Роман Злотников - Мерило истины Страница 14

— Скоро начнется, — мрачно прохрипел, подняв голову, чтобы оглянуться на пустующие койки, Игорь Двуха. — Часа два уже после отбоя они там, в этой каптерке, зависают. Водку жрут, наверно, чем им там еще заниматься… Вот еще… часик — и вернутся. И тогда начнется… А, Командор?

— Чего ты бухтишь-то? — отозвался Александр Вениаминович Каверин, прочно привыкший к тому, что члены «банды», да и многие солдаты их призыва именуют его Командором. — Спокойнее, амиго, спокойнее. Ничего не начнется. Сейчас за один-единственный синяк под суд угодить реально, если ты не в курсе.

— Можно и безо всяких синяков человека так уходить, что он неделю кишками срать будет, — сказал Двуха.

Командор промолчал. А Двуха еще добавил, нервно поскребя подбородок:

— Если ты такой умный, чего сам не спишь?

Командор ничего не ответил и на это. Собственно, Двуха мог бы и не спрашивать. А то он не стоял с Командором в курилке перед отбоем, когда туда вошел давешний Саня Гусев в сопровождении трех солдат, которые, надо полагать, так же, как и Саня, дослуживали уже свой год. Двуха тогда при виде Гуся даже поперхнулся дымом.

«А еще говорят, что, мол, перед смертью не накуришься… — подмигнул Гусь Игорю. — Глядите, пацаны, малой пол-сигареты выкурил и уже кашляет, не хочет больше… А ты, мажорик, чего глазами лупаешь? Думаешь, если штабное шакалье баблом греешь, так уж и дедушкам дерзить имеешь право?» Командор, аккуратно оттопырив мизинец, потушил сигарету в стоящей на подоконнике консервной банке, исполнявшей функции пепельницы, и ответил вопросом на вопрос: «Значит, предупреждение не понято?..» Двуха поспешно отступил к стене, уверенный, что после таких слов немедленно разразится драка, но трое дедов, включая и Саню Гуся, рассмеялись. Четвертый — рослый парень, обладающий свисающим на ремень внушительным пузцом, их веселья не разделил. Придавив Командора тяжелым, как бетонный блок, взглядом, он сумрачно проговорил неожиданно тонким, словно стрекозиный усик, голоском: «Надеешься, что шакалы у койки твоей по ночам весь год дежурить будут? Это ты зря…»

И четверо дедушек удалились. А Саня Гусь напоследок проронил многозначительное: «Не прощаюсь, сыночки… До подъема, думаю, еще разок встретиться придется…»

Двуха, несколько раз перевернувшись с боку на бок, принялся толкать ногой Женю, притихшего на своей койке, располагавшейся между койками самого Игоря и Командора:

— Эй, Сомик! Сомидзе! Не делай вид, что спишь, все равно не поверю!..

Но Женя, укрытый одеялом с головой, не откликался. Он и вправду не спал, он раз за разом прокручивал в голове свое персональное кошмарное воспоминание.

Гусь и компания подловили его в туалете, и Сомик, узрев их, едва не брызнул прямо в штаны тем самым, что намеревался донести до унитаза в полном объеме. «Сюда иди!» — приказал ему Гусь. Женя подошел, едва передвигая вмиг ослабшие ноги, готовясь уже к самому худшему. Гусь вдруг обхватил его за шею, нагнул ему голову и понюхал макушку. «Трупом от тебя смердит, — высказался он. И добавил, отпустив Сомика и отвесив ему в качестве напутствия пинка: — До скорой встречи, душара…»

— Чего они тянут-то? — вполголоса проговорил вдруг Командор, и Двуха тут же прервался, чтобы переспросить:

— А?

— Забудь.

— Все-таки мандражируешь, — с непонятным удовольствием констатировал Игорь. — А строишь из себя…

— А ты не боишься?

— Я-то? А чего бояться? Что мне, рожу ни разу не чистили? У меня сотрясов одних только шесть штук было, три перелома ребер и два — челюсти. Не, конечно, подсасывает в брюхе, врать не буду.

— А я капуэйро четыре года занимался, если что, — помолчав минуту, высказался Командор. — Если один на один — любого тут уделаю. Или сразу двух.

— Чем занимался? А поднялся на локте Двуха.

— Капуэйро. Бразильское боевое искусство. Неужели не слышал?

— A-а… Это когда негры кувыркаются? — вспомнил Двуха. — Ну, слышал, пацаны рассказывали… Даже по телеку видел. Только, по-моему, фигня это, а не боевое искусство. Танцы. Не в обиду, Командор. Смотрится, конечно, ништяк, а на самом деле, если подумать, попрыгаешь так пять минут — и дух из тебя вон. Это ж сколько лишних движений! Вон бокс — другое дело. Когда техникой владеешь и удар поставленный: буцк на опережение — и противник за секунду вырублен.

— Не соображаешь, что к чему, лучше помолчи, — оттопырив губу, фыркнул Командор. — Буцк на опережение… Эти твои буцки предугадать и блокировать… или увернуться от них — не хрена делать. А в капуэйра попробуй пойми, откуда удар пойдет. Между прочим, в девятнадцатом веке бразильские уличные бойцы капуэйра тамошних полицейских только так мочили…

— Тут тебе не Бразилия ни хрена, — вздохнул Двуха. — Ладно… Я тебе вот что хочу сказать: я по харе получить не боюсь. Я только с Мансуром связываться опасаюсь. Не доверяю я этим джигитам. Беспредельщики они. Им порезать человека — как тебе сморкнуться. Знают, гады, что их по-любому отмажут…

— Мансур — настоящий беспредельщик и есть, — раздался вдруг наполненный неподдельным трагизмом подрагивающий голосок Жени Сомика.

Командор и Двуха одновременно обернулись к восставшему на своей койке Жене.

— Он тут самый главный авторитет, — кутаясь в одеяло, торопливо вещал то, что было давно и прекрасно известно всему их призыву, Сомик. — Надо всеми авторитетами авторитет. Слышали, да? Сам лично редко во что вмешивается, только это… порядок поддерживает. Масть держит, вот как. Ничего здесь без его ведома не происходит. Со всеми офицерами у него это… особые отношения. Они его не дергают, ни на занятия, никуда… Вроде им проплачивают за это с гражданки, а, может, и нет, не знаю точно… А пару месяцев назад у него какая-то разборка с местными дедами была, тоже с авторитетными, только не из нашей роты, из другой… деды те не то чтобы на него наехали, а вроде бы слово неосторожное сказали. Так он один троих покалечил. Двух вообще еле спасли. И что? Думаете, судили его? Тут же куча его земляков обнаружилась, солдатам угрожали, офицерам… письма строчили в Минобороны: мол, в части националистические настроения — единственного среди личного состава чеченца убить пытались. Какой на хрен суд, спустили все на тормозах.

— Гляди-ка, у кого голос прорезался! — усмехнулся Командор.

Сомик, точно не слыша его, продолжал:

— Он раньше под Калининградом служил, Мансур. Его из той, калиниградской части сюда перевели, знаете, почему?

— Кто ж не знает, — буркнул Двуха.

— Потому что он зарезал человека… гражданского какого-то, — договорил все-таки Сомик. — Не до смерти зарезал, но все равно — тому бедолаге половину внутренностей хирурги вынули. Пошел, значит, Мансур в увольниловку, встретился с земляками, покатались они по городу, потом заглянули в бар…

— Да чего ты нам это рассказываешь? — повысил голос Двуха. — А то мы не знаем!

— Надо дежурного офицера того… в известность поставить, — вдруг совершенно неожиданно сменил тему Женя.

Если при дневном свете это заявление точно вызвало бы у «четкого и дерзкого» Двухи презрительную реплику вроде: «Да лучше подохнуть, чем стучать!», а у Командора пренебрежительную усмешку, то теперь, в эти тоскливо тянущиеся ночные часы ожидания, оба вышеозначенных члена «банды» только молча переглянулись.

— Сейчас нельзя, — с некоторым сожалением сказал наконец Командор. — Раньше надо было… деловые переговоры с ним провести. Сейчас это уже…

Он не успел еще договорить, как со стороны двери послышались шаги и голоса — нисколько не приглушаемые, словно те, кто шел сейчас по коридору, ничуть не опасались быть уличенными в нарушении распорядка. На мгновение Двуха, Сомик и Командор замерли, прислушиваясь…

— Ну что, амигос, — шевельнулся первым Командор. — Готовьтесь…

— Мне в туалет надо… — тоненько сообщил Женя и даже предпринял попытку соскользнуть с койки на пол, точно намеревался добраться до места назначения по-пластунски.

— Стоя-ать! — успел поймать его за руку Командор. — Куда собрался? Потерпишь.

— Понеслась душа в рай, — хрипнул Двуха. — Смотри, Мансура-то среди них нет… Может, без него обойдется? Эй, я только сейчас вспомнил: говорят, он днем и ночью в спортзале зависает, на тренажерах мышцу качает… Мало куда ходит, а жратву ему носят в казарму, или в спортзал, или еще куда… Наверное, и сейчас там, в спортзале… А что, если он до утра там прокорячится, а?

Сомик больше ничего не сказал. Горло у него перехватило, и язык заледенел тяжелой неподвижностью.

Игорь быстро повернулся к койке Трегрея.

— Вставай, братан! — зашипел он. — Вставай, земеля, канитель начинается…

Двуха протянул было руку, чтобы толкнуть парня в плечо, но… тут же руку и отдернул. Олег уже открыл глаза и обернулся к Двухе с лицом ясным и спокойным — будто и вовсе не спал.