздрагивал и вздыхал.

— Вы пробовали, сэр? — спросил хозяин.

— Нет, и хочу попробовать, но не здесь… дайте мне что нужно… побольше…

Китаец, униженно кланяясь, юркнул в низенькую дверь, откуда глядел китаец-слуга, и вынес оттуда в изящном футляре прибор из тоненького чубука, двух микроскопических шечек-трубочек и фарфоровой баночки, наполненной шариками опиума…

— Первый раз, сэр, — не больше двух, не больше. — почтительно предупреждал китаец. Будимирский дал ему еще соверен и быстро шел к выходу, где его ждал дженрикши.

Через десять минут он был на катере, где его ждали Иза и метис.

— Вы давно меня ждете? Я в китайском ресторане какую-то гадость пробовал… — нашел нужным соврать Будимирский.

— Нет, мы только что, — ответила Иза, оглядывая пытливо возбужденное лицо авантюриста.

— Благополучно кончили?

Иза пожала плечами и объяснила, что хозяин «Boa-Vista», старый друг ее отца, которому она все рассказала сейчас, послал слуг узнать стороной, в какой гостинице остановился японец, а узнав, послал другого слугу в эту гостиницу, к приятелю-хозяину за вещами Хако, который якобы к нему переехал.

— Вот эти вещи, — указала Иза на два чемодана. — Он хочет их тоже в море бросить, — кивнула она на метиса.

— О, нет! Я сперва ознакомлюсь с их содержанием. Это не лишнее будет.

— Да, вот еще телеграмма, вчера на его имя полученная, — протянула Иза голубую бумажку.

Телеграмма из Банкока за подписью Моту гласила:

«Кончил хорошо, пятницу буду».

«Пятницу? Послезавтра…» рассчитал Будимирский. — Переведи ему, что в пятницу мы с ним встретим другого японца в Гон-Конге, он едет из Банкока… Мы его повезем сюда, но… тоже не довезем.

Иза испуганно взглянула на него.

— Опять?! Неужели нельзя обойтись… Боже мой сколько крови!

— Ты хочешь, чтобы повторилась вчерашняя история? То, что не удалось Хако, повторит Моту.

Глаза Изы сверкнули.

— Ты скажешь мне когда-нибудь правду, — за кого они мстить хотят мне, — ведь лично им я зла не сделала. Это, ведь, женская рука толкает их на убийство! Скажи! Скажи! — настаивала Иза, волнуясь и дрожа.

— Я скажу тебе все… подожди только. Дай мне освободиться от этих шпионов… У меня план есть, дай мне обдумать его, — нам все удастся, если только я найду, что нужно в вещах… этого и того…

Слова Будимирского, его обещание звучали искренне, и Иза успокоилась, а Будимирский, действительно, что-то обдумывал. Глаза его то загорались, то потухали, лицевые мускулы вздрагивали и он с нетерпением ждал, когда-то катер пристанет к берегу у гациенды.

В ту минуту, когда они сходили на берег, метис передал Изе какую-то голубую бумажку.

— Перед тем, как… вчера ночью… он еще раз обыскал его карманы и нашел вот эту телеграмму, — передала Иза бумажку Будимирскому.

Он быстро ее развернул и прочел:

«Крайне удивлены размолвкой, Ситрева в особенности. Священный долг ваш приказывает вам немедля помириться с невестой и постараться устранить незаметно и ловко все поводы к новым недоразумениям и спорам, препятствие родителей устраним мы. Друзья».

— Какая там к черту невеста?! Это, несомненно, графический шифр, но если у него в чемоданах нет трафарета — я ничего не пойму… Скорее!

Будимирский при помощи метиса перетащил чемоданы Хако в свою комнату и быстро сорвал замки. В одном из них лежали разные принадлежности костюмов и белье, в другом — книги и документы разного рода.

Будимирский добрые полчаса пересматривал все листик за листиком, когда, наконец, в кармане первого чемодана нашел квадратный разграфленный кусок картона.

— Урра!! — воскликнул он.

Квадрат разделен был на 64 квадратика, т. е. 8 в каждом из 8 рядов, из которых вырезаны были 4-й квадрат в первому ряду, 2-й и 4-й во втором, 2-й в третьем, 4-й в четвертом, 1-й и 3-й в пятом, 2-й и 5-й в шестом, 8-й, 6-й и 8-й в седьмом, 1-й, 4-й и 7-й в последнем.

— Дурак! Такой простой шифр можно бы и в голове хранить, не делая трафарета… — прибавил Будимирский и начал разбирать телеграмму. Каждое слово ее следовало поместить в клетку по порядку и прочесть слова только в отмеченных, т. е. вырезанных клетках, но шифр был в самом деле так прост, что расписывать всю депешу по клеткам не было надобности — надо было взять лишь 4-е слово, 10-е и 12-е (во втором ряду), 18-е (в третьем) и 28-е (в четвертом). Выходило:

«Ситрева приказывает немедля устранить препятствие».

Будимирский посмотрел на число и месяц на депеше, и ему стало ясным, что Ситрева жива…

XI. Во власти кошмаров

Будимирский позвал Изу и с торжеством показал ей дешифрованную телеграмму.

— Теперь они у меня в руках! — воскликнул он, но Изе телеграмма ничего нового не сказала, — она знала, испытала, что ее хотели убить, «устранить», как выражался автор депеши, но кто этот автор, кому она стала на дороге препятствием — вот чего она не знала, хотела знать и не могла добиться от Будимирского.

— А от кого телеграмма эта? — попыталась она еще раз рассеять окружающий ее мрак.

— Подожди, узнаешь в свое время. Я тебе сказал, — дай мне разделаться со всеми шпионами и тогда на досуге ты все узнаешь.

Изе оставалось молчать, и она, пользуясь хорошим осенним днем, расположилась на веранде кроить и шить какую-то дорожную блузу, а Будимирский принялся вновь за тщательный пересмотр багажа Хако.

Документы его ни в каком случае не могли пригодиться ему, наоборот, — могли скомпрометировать, и он их сжег в камине, вместе с какими-то счетами и двумя-тремя тетрадками, но один из документов — японская рукопись на нескольких страницах плотной бумаги остановила его внимание, потому что вторая половина состояла из адресов и фамилий, причем адреса были написаны латинскими буквами… Он присмотрелся внимательнее, — это были лондонские, парижские, марсельские, ниццкие, миланские и римские, берлинские и амстердамские, нью-йоркские, вашингтонские и даже один петербургский адреса лиц, фамилии которых написаны по-японски.

«Очевидно — это агенты… Счастливая находка. Вероятно, первую часть составляет инструкция, которую мне необходимо знать теперь, когда… я сам буду своим шпионом, буду доносить о своих faits et jests и… в свое время донесу о своей смерти»… думал Будимирский, лукаво улыбаясь своему гениальному, как он думал, плану.

«Ба! О чем же я задумался, — Иза несколько лет жила в Японии и, конечно, знает японский язык, раз научилась китайскому даже» решил Будимирский.

Он отыскал Изу и вручил ей документ с просьбой немедленно перевести на французский язык. Она молча кивнула головой и уселась за работу, а Будимирский… вспомнил о своей покупке в чайном доме.

— Единственная гадость или прелесть, черт ее знает, — разно о ней говорят, — которую я не пробовал, — заметил он, запираясь у себя в комнате.

Будимирский положил клочок бумаги в камин и несколько щепок-растопок, приготовленных в английском Scuttl'е. Когда одна из щепок хорошо разгорелась, он притушил ее, отломал кусочек угля, положил его в трубочку, раздул и на красный уголь положил маленький шарик опиума. Тогда, растянувшись на диване, он сделал первую затяжку, от которой его чуть не стошнило, но это не обескуражило его.

«Нет, черт побери, надо испытать, как ни противно… Прошел огонь, воду, медные трубы и чертовы зубы, всего попробовал, даже последователем Оскара Уайльда одно время был, а опиума не курил…» храбрился Будимирский и одну за другой втягивал в себя затяжки сладкого, приторного, снотворного дыма, синими струйками вившегося от трубочки, распространяя запах сладкий и приторный.