Красная тетрадь - Беляева Дария Андреевна Страница 40

Тут сердце мое сильно забилось.

– У нее есть дочь? – спросил я.

– Да, – сказал Жорж. – А откуда ты знаешь?

Но я молчал.

– Понял тебя, – сказал Жорж. – Но, по-моему, эти страдания напрасны. Маргарита – настоящая принцесса. Да и принц у нее, похоже, есть.

– А я – не принц, – сказал я. – Монархия – отсталая, непрогрессивная и вредная для общества форма правления.

– Полностью с тобой согласен, – сказал Жорж. – Вот потому ни на что и не рассчитывай. Ну так вот, моя история.

– Ваша история? – спросил Ванечка.

– Я обещал ее рассказать.

– Но мы не просили.

– Я просил, – сказал я. – То есть не вслух, но…

– По тебе было отлично видно, что ты хочешь спросить, – сказал Жорж, перебив меня.

– А яд вы вырабатывать умеете? – спросил Ванечка.

– Умею, – сказал Жорж.

– А как это возможно?

– Это сложноспециализированная вещь. Надо хорошо разбираться в биологии. Но яд, я имею в виду, яд живых существ, это, по сути, токсичный белок. Так что все возможно. Я слышал о девушке, которая специализировалась на производстве ядов. Поцелуями она убила множество крайне влиятельных мужчин и изрядно повлияла на ход истории.

– Ничего себе! – сказал я.

– Да, здесь все как в обычной жизни, у каждого свои предрасположенности, увлечения. Я знаю одно – я могу все, на что в принципе способно живое существо. Я – жизнь воплощенная. И очень этим горжусь.

Я вспомнил трость товарища Шиманова и трясущиеся руки Станислава Константиновича.

– А все почему? – сказал Жорж. – Потому что мне всегда невероятно везет.

– А сигарету можно? – спросил Ванечка.

– Нет, ты маленький.

– Но вы обещали бычок!

– Бычок держи.

Жорж закурил следующую сигарету и сказал:

– Оцените атмосферу вокруг нас. Тень деревьев, укрывающая нас от зноя, морской аромат с ветерком пробирается с востока, санаторий на отброшенной в прошлое планетке, самое спокойное место во Вселенной, я это гарантирую. Итак, слушайте.

Атмосферу я, как мне и сказали, оценил. И вправду выходило здорово, как в кино или в хорошей книге. Я, затаив дыхание, слушал Жоржа. Теперь он вовсе не казался мне серьезным молодым человеком, и не таким я представлял себе настоящего солдата.

Настоящий солдат, думал я, куда больше должен напоминать товарища Шиманова или Станислава Константиновича.

Жорж же выглядел, скорее, как прожигатель жизни из какой-то старой буржуазной книжки.

И в то же время он мне, конечно, нравился. Сам не знаю почему и не могу этого объяснить.

Я бы мог пересказать его историю, но все-таки я не буду этого делать, потому что, рассказанная Жоржем, она звучит куда лучше. Поэтому постараюсь воспроизвести ее максимально близко к услышанному.

– Стало быть, в жизни мне повезло, – сказал Жорж, затянувшись и выпустив дым. – Мои родители работают с людьми наверху, так что в детстве у меня было все. Но я всегда хотел добиться в жизни большего. Представляете, я чуть не стал преподавателем в университете. Знаете, что я изучал?

– Что? – спросил Ванечка.

– Философию. Я специализировался на философии истории. Собирался писать диссертацию по Жану Бодену. У меня была красивая машина, я был влюблен в чудесную девушку, объездил всю планету и ни в чем не знал отказа. Моя жизнь!

– Надо же, – сказал я. – Вам очень повезло.

– Да-да, о том я и говорю, мне очень повезло. А знаете, как мне везло в карточных играх? Даже представить себе не можете. Однажды меня чуть не подстрелили. Они все думали, что я жулик, но я игрок от Бога.

– Бога нет, – сказал я.

– Дело вкуса, – сказал Жорж. – Так вот, замечательная машина, диссертация, девушка, любящие родители, квартира в центре Москвы, представили?

– Я тоже живу в центре Москвы, – сказал я. – Здорово, может быть, мы соседи.

– Да-да-да, – рассеянно сказал Жорж. – А потом мы с моей драгоценной Настенькой поехали за шкафом.

– За шкафом?

– Да, за красивым кедровым шкафом.

– Кедры пахнут сладко, – сказал Ванечка.

– Именно. Замечательный был шкаф. А потом нам навстречу выехал замечательный грузовик. Я потерял девушку, шкаф и чуть не потерял свою жизнь.

– Как вы можете, – сказал я, – ставить свою невесту в один ряд со шкафом?

– Я мог бы еще пошутить, что и то и другое сделано из бревна, но не буду. Прости, малыш, я скрываю свою боль за напускным цинизмом. Но слушай дальше. Я почти погиб, потерял обе ноги, потерял невесту, потерял…

– Шкаф? – спросил Ванечка.

– Кедровый шкаф, – уточнил Жорж. – Моя жизнь была разрушена. Где тот разбиватель сердец? Где тот восхитительный молодой человек? Изуродованный калека, потерявший все в один день! Но мало того! Температура! И головная боль, страшнейшая головная боль за всю историю меня, а сколько я пил, просто как лошадь, и какие у меня были похмелья – с этой болью не сравнится ни одно. Меня забрали прямо из больницы, я толком не успел прийти в себя.

– На что это похоже? – спросил я.

Тут Жорж замолчал. Он цокнул языком, посмотрел на небо и сказал:

– На состояние, когда ты мертвецки пьян, но не можешь уснуть. В голову лезут всякие сумасшедшие мысли. А потом – потом похоже вот как раз на похмельный сон.

– Эти неприятные стадии мы должны пропустить, – сказал я.

– Должны, – сказал Жорж. – Просто обязаны, потому что ничего приятного в этом нет! Словом, я впал в забытье! По-моему, я кричал! Надеюсь, я кричал какие-нибудь скабрезности, это было бы стилистически очень изящным решением. Все время запах мяса, запах крови, но в остальном – почти полная темнота. Вот это была жизнь! Я был меньше, чем животное! Но, о чудо, в один прекрасный день, я пришел в себя. Помню, я открыл глаза…

– На скотобойне, – сказал Ванечка.

Жорж посмотрел на него странно.

– В неприятном месте, – сказал он. – Но в то время свет лампочки показался мне солнцем. Я спросил: где я? Надо мной находилась крайне интересная конструкция, что-то вроде костной пилы. Мои ноги были целы. А вот грудная клетка напрочь открыта! Можете себе представить шок юноши, оказавшегося в таком положении? Девица за инструментом, она еще нажимала на какие-то кнопки, охнула, подскочила ко мне и крайне вежливо сообщила, что со мной случилось чудо.

– Какое? – спросил Ванечка.

– Ты не понял? Я преодолел болезнь! Я пришел в себя! Я был единицей из тысяч, даже миллионов! Ко мне вернулся разум!

Жорж, по-видимому, пребывал в восторге от собственной истории.

– Потом вернулась боль, и я осознал весь ужас разъятой грудной клетки.

– А почему у вас было так с грудной клеткой? – спросил я.

– А ты не понял? Он был на скотобойне!

– Потому, – сказал Жорж, – что мне пытались помочь. Сильная стимуляция в некоторых случаях помогает восстановиться. Люди на последней стадии представляют опасность, но малую. Их тела восстанавливаются, но разума в них не больше, чем в кусачей осе. Только тот, кто смог преодолеть болезнь, может похвастаться самоконтролем и абстрактным мышлением, необходимыми для изменения плоти, и применять свои способности на благо бла-бла-бла, вы поняли. Ну да не важно, главное, я пришел в себя! Какой был шанс? Один ко скольки?

Я внимательно смотрел на его лицо. Оно было слишком уж совершенным, черты – невероятно безупречные. Он наверняка занимался улучшением собственной внешности, а этот процесс требует большой сосредоточенности, ведь все изменения исчезнут, стоит забыть о них хоть на секунду.

Жорж сказал:

– Так или иначе, я снова чувствовал себя собой, меня окружили вниманием и заботой, и я осознал, что я больше не заперт на этой тесной и ужасной отсталой планетке. Нет! Нет! Впереди был огромный мир! Сколько людей из тех, кто сталкивается с большой болью, страдает от ксеноэнцефалита? А сколько из них восстанавливается после него? Но я – да. Ах, чудесный, чудесный Жорж!

– А всех других людей там так и оставили как мясо, – сказал Ванечка.

– Если они когда-нибудь придут в себя, – сказал Жорж, – их ждет большой и красивый мир, а если нет, что ж, я не могу сказать, что я вполне осознавал себя для того, чтобы оценить ничтожность своего положения.