Александр Бородыня - Сияющий вакуум (сборник) Страница 17

Эрвин Каин был просто писатель, родившийся на пятьдесят лет раньше самого Филиппа Костелюка. Писатель, выпустивший в конце двадцатого столетия всего три небольшие книги. Философ, так и не добившийся популярности. Похоже, что в святые Каин угодил только потому, что был любимым автором ночного портье.

Пятая Когорта росла. Через год после своего возникновения она даже официально зарегистрировалась как политическая партия. Когорту несколько раз запрещали, в иные десятилетия на нее велась настоящая охота. Но и после перехода на нелегальное положение организация росла и ширилась, ведь никто не знал, в какой точке времени и пространства может выскочить Спаситель, нужно было ловить его везде, а для этого везде нужны были люди.

На данный момент Когорта опять находилась в опале. Члены Центрального Комитета прятались на кровле в сети пещер, а сегодня сошли вниз только для того, чтобы лично приветствовать Спасителя.

— Но я же ничего не могу, — сказал Филипп, поднимаясь на негнущихся ногах. — Абсолютно ничего! Поверьте, господа! Признаюсь, сначала у меня болел а голова, но потом прошла. Лишь только однажды я смог услышать мысли другого человека.

— Где этот человек? — строго спросил седовласый кандидат в президенты.

— Он умер. Через несколько секунд после того как я услышал его мысли, он покончил с собой, — запинаясь, объяснил Филипп. — Я не всемогущ. Я ничем не могу вам помочь. Мне не справиться с этим монстром из зерна, президентом Всемирного Банка. Я обычный человек. Простой шофер. Несколько часов назад была убита вся моя семья. Я должен отомстить убийцам. Отпустите меня, господа! Я ничего не имею против благородных идей, но я не смогу вместе с вами спасать мир от тирании. В конце концов, я просто хочу жить. У меня дома две жены остались!

БОЙНЯ В СВЯТОМ МЕСТЕ

Поднявшись со своего стула, Филипп Костелюк осторожно попятился. Вот уже в течение десяти минут, стесняясь прервать величественный рассказ кандидата в президенты Всемирного Банка, он смотрел на чуть раздвинутые занавеси на окне. И он первый отчетливо увидел, как к оконному стеклу прилепился небольшой металлический шарик. Власти явно прослушивали собрание.

— Поверь, Филипп, никто не собирается что-либо навязывать тебе, — говорил Лопусов. — Куда же ты? Остановись. Ты совершенно свободен. Еще сто лет назад в уставе Пятой Когорты было записано: «Мы не станем навязывать Спасителю себя, мы только постараемся донести до его сознания наши светлые мысли». — Лопусов шагнул к Филиппу. — Мы хотим только поделиться своими мыслями!

— Не нужно, — тихим шепотом сказал Филипп и указал глазами на окно. — Кажется, нас подслушивают.

Сколько всего нужно было обсудить, сколько вопросов у него было к этим симпатичным людям. Например, пастушка с фарфоровой тарелки, висящей в его спальне, какое отношение она имеет к космическим посевам; есть ли у Пятой Когорты филиалы где- нибудь на отдаленных спутниках и можно ли спрятаться там; кто такой, наконец, этот загадочный Эрвин Каин? Второй человек, которого разыскивали на всех обитаемых континентах и во все цивилизованные времена.

Но страх за собственную жизнь оказался сильнее любопытства. Филипп Костелюк продолжал пятиться. Он увидел, как Лопусов быстро выхватил пистолет и повернулся к окну. Капитан выстрелил не раздумывая. Металлический шпион не успел отскочить. Пуля, разбив стекло, смяла летающий прибор. И тут же, перекрывая рев животных, раздался мощный голос:

— Не двигаться! Вы окружены! Оружие на пол! Руки за голову!

Филипп распахнул двустворчатые двери и увидел прямо перед собой людей с автоматами, одетых в черные костюмы. За спиной он услышал крик:

— Нас предали!

Голос в репродукторе приказал:

«Уничтожить всех, кроме артезианца!»

От грохота пуль заложило уши. Филипп упал на пол и прикрыл голову руками. Когда на него упало тело мертвого десантника, он все-таки приподнялся. Он заметил в проеме распахнутых двустворчатых дверей медленно поворачивающийся шкаф. Белые вспышки пистолетов были направлены, казалось, прямо в лицо. Кукла мэра опять неприятно подскакивала на кровати при каждом попадании пули.

— Осторожно! — скомандовал внутри спальни голос кандидата в президенты. — Ребята, не заденьте Спасителя!

Тело искусственной обезьянки будто в конвульсиях кидало по всей спальне, но, немного оправившись от первого испуга, Филипп вдруг сообразил, что из двенадцати человек убиты пока только двое, а черными костюмами атакующих десантников устлан уже весь ковер перед ним.

«Они не станут стрелять в меня, — вдруг осознал он, — ни те, ни другие не хотят моей смерти, по крайней мере пока не хотят».

Поднявшись на ноги, он вытащил свой тяжелый армейский пистолет и, послав пулю в голову ближайшего десантника, кинулся к двери, ведущей на наружную лестницу.

— В артезианца не стрелять! — ревел репродуктор. — Не стрелять! Кто убьет артезианца, будет заживо погребен в лунном саркофаге! В артезианца не стрелять!

Поскользнувшись в луже крови, Филипп Костелюк упал, и прямо перед ним оказалось перекошенное болью лицо раненого десантника. Десантник прикусил губы и отвел ствол своего автомата.

— Я не выстрелил, — простонал он. — Я не выстрелил!

Уже прыгая через ступеньку, Филипп вдруг понял и другое: ему знаком этот голос, что ревет теперь, усиленный репродуктором. Это был голос следователя из прошлого, полковника Михаила Дурасова.

Возле большой мраморной статуи на втором этаже он остановился, потому что понял и третье: убивать его теперь же, конечно, не станут, но вряд ли отсюда удастся уйти. Гостиница окружена, и, вероятно, не одним кольцом.

Наверху в апартаментах продолжалась стрельба. Прогремели несколько взрывов, с потолка градом посыпались хрустальные люстры. Осколок рассек Филиппу щеку. Он медленно отступал по коридору второго этажа. Краем глаза увидел за окном вертолет. Вертолет опустился на площадку перед отелем рядом с его машиной. Это был первый вертолет, который он наблюдал под землей. Внизу вертолет окружили солдаты в опущенных пластиковых забралах.

В ожидании Филипп присел на полу в одной из комнат. Репродуктор вскоре смолк, стрельба тоже. Можно было, прислушавшись, уловить тихие переговоры солдат:

— Все?

— Да какой там! Я их пересчитал. Семерых убили, остальные, так или иначе, ранены. Но ты сам понимаешь, они не сдадутся. Там в основном боевые офицеры.

— Предатели!

— Лучше бы весь этот музей поджечь с четырех сторон, и дело с концом.

— Подожжем еще. Сперва нужно изловить артезианца. Или тебе на Луну очень хочется? В склеп?

Опять загремели выстрелы, но теперь Филипп Костелюк слышал их будто издали. Он сидел на полу, скорчившись от невыносимой головной боли. ЛИБ во второй раз давал о себе знать.

Филипп зажмурился и чуть не сошел с ума. С закрытыми глазами он, оказалось, может видеть и чувствовать одновременно за сотни людей. Он видел и чувствовал себя солдатами, стоящими в оцеплении, видел и чувствовал себя правительственными чиновниками, наблюдающими за атакой с почтительного расстояния, офицерами-десантниками, штурмующими апартаменты.

Он видел и чувствовал, значит, он мог что-то изменить в этих людях. Заставить их работать на свое спасение. И это была единственная надежда на спасение.

ПРОРЫВ

Хотелось одновременно плакать, смеяться, перегрызть глотку противнику, спрятаться, чтобы не быть убитым; хотелось, чтобы все обошлось и никто не отнял министерского портфеля. Хотелось отличиться и получить награду. Хотелось, в конце концов, арестовать артезианца.

Плакать ему хотелось вместе со вторым в первом кольце оцепления несчастным солдатом, потерявшим вчера в бою с посевами отца и брата; плотоядно улыбаться хотелось вместе с другим солдатом, накануне тот соблазнил сразу четырех девчонок и подключил их всех вместе к одному тепловому шлему. Теперь он, потихоньку от офицера накачавшись пивом, вспоминал об этом. Одновременно Филипп испытывал страх десантника, затаившегося рядом с дверью в спальню с автоматом в руке, и ненависть седовласого кандидата в президенты, желающего, прежде чем он умрет сам, уложить еще хотя бы двух-трех врагов демократии. И самое главное, он свободно прочитывал холодные мысли следователя, желающего любою ценой захватить Спасителя живым.

Но слышать и чувствовать еще не значило управлять. Стараясь успокоиться и собраться, Филипп Костелюк заострил свои мысли на постороннем вопросе, на тарелке с пастушкой, висящей у него в спальне над кроватью. Он хотел получить ответ и легко получил его. Но не стал разбираться, просто засунул в глубину памяти, как книгу на полку, чтобы потом вытащить в свободное время и прочесть.