Грибификация: Легенды Ледовласого (СИ) - Беренцев Альберт Страница 49

Я наверное мог бы вам помочь, но я считаю это излишним и ненужным. Нет смысла помогать вам, вы все конченые. Вы для меня просто будущие трупы, строительный материал для грядущей высшей расы, которая будет обходиться без всяких семей и детей.

И знаете что? Я больше не хочу руководить вами. Вы мне надоели. Я заставляю вас работать и жить, я отнимаю у вас все, что вы любите. Я отлично знаю, что все вы хотите только ебаться, даже Обряды Очищения не помогают. Вы хотите бездельничать, на собственные жизни вам глубоко плевать. Вы не хотите видеть меня своим руководителем. Ну и хуй с вами! Живите, как хотите, я не желаю быть предводителем баранов. Я ухожу.

Герман замолчал, над площадью повисла тишина. Хрулеев слышал, как тяжело дышит стоящий рядом начальник сортиров и водоснабжения Нелапкин, и как гудит дизель-генератор на краю площади.

— Ну что же, по-моему это отличное предложение. Мы принимаем твою добровольную отставку, Герман, — проскрипела Плазмидова.

Хрулеев не верил своим ушам.

Такого не бывает.

Хрулеев слабо разбирался в политике, но даже он понимал, что диктаторы самостоятельно никогда не уходят. Ушедший в отставку диктатор немедленно понесет ответственность за все свои деяния на посту руководителя, именно поэтому добровольно тираны свой пост не оставляют никогда, у них просто нет такой возможности. И, тем не менее, Герман заявил, что уходит.

Хрулееву вдруг показалось, что даже октябрьский ветер как будто стал теплее. Сейчас все закончится. Когда Герман уйдет, Хрулееву наверняка помогут найти его дочку. Здесь на элеваторе все-таки много хороших людей, тот же Нелапкин вроде бы нормальный мужик. Люба, конечно, полное дерьмо как человек, но на детей ей плевать, ее волнует только собственное выживание. По крайней мере, Люба не выращивает сыновей в собственных подмышках. После отставки Германа руководить элеватором будет она, поскольку личная гвардия Германа подчиняется именно Любе, в этом Хрулеев не сомневался. И Люба наверняка позволит Хрулееву покопаться в архивах Германа и поискать информацию о дочке, у Любы нет никаких причин отказать ему.

Хрулеев взглянул на Нелапкина, тот улыбался. Хрулеев улыбнулся в ответ. Значит, все было не зря, в страданиях Хрулеева и в том, что он пришел сюда, был смысл. С архивом Германа он обязательно найдет дочку, если она все еще жива, и если она в Оредежском районе. А остальное Хрулеева не волнует.

— Нам наверное нужно гарантировать Герману личную неприкосновенность, как бывшему вождю элеватора, — протрещала Плазмидова, — Обычно так делают по отношению к добровольно сложившим свои полномочия правителям. Еще, конечно же, необходимо назначить ему достойную пенсию....

Собравшиеся на площади люди закивали. Говорить они еще боялись, но в воздухе уже витали ароматы свободы. Сейчас германцы готовы были простить бывшему вождю все что угодно, ведь радость освобождения и прощение всегда идут рука об руку.

Какая-то женщина, стоявшая в средних рядах, даже всхлипнула. Ордынец чмокнул в щеку блондинку в розовой толстовке. Блинкрошев тяжело повалился на колени:

— Не оставляй нас, Герман! Мы погибнем без тебя.

Вслед за Блинкрошевым на колени упала Люба:

— Герман, я умоляю тебя, не уходи. Мы ничто без тебя, ты — наша единственная защита от детей.

Поступок Любы был воспринят охраной, как сигнал к действию, десяток стоявших возле трибуны мужиков с калашами немедленно развернули стволы в сторону толпы на площади.

Начальник центральной зоны элеватора четвертый градус Шаваточева как будто этого и ждала. Она первой из толпы упала на колени и закричала:

— Герман, останься! Нет вождя, кроме Германа!

Через пару секунд на коленях стояли уже все, кроме Любиных головорезов с автоматами, ордынца, его подружки-блондинки, пленного мальчика в клетке и самого Германа.

— Герман, не бросай нас!

— Не уходи, Герман!

— Мы будем слушаться, Герман!

— Лучше умереть с Германом, чем жить без него! — заорал Нелапкин.

— Если не Герман, то кто? — закричал Хрулеев, вложив в этот крик всю свою боль, злобу и отчаяние. Глаза Хрулееву застилали слезы, мир вокруг расплывался. Все вдруг заткнулись как по команде, и Хрулеев скорее догадался, чем увидел, что Герман подал с трибуны знак молчать.

— Какие же вы трусы и бараны, — услышал Хрулеев спокойный и холодный голос Германа, — Но я милосерден. Раз вы просите — я не могу отказать. Я согласен и дальше руководить вами, хорошо. Раз вы просите, я согласен. Но только одно условие — с этого дня выполнение моих приказов будет беспрекословным. Мы отправляемся на войну с детьми, и до победы большинство из вас не доживет. Но вы сами просили меня, так что пеняйте на себя. Встаньте, все встаньте. А теперь, если никто не против, мы продолжим. Напоминаю, что я дал Плазмидовой последнее слово.

Снова на несколько секунд повисло молчание, Хрулеев смотрел себе под ноги, и краем глаза видел, что Нелапкин занят тем же. Плазмидова заговорила:

— Я не согласна с нашим уважаемым Германом. Вы совсем не трусы и не бараны. И вы зря все занялись разглядыванием земли под ногами, на ней нет ничего интересного. Лучше поднимите глаза и посмотрите сюда. Тут всего девять вооруженных людей, вместе с Любой. А вас — несколько сотен. Если вы сейчас все сразу броситесь на них, то сможете разоружить...

— Ага, только несколько десятков мои ребята положить сумеют, не сомневайся, Плазмидова, — злобно заорала Люба, — Ну, кто хочет войти в число этих героев? Давайте, налетайте! Пожертвуйте своей жизнью ради свободного революционного элеватора! Больше слушайте старую мудрую Плазмидову. Она такая отважная, потому что ей все равно сейчас в Молотилку. Она и вас хочет с собой забрать, старая карга...

— В Молотилку ведьму! — закричала Шаваточева из первых рядов.

— Нам нужен Герман, только Герман, — завизжал начальник псарни Зибура.

Блинкрошев ткнул в стороны Зибуры жирным пальцем:

— Вот этот дело говорит. Подумайте сами, на Земле больше нет ни одного государства. Нет больше правителей, кроме Германа. У Германа стопроцентная легитимность, поскольку других руководителей кроме него во всем мире нет. Так что Герман — самый легитимный и законный начальник в истории человечества, и бросаться на автоматы смысла нет. И тем не менее, Герман... Хм... Я думаю, что мы обойдемся и без последнего слова этой ведьмы, и я все еще прошу помиловать...

Герман поднял вверх руку, и все заткнулись.

— Нет, — спокойно заявил он, — Я приказал, чтобы Плазмидова говорила, а потом мы бросим ее в Молотилку. Это моя воля, как самого легитимного правителя на Земле, ты сам так меня назвал, Блинкрошев. А если ты еще раз попросишь меня пощадить Палзмидову, то, клянусь, отправишься в Молотилку вместе с ней. Впрочем, ты слишком жирный, моя Молотилка может сломаться. Так что сначала мы тебя разрежем куска на четыре... Говори, Плазмидова. У тебя пять минут.

Плазмидова вздохнула, за последние несколько минут она как будто постарела еще больше:

— Ладно, Герман. Ладно. Я Плазмидова, бывший технический директор проекта «Грибификация», вы все меня знаете. У меня осталось четыре чемодана записей, касающихся этого проекта, фактически начатого еще десять лет назад, и я хотела бы...

— Насрать в твои чемоданы, — перебил Герман, — Они отправятся в Молотилку вместе с тобой. Не будет больше никаких экспериментов и исследований. Все твои документы пойдут в Молотилку, а все что от них останется после молотьбы — в костер. Мой архив по детям отправится туда же. Я больше ни разу в жизни не возьмусь за авторучку, теперь, с этого самого момента, в моих руках будет только автомат. Больше никакой писанины, только убийства. Больше никакой черной магии, только кровь наших врагов. Я желаю уничтожить все записи по детям или Грибу. Вы долго морочили мне голову, но теперь я прозрел. Люба, распорядитесь немедленно...

Хрулеев уже почти не слушал. Он даже не плакал, внутри у него все выгорело, умерло. Если даже его дочь жива — Герман отправит самого Хрулеева убивать ее в ближайшее время. Сбежать отсюда и найти ее без помощи архива Германа он точно не сможет.