Геннадий Семенихин - Лунный вариант Страница 11

Невесомость… Она представлялась Алеше как нечто неизведанное и не каждому человеку покоряющееся. Все, что услышал о ней от космонавтов, что прочел в научных книгах и статьях, не могло научить переносить ее, так же как и короткие тренировки, во время которых в большом воздушном лайнере, совершающем параболическую горку, он то всплывал с мягкого мата к потолку, то вновь шлепался, едва успев сделать два-три кульбита, потому что не больше тридцати — сорока секунд длилось на тренировке состояние невесомости. Зато летчик корабля выходил весь в поту и долго ворчал на земле, сетуя на то, как трудно вести тяжелую двухтурбинную машину по восходящей параболической кривой.

«Может, прыжки с парашютом дадут нам гораздо больше», — думал Горелов, вслушиваясь в спокойную речь капитана Каменева.

5

В трехэтажном каменном здании степновской гостиницы, выстроенном на крутой излучине Иртыша, было не так много свободных номеров, и всех космонавтов разместили в трех комнатах: одна небольшая была отдана девушкам, а в двух других поселили всех мужчин. Одному Алексею Горелову не хватило места, и его временно направили в маленький номер, где обитал летчик, командированный в Степновск из большого уральского города. Летчик этот пригнал сюда двухместный учебно-тренировочный самолет и теперь дожидался, когда машину опробуют в воздухе, примут, а ему поездом разрешат уехать домой. Фамилия у этого майора была звучная — Убийвовк. Большеротый, с рыжими веснушками на щеках и капризно-насмешливыми прилипчивыми глазами, он не очень по душе пришелся Алексею с первого взгляда. Пока Горелов внес дорожный чемодан и умылся, майор успел исчезнуть, и первое знакомство было прервано.

Пришел полковник Нелидов, критически оглядел тесную узкую комнату с двумя по-солдатски заправленными койками, фанерным шкафчиком и столиком у окна.

— Неважнецкие апартаменты вам достались, Алексей Павлович.

— Переживу, Павел Иванович, — весело ответил Горелов, слывший в отряде за самого неприхотливого. — Вы же знаете, что я обладаю огромной приспособляемостью к окружающей среде.

Нелидов кивнул головой, увенчанной шапкой седеющих волос, и на его лице со шрамом над бровью мелькнула добрая улыбка.

— Капельку потерпите. Сосед уйдет, а больше к вам никого не вселят.

— Зачем уж так заботиться обо мне, Павел Иванович? Ребятам вон теснее…

— Так надо, — сдержанно ответил замполит, — вас я должен несколько больше сейчас опекать.

Алексей не спросил почему. С тех пор как его первым допустили к испытанию скафандра в лунной среде, а потом часто и методично стали подвергать дополнительным медицинским обследованиям, он смутно догадывался, что его готовят к какому-то сложному полету. В то же время удивлялся, что на всех официальных служебных совещаниях в отряде, когда назывались имена первых кандидатов на космический старт, о нем не говорили. Но по изменившемуся к нему отношению и генерала Мочалова, и замполита Нелидова, и начальника штаба Иванникова он чувствовал, что его постоянно выделяют среди других и загружают несколько иной программой обучения, чем та, по которой занимаются его друзья.

Огромная программа по астрономии и небесной механике была на первых порах утомительной, но вскоре Горелов привык к постоянно увеличивающейся нагрузке. Если бы это было несколько лет назад в Соболевке, первом авиагарнизоне, где начиналась самостоятельная его жизнь военного летчика, он бы сказал своему любимому комдиву, грубоватому, но такому всамделишному полковнику Ефимкову, не признававшему в жизни ничего придуманного и малореального, что будет вскорости с остервенением изучать эти науки, тот бы только глаза на него скосил да широченными плечами передернул. А быть может, сверкнув белками глаз, фыркнул неодобрительно:

— Нашел на что время тратить. Ты — летчик на уровне. А небесная механика и астрономия пусть кабинетным мудрецам остаются на утешение. У них на головах черные колпачки, а на твоей — гермошлем летчика-перехватчика. Так-то, парень.

Хотя при чем тут полковник Ефимков? Он и сам никак уж не мог предвидеть, что будущее сложится подобным образом. Думая о своем возможном будущем, Горелов часто вспоминал ночной разговор с генералом Мочаловым, во время которого Сергей Степанович снял с большого глобуса чехол и, улыбнувшись, сказал:

— Это не Земля, Алексей Павлович. Это Луна, ваша цель.

Луна!.. Когда неопытным зеленым юнцом Алеша Горелов прибыл из летной части в отряд космонавтов, он, шагая в вечерние часы по зимним дорожкам их маленького городка, не раз вглядывался в ярко-желтый диск сквозь голые стылые ветви продрогших на январском ветру берез и тополей. И от одной мысли, что люди уже всерьез говорят о возможных в ближайшее время полетах в район Луны, ему становилось зябко, немножко жутковато и смешно. Смешно оттого, что в глубине души считал Алексей все совершенные доселе космические полеты игрушечными в сравнении с маршрутом на Луну.

«Ну что такое наши орбиты? — думал он. — Триста — пятьсот километров, не больше. А до Луны почти четыреста тысяч километров. Сколько радиационных поясов! А метеоритные бури и солнечные вспышки! А предполагаемые магнитные поля, окружающие ее поверхность! Это ли не суровые препятствия на пути у конструкторов, ученых и космонавтов!»

И Горелову казался бесконечно далеким полет лунного варианта. А потом, со временем, почти незаметно, оп свыкся с возможностью такого полета. В открытый космос вышел Леонов и самым благополучным образом возвратился через шлюз в корабль. Американцы произвели стыковку. В районе Океана Бурь благополучно приземлилась станция «Луна-9», зачеркнув версию о притягательной способности окололунных магнитных полей и о наличии толстого слоя пыли на поверхности нашего загадочного спутника. И наконец Ветерок и Уголек — два симпатичных ушастых живых существа благополучно вернулись на Землю, побывав в районе радиационного пояса.

И еще запомнился Алексею Горелову зимний холодный день, когда хоронили академика Сергея Павловича Королева, их космического наставника. Узкая Пушкинская улица у зеленого здания Дома союзов никак не хотела расшириться, чтобы пропустить всех желающих пройти мимо гроба и хотя бы раз в своей жизни посмотреть на человека, по проекту которого строился первый космический корабль «Восток», унесший Гагарина от Земли в неизведанный мир и благополучно возвративший назад, бережно опустив обгорелую пилотскую кабину на широкую степь.

Алеша вместе с группой других космонавтов прошел в Колонный зал через день, предназначенную для вносивших венки. Полный человек неопределенных лет с повязкой дежурного на рукаве попытался его остановить властным окриком:

— Постойте, товарищ капитан, вы-то куда?! Нельзя порядок нарушать. Назад, назад!..

Но шагавший сзади Леонов веско перебил:

— Это — наш! И за ним — наши…

Дежурный отошел и с любопытством стал всматриваться в офицеров мочаловского отряда, стараясь запомнить их лица, чтобы когда-нибудь потом сказать о них в семейном кругу или среди друзей:

— А этого я знал еще задолго до его полета. На похоронах академика Королева познакомились.

Сквозь огромный зал Дома союзов мимо круглых мраморных колонн, подпирающих высокий, украшенный сверкающими люстрами потолок, текла нескончаемая живая лента людей. Там были и москвичи, и приезжие, наши и иностранцы. В эту ленту вплетались лица и с белой и с черной кожей. И все они были повернуты в сторону гроба. Свет, струившийся с потолка, бликами переливался на мраморных колоннах, скользил по спокойному широкому лицу конструктора.

Алеша стоял близко к гробу в плотной толпе людей, остававшихся в зале до самого окончания траурной церемонии. Он вспомнил, что только однажды видел Королева в «звездном городке». Кто-то его даже представил тогда Сергею Павловичу — не то генерал Мочалов, не то Гагарин. Но Королев, увлеченный беседой, лишь кивком непокрытой головы отметил его присутствие. Горелову навсегда запомнились резкие жесты, короткие точные фразы и удивительно жизнелюбивые глаза. Нет, Королев никак не походил на ранее созданный Алешей образ ученого, тихого и сосредоточенного, немного рассеянного оттого, что он постоянно углублен в себя, в свои мысли. От плотной фигуры академика веяло неистребимой энергией. Сейчас, когда Алексей глядел на гроб, ему тоже казалось, что печать энергии, воли и одухотворенности не в силах была стереть с этого лица даже смерть.

«Вот и не услышу никогда больше его голоса», — подумал Горелов и вспомнил, что с первого дня пребывания в отряде космонавтов он постоянно мечтал, как академик Королев будет напутствовать его в космический полет и даже перейдет с ним при этом на дружеский тон. У гроба в эту минуту сменялся почетный караул. Становились к изголовью космонавты. Горелов увидел печальное, с покрасневшими глазами лицо Германа Титова и вспомнил рассказы о том, что покойный академик по-отечески тепло относился к «космонавту-два». От многочисленных венков и разбросанной на полу хвои витал в зале слегка дурманящий запах. Люди, стоявшие поодаль от гроба, негромко переговаривались.