Лорел Гамильтон - Список на ликвидацию Страница 29

Но пистолет она держала так, что сомнений в ее квалификации не возникало, и она всматривалась в темноту за спиной напарника. Ничего она не сделала такого, что ухудшило бы мое о ней мнение, разве что слишком уж старалась вести себя по-мужски, но кто я такая, чтобы ее за это судить? Однако она создавала впечатление голодающей, которой никогда не доставалось вдоволь. Вдоволь любви, вдоволь еды, ничего, что стоит получать на этом свете. Темным облаком висел вокруг нее ореол тяжелой усталости, изможденности. Интересное сочетание пресыщенности жизнью, которая бывает у копов с десятилетним стажем, и нервозности, которая к этому времени обычно уже проходит. Будто она все уже видела, и это не наскучило ей, а испугало.

Эдуард ушел вперед вместе с цепью, желая, чтобы кто-то из нас двоих там был, а у меня рука была не очень мной довольна. Правая, стрелковая, она дергалась от сверхбыстрого заживления, и стрелять во что бы то ни было не могла. Именно на такой случай я и отрабатывала стрельбу левой. Получалось далеко не так хорошо, как правой, но лучше, чем у среднего стрелка, и этого должно было хватить — все равно ничего другого нет. Я уже забыла, как это больно — когда мускулы дерутся друг с другом, будто в руке идет междоусобная война. Небольшой секс мог бы это предотвратить, но я была упряма, и вмешался еще красный тигр — арлекин, однако нечего было откладывать питание со дня на день. Это было глупо, но после Сиэтла никого не было, чтобы напитать ardeur. Ну, о'кей: никого, с кем бы я хотела это сделать. Вот я и расплачивалась за свое правило: без незнакомых. Рука так дергалась, что даже не помогала держать «МП-5» на изготовку.

— Что у тебя с рукой? — спросила Ставрос.

— Заживает быстрее, чем мышцы могут выдержать.

Она посмотрела на меня недоверчиво — в предрассветной бледности я сумела разглядеть выражение лица.

— Тебе больнее, чем ты показываешь, Блейк, — сказал Лоренцо.

Я пожала плечами, стараясь дышать сквозь боль в охваченной войной руке.

Из леса тяжелым шагом вышел Рейборн:

— Блейк, их здесь нет.

— Похоже на то.

Он закинул винтовку на плечо, ствол смотрел в небо.

— Такое подергивание означает повреждение нервов. Когда Ньюмэна повезут в больницу, вам надо будет ехать с ними.

— Вы запугали Ньюмэна так, что он рухнул от потери крови, а меня отсылаете в больницу? С чего бы это? Чтобы потом сказать: «Да ну, слабачка. Девчонка»?

В холодном свете восхода я смотрела в лицо Рейборна и не могла прочитать, что на нем написано. Он смотрел на мою руку, а она дергалась в танце мышц. От боли отключались мозги, и только гордость помогала мне удержаться от тихих стонов. Или громких воплей.

— Я не знал, что вы так серьезно ранены, Блейк.

— Вы не спрашивали.

— «Скорая» будет с минуты на минуту, езжайте с Ньюмэном в больницу; Никто о вас не будет думать хуже.

— Я вам говорила уже, Рейборн: что вы обо мне думаете, меня не интересует.

Вот теперь выражение лица было видно: рассерженное.

— Вам всегда нужно взять верх? Ни на дюйм не уступить?

— Умение уступать в списке ее сильных сторон не числится.

Это сказал из-за спины Рейборна подошедший Эдуард. Рейборн сдвинулся так, чтобы видеть нас всех.

— Ей проще было бы с людьми ладить, будь она хоть немного уступчивей.

Эдуард кивнул, улыбаясь улыбкой Теда, сдвинув пальцем шляпу со лба на затылок. Ствол «П-90» смотрел в землю.

— Проще. Но будь она уступчивей, сейчас бы орала как недорезанная от боли, вместо того чтобы смотреть в лес, выполняя свою работу.

Рейборн на секунду задумался, потом тряхнул головой.

— Упрямые вы черти — охотники прежних времен.

Я улыбнулась этим словам. Можно подумать, он уже лет двадцать со мной имеет дело, но — да. Я — охотник прежних времен.

Тут мышцы попытались у меня в руке сжаться в кулак и вырваться наружу. От боли бросило в холодный пот.

— Ты побледнела, — сказала Ставрос.

Я кивнула молча — не доверяя собственному голосу.

К нам шли медики со «скорой», Мэтт и Джулия, боком таща носилки через лес. Очевидно, им пришлось нас всех ждать. Я вообще-то думала, что они сменятся или как-то там.

— Лес мы обыскали, их там нет, — сказал Эдуард.

— Скажи своей напарнице, чтобы ехала в больницу, — предложил Рейборн.

Эдуард снова улыбнулся улыбкой Теда и только покачал головой:

— Я отвезу Аниту в любое место, куда она позволит себя отвезти, но вряд ли в этот список войдет больница.

— Бывает упорство, бывает глупое упрямство, — Сказал Рейборн. — Но это твоя напарница.

И он пошел прочь — очевидно, слишком возмущенный нами и не желая торчать здесь и смотреть, кто поехал в больницу, а кто нет.

Ставрос смотрела на меня, уставив ствол в бледнеющее небо.

— Слишком быстрое заживление вызывает боль? Я думала, что если у тебя ликантропия, оно просто заживает, и все.

— Бывает, — ответила я сдавленным от напряжения голосом, — но иногда получается вот так.

— А заживление стоит того, чтобы это терпеть?

— Ага, — кивнула я.

Медики подошли к нам. Мы с Эдуардом проводили Ньюмэна к машине. Эдуард еще поговорил со мной насчет руки и подергивания мышц.

— Если бы ты была человеком, то при таких шрамах я бы забеспокоился начет потери подвижности.

— Мне такое говорили про левую руку и рубцовую ткань на сгибе. Но пока я регулярно работаю с тяжестями, все в порядке.

Он наступил на бревно — не стал перешагивать. Когда много времени проводишь в лесу, вырабатывается привычка так делать — на случай змей. Машинально.

— Этот новый шрам будет длиннее и больше задевает мышц и сухожилий.

— Что ты предлагаешь мне сделать?

— Посмотреть, что могут сделать с этим доктора.

— Медики со «скорой» говорили, что могут разрезать снова и зашить как надо, чтобы не было шрама.

— Если ты это сделаешь, то потом сможешь утолить ardeur, и станет лучше.

Я посмотрела на него недружелюбно.

Мы вышли вслед за носилками на дорогу, и утро вдруг стало светлее — деревья больше свет не загораживали.

— Не люблю швов, сказала я.

Он улыбнулся:

— А кто любит?

— Если я сдамся докторам, ты мне этого никогда не забудешь?

Он еще шире улыбнулся и покачал головой:

— Лучше так, чем если рука потеряет подвижность, и мы оба из-за этого погибнем. — Он перестал улыбаться, глаза стали серьезными. — Я тебя за руку подержу.

— Этого еще не хватало!

Я посмотрела на него сердито.

— Я другим маршалам не предлагаю держаться за руки.

Мы посмотрели друг на друга, и в наших взглядах были все годы, которые мы прикрывали друг другу спину, годы дружбы.

— Спасибо, — кивнула я.

Он улыбнулся, но глаза остались такими же серьезными.

— Всегда пожалуйста, но погоди благодарить, пока перестанешь ругать меня.

— С чего я тебя буду ругать?.

— Быстрое заживление означает, что все лекарства через твой организм пройдут быстрее, чем в норме, так?

Именно в этот момент у меня в руке случился такой спазм, что я чуть не рухнула на колени. Эдуарду пришлось подхватить меня, иначе бы я упала. Когда ко мне вернулся голос, я ответила:

— Ага.

— И такой серьезной раны у тебя не было с тех пор, как заразилась ликантропией.

— Без лечения противоестественными методами — не было.

Я сама слышала в своем голосе придыхание.

— И ты не знаешь, подействуют ли на тебя обезболивающие, или — как у всех ликантропов — слишком быстро выведутся из организма.

Я уставилась на него. Меня уже прошибал пот и на лице появилась бледность. Сильнее мне не побледнеть, не падая в обморок.

— Твою мать! — сказала я.

— Видишь? Я же тебе говорил, что ты будешь ругаться.

Он меня повез во внедорожнике с обожженной кормой. Мы поехали вслед за «скорой» в больницу, где нам предстояло выяснить, действуют ли на меня обезболивающие. Я была почти уверена, что нет.

Мать, и еще раз мать!..

Глава 24

Местную анестезию мне сделали прямо в руку, и доктор Филдс взрезал шрам. Он явно присутствовал на том же семинаре, что и Мэтт со «скорой», и сейчас в первый раз имел возможность проверить теорию на практике. Он совершенно честно сказал:

— Не уверен на сто процентов, что шрама не останется совсем, но состояние мышц и сухожилий станет лучше.

— То есть мы все это проделаем, и все равно могут остаться какие-то шрамы и ограничения подвижности?

— Да.

Наверное, я стала сползать с осмотрового стола, но рядом стоял Эдуард, и он положил мне руку на плечо и только качнул головой.

Черт побери!.. Он заставил меня лечь обратно и держал за руку, как обещал, черт и еще раз черт! Через час рука была взрезана, и местная анестезия при этом действовала. Нельзя сказать, чтобы это было приятно, и уколы были болезненны, а ощущение разъезжающейся под скальпелем кожи вообще противно, но это все еще цветочки, ягодки — это когда ее стягивали и накладывали швы. Ощущение всегда жутковатое, даже когда не больно по-настоящему. Мэтт со «скорой» даже спать не пошел, оставшись посмотреть, и множество других врачей и интернов тоже. Никто из них никогда не видел применения теории, и всем хотелось увидеть, хотя они оделись в костюмы полной защиты с лицевыми щитками — на случай, если брызнет кровь. Строго говоря, я была заразна, хотя многообразие инфекций свидетельствовало против этого. Но такое медицинское чудо не могло не вызвать у студентов-медиков невероятного интереса.