Екатерина Смирнова - Листопад Страница 16

… – Так вы считаете, что это тоже от бога – говорил Лес, глотая коричневую муть. – От которого – уже неважно… А я-то думал – от человека… От единорога… И меняется все, что от меня зависит. А я и вправду не сойду с ума?

– Это вряд ли. Всё на свете от святых или от Бога. И на мой взгляд, он всё-таки один. Хотя вы же у нас теперь другой веры? А иначе как это ваше превращение происходит, добрый вы человек?

– Я не хотел бы вдаваться в дальнейшие подробности. Но это гораздо труднее объяснить, чем то, почему вы, господин священнослужитель, не уговорили Герду выйти за вас замуж.

– Не стоило, – Керт наконец улыбнулся в полную силу и даже несмело толкнул Леса под ребро.

Тот тоже хмыкнул:

– А говорят, вы за ней с молодых лет хвостом ходили? Грешно лгать, святой отец!

– Но-но! Не твое дело, – неизвестно почему вступился Скати. Что ты во все полез, как Любимчик. – А честно, святой отец… Почему вы таки женились, но не на ней?

– Опасное это дело для ведьмы… – погрустнел Керт. – Это ж ведьма, а характер у них вредный. Вот церковь и не разрешает. Потому как захочет – и сбежит, а тогда для чего городу такой священник, от которого сбежала жена? Им же церковный закон не писан, ведьмам… Вот я подумал, подумал и женился на Марте. И нам хорошо… И ей. Хорошо.

– А что она ещё может, кроме как лечить? – подумал вслух Скати.

Лес немного подумал и сказал:

– Утешить сложнее…

Матери девочки Керта на улице повстречался единорог.

Он подошел к ней и теплым носом уткнулся ей в плечо.

Они простояли так долго. Очень долго.

Пока горе не кончилось.

Осколок седьмой. Небо

Уже давно рассвело, а Лес собирался ложиться, когда раздался стук в дверь.

– Господин Керин! Вы дома?

Лес выглянул в окно. Во дворе стоял местный районный следователь – тот, что искал оборотня. Его окружала дюжина парней – он помнил их с прошлогоднего выпуска, – а рядом стояли два почти одинаковых человечка – только один с дипломатом, а другой с врачебным чемоданчиком и белым воротничком.

– Господин Керин!

– Что случилось?

– Выходите!

– Да в чем дело?

– Вас приехали допросить по делу о фальшивом оборотне! Бросьте наконец свое затворничество, вы же оправданы!

– И что? Вы думаете, мне теперь хочется выйти на улицу и поговорить? – Когда они увидят хотя бы цвет его глаз… Может, очки надеть? Так и волосы отсвечивают уже…

– Нам необходимы ваши показания! – кричал тот, с чемоданчиком. – Поймите, вы же самый ценный свидетель!

Лес хотел было ответить, но просыпающийся единорог отнимал у него последние силы. Он захлопнул окошко, привалился к стене и соскользнул в серебряное марево, из которого был только один выход.

В полусне, полубреду он слышал, как барабанят в дверь, но потом увидел свой дом снаружи, единорог ударил копытом по утоптанной твердой дороге – и удары прекратились. Дальше был слышен топот множества убегающих ног и издалека – громовые проклятия полицейского чина, не осмелившегося тронуть неизвестного науке зверя.

Чудо, что больше не приходил тот, в черном свитере – этот бы вообще ничему не поверил… – подумал Лес и снова провалился в серебряную тьму. Отдыхать.

Он уже не просыпался днем. Он все дальше уходил туда, в неправильный, сказочный мир, где его тень творила незабываемые чудеса, а сам он был светом. Чистым светом. Таким, который не погасить. И дорога была всегда ровной.

Стук в дверь застал его врасплох, вырвав из глубокого сна. Он очень устал в лесу. Слишком устал, чтобы сопротивляться нетрезвому Скати и не открыть дверь.

– Пришел, значит, – пробормотал Скати, впихиваясь бочком в дверь и занося в дом тяжеленную сумку с продуктами. – принёс, значит. Вот.

– А что же раньше не приходил? – продолжал улыбаться Лес. Ещё не проснувшись, он теперь всё чаще падал в знакомую глубину, и поэтому слова Теда были чем-то спасительным, вроде веревочной лестницы. – Мария заходила, даже Любимчик заходил, вон, почтальон был, почта пришла… А тебя всё нет.

– Я идти боялся, – то ли в шутку, то ли всерьёз объяснил Скати, запихивая в рот сразу три своих блинчика. – Меня начальство хочет, требует о тебе писать. Уже другое начальство, по-хорошему. Утром стучишь в дверь – тебя нет. Вечером идешь домой – обязательно кто-нибудь привяжется. На работе показания, то, сё… Сегодня суд по поводу оборотня кончился, отмечали… Неделю ждать пришлось, пока все от меня отцепились! Всё ищут тут какое-то тайное общество либо культ какой, а тут один ты… А Герда ничего не говорила? Мы ведь … Это … – Скати покраснел и с трудом выдавил: – Жениться собрались. Свидетелем будешь?

Лес никак не отреагировал на замечательную новость, только глотнул воздуха, и толстяк сразу вскинулся:

– Да что с тобой такое?

– Не знаю… он покачал головой. – Меня никогда не бывает днем.

– Спишь, значит? – хитро посмотрел Скати. – Изнутри заперто, на стук не отвечаешь, никто не ходит… Значит, спишь.

– А что тебе до этого? – почти беззаботно поинтересовался Лес оттуда, из глубины. – Что ты так скривился? Может быть, тебе мой чай не понравился?

– Нет, что ты, у тебя очень хороший чай! Слушай, а я хотел тебя кое о чем спросить…

– О чем? – дернулся Лес.

– Что с тобой происходит, если ты спишь целыми днями?

– Меня нет, Тед. – Он медленно потер лоб, возвращаясь из плена. – Меня просто нет. Я там, где-то в тех серебристых полях, а потом возвращаюсь обратно.

Скати понимающе покивал головой.

– Понимаю, но, знаешь, не принимаю. Хотя это-то как раз понятно – если человека попробовать затравить, то он может и помешаться… Но ведь не от этого люди умирают! Вон, помнишь – у меня половина друзей уже …там… И Скадри умер, он никому другом-то и не был, но все, хватит… А я, как видишь, все еще жив. И даже тебе чем-то помогаю. – Он покрутил пальцем у виска и вздохнул.

– Тут приходил снова этот ваш вечный собеседник по душам, общий любимчик, мальчик из школы… Ты прости. Я ему сказал, чтоб он твоему тому приятелю позвонил, врачу корабельному, а он, видишь ли, малость перепутал. Он звонил в ближайшую клинику, в Тертом крае. Собирается звать оттуда докторов, чтобы поговорить с тобой насчет давешней единорожьей выходки. Надо подумать, как разобраться, а то ведь и на принудительное лечение закатать могут. Ты, если что, куда прятаться будешь? В лес, что ли? И так скандал на всю страну! Там кто-то объявился из свидетелей твоей южной жизни и мутит воду – мол, тогда тебя ни за что сажали в тюрьму, а здесь в лечебницу упрятать хотят. А еще ведь и революция кругом…

– И что? – почти безучастно отозвался Лес. – Когда я изменился, книга изменилась сама.

– Что-то. Уже по телевизору передачу показали – партия белых победила и собирается поднять тебя на щит, как автора и жертву произвола, у нас волнения, скоро будут выборы…

Тут он неловко завозился в кресле.

– Я тут поднял старые связи. Я попрошу кого надо, чтобы комиссия как-нибудь задержалась в дороге… Я б тебя на чердаке спрятал, но ведь мой дом первым облазят. Надо подумать.

– Мне все равно, почему ты меня не спрячешь – подумал Лес, но не сказал ничего.

Когда Скати ушел, Лес долго сидел, вцепившись в спинку кресла и сдерживая накопившуюся ярость. Надо же так…

Он подошел к окну и долго смотрел сквозь туман на удаляющуюся спину.

Неужели привычка повиноваться оказалась сильнее? Неужели он сначала вызвал комиссию, а потом раскаялся?

В голове перекатывались разнообразные мысли. Разнообразнейшие. И рисунок их был столь же прихотлив, как направление шагов друга, которого состояние легкого опьянения вело по сухой мёрзлой колее, не позволяя приблизиться к скользкому краю.

Нет. Дело в другом. Скати больше не мог плакаться Кею. Вряд ли Кей помогал ему чем-то ещё – непробиваемый плюшевый мишка все внешние неприятности отсекал по мере появления. А вот быть друг другу жилеткой у них обоих когда-то получалось замечательно… И теперь Скати неизвестно зачем пожаловался на жизнь и друга мальчишке, будущему актеру, парню с двумя десятками лиц, временами играющему в шпионов. Мальчик любит втираться в доверие.

И теперь лучший в мире Любимчик, наслушавшись сочувствующего лучшему другу бывшего полицейского, из самых лучших побуждений вызвал к самому лучшему в мире учителю самых-самых лучших на свете врачей. Которым соврать уже невозможно, и никакие далёкие, равнодушные партии, никакие близкие друзья Теда не помогут, не пойдут на риск. Мария и Герда помогли бы, но они пострадают первыми. Тертый Край ближе прочих мест. Когда приедут – или те, из белых, или последние рьяные служащие из разгромленного Министерства, зараженные послушанием, или чины из здешней полиции – он будет уже лежать в лечебнице, накачанный лекарствами, неузнаваемый и лишившийся разума.