Владимир Цветков - Изнанка мира Страница 21

В этот момент невысокий мужчина сделал решительный шаг в сторону Сутто, быстро вытащил из заднего кармана металлический предмет, излучающий знак агента подсобного отдела Соединения, и, предъявив его присутствующим, заговорил официальным тоном:

— Там лежит ваш человек. Он еще жив.

— Кто? — вырвалось у Сутто.

— Гарака Редоли. Вы же подозреваетесь в преднамеренном…

Но договорить он не успел. Сутто Бруинг в стремительном броске сшиб его с ног. Удар был запрещенной формы, и низкорослый упал, ударившись затылком об угол кабины негоката. Коротышка лежал теперь совершенно неподвижно.

Сезулла вдруг поняла, что Сутто попал в большую беду. Положение его было, наверняка, критическим. Теперь она лихорадочно думала, чем ему помочь.

И тут произошло нечто совсем непредвиденное. Огромный и казавшийся на первый взгляд не очень поворотливым Старьевщик вдруг проявил такую прыть, что Сутто и лицом повернуться к нему не успел, как в воздухе сверкнула нога этого гиганта, обутая в нелепый блестящий ботинок на заклепках, с обрубленным носом, и буквально протаранила Бруинга между лопаток. Тот зашатался и начал медленно оседать, так и не успев оглянуться… Он судорожно попытался опереться на руки, но все было тщетно. Сутто рухнул рядом с агентом.

Снова послышался стон со стороны кабин ближайших негокатов.

Сезулла стояла как вкопанная. Ей хотелось бежать, кричать, звать на помощь, убить Старьевщика, спасать Сутто… Но в ее сознании стучало: «Еще не мое время… Еще не мое время… Еще не мое время».

Старьевщик неторопливо оглянулся. Он смотрел на группу людей неподалеку, которая по-прежнему упорно делала свое дело. Казалось, ничего другого для них не существовало. Ничего другого, кроме этого настойчивого, невозмутимого, благородного порыва — они освобождали кастеройян от ненужного, лишнего.

Старьевщик улыбнулся.

— Самое время и самое место, — буркнул он себе под нос.

Затем не спеша поочередно затащил в ближайшую кабину негоката опухшую женщину и побежденного коротышку.

Сезулла с замиранием сердца услышала, как чмокнула входная дверца кабины негоката. И тут же она поняла, что пришло ее время.

Слабая женщина Сезулла Нэил, преодолевая свои физические возможности, волокла почти бездыханного Сутто Бруинга. Она быстро теряла силы. На какое-то мгновение ей даже показалось, что тьма бессилия вдруг окутала ее. Но когда ей, наконец, удалось с трудом затолкать его грузное тело в кабину свободного негоката, Сезулла обрадовалась.

Она прислонилась к ровной, холодной стене черного здания Станции. Нэил не знала, сколько времени она могла бы так простоять, если б из этого состояния полузабытья ее не вывел стон того, другого мужчины. Спутника ее Сутто.

Сезулла широко открыла глаза. Стон повторился. Она направилась к стонущему человеку и, ухватившись за запястья его рук, испытывая муки, потянула, потащила, поволокла его туда же, в ту кабину негоката, где находился Сутто.

Еще усилие. Еще рывок. Еще вдох. Еще выдох. Опять усилие. Опять рывок. Опять вдох. Опять выдох. И вновь все сначала. И опять… И снова…

Казалось, прошла целая вечность, прежде чем наконец-то спасительно чмокнула входная дверца.

Теперь все они втроем находились в кабине, прямо на мягком полу.

На миг Сезулле показалось, что они уже спасены. Она не знала, от чего конкретно надо спасаться, но прекрасно понимала, что над ее спутниками нависла ужасная опасность.

Неожиданно Сезулла Нэил пристально посмотрела на свои руки. Они были сильно изодраны, в синяках, подтеках, густо запачканы кровью. Но совсем не это, а нечто другое, неосязаемое, привлекло ее внимание. И тогда она уставилась на свои собственные ладони, не в силах чего-то понять. И это нечто было очень важным. Она чувствовала это.

Руки были словно не свои. От них веяло тяжелым холодом. И Сезулле становилось все неуютнее. Она упрямо силилась понять, что же такое с ними стало, что же в них изменилось. Что-то с ними все-таки произошло!

Сезулла в недоумении осмотрела их. Все было, в общем-то, в порядке, но в них явно чего-то не хватало. Будто бы что-то исчезло, пропало, потерялось… Именно потерялось. Словно она лишилась чего-то необходимого.

Сезулла огляделась. В глазах ее застыло удивление. Что же она ищет?

Она почувствовала, что руки совсем заледенели. Таких холодных рук у себя она не помнила. Это отрезвило ее.

И тогда она разорвала по локоть рукава платья из натурального воздушника и принялась неистово растирать руки, чтобы хоть как-то согреть их, согреть себя, не замерзнуть.

Спустя некоторое время ей стало лучше. Она ощутила, как по телу разлилось тепло.

Сезулла снова посмотрела на свои руки. Никаких неприятных ощущений теперь не было. Руки как руки. Ничего необычного. И чего это она вдруг всполошилась? Сама не знает. Все прошло: холод, сомнения и странное чувство утраты чего-то.

Собравшись с силами и сделав глубокий вдох, Сезулла Нэил, стараясь как можно четче, произнесла слова-команду:

— Цель — Лабиринт Времени!

Она предполагала, что, вопреки общепринятому мнению, дорога оттуда была не только сюда.

Обратно не мог возвратиться только тот, кто оттуда вышел. Кроме слепачей, любой кастеройянин, в принципе, мог запросто и навсегда уйти в Лабиринт. Безвозвратно. Дорога, протекающая через него, осуществляла переходы во времени только в одну из сторон. Никто не знал способа, как вернуться в Лабиринт тому, кто вышел из него, и возвратиться оттуда тому, кто ушел в Лабиринт.

Поэтому никто не знал о том, что происходит там, в глубинах непостижимого царства Лабиринта Времени.

Ни один слепач не мог ничего рассказать о тех, кто уходил в Лабиринт. А такие были. Бродяги, неудачники, больные, искатели приключений, даже преступники… И вообще, все слепачи были, как правило, выходцами из одного времени. Но коль они пришли целыми и невредимыми оттуда сюда, то представлялось вполне вероятным, что и обратный переход безопасен.

Сезулла Нэил решила навсегда уйти из этого времени.

Глава шестнадцатая

Чонки-лао и сам не заметил, как оказался около потемневшего от времени конуса, где за непроницаемой прочнейшей оболочкой со вчерашнего дня находился труп Летящего — Тайфа Ломи. Буря мыслей яростно бушевала в голове Чонки-лао: вихрями проносились обрывки сведений об исчезновении двух сотрудников подсобного отдела; наперекор воспоминаниям о письме Тайфа Ломи вклинивалась непонятная, странная история пропажи Сезуллы Нэил; словно отвратительная заноза, с настойчивым постоянством вторгался рассудительный образ Сутто Бруинга… В такие мгновения Чонки-лао хорошо ощущал свое бесплодное соперничество с ним… И наконец, в потоке весьма противоречивых данных исследования трупа Летящего мысли Чонки-лао все чаще сбивались куда-то в сторону, снова и снова возвращаясь к Лабиринту Времени.

Нельзя было сказать, что Чонки-лао являлся человеком впечатлительным. Столь грандиозная загадка планеты, как Лабиринт Времени, не возбуждала его воображение удивительным фактом этого парадокса Вселенной. Чонки-лао рассуждал просто: «Каждому — свое». Может быть, где-то кому-то природа подарила нечто иное, а им, кастеройянам, достался этот самый Лабиринт. Достался как нечто существующее всегда и постоянно, рожденное неизвестностью и охраняемое вечностью своего бытия. Чонки-лао принимал Лабиринт таким, каким он был на самом деле.

В силу своих должностных обязанностей начальника подсобного отдела Соединения он время от времени просматривал поступающую о Лабиринте информацию. Точно так же, как и многие его предшественники. Подобные сведения накапливались и хранились под неизменявшимися долгие годы индексами в памяти Технического Центра отдела. Собственно, данные эти, как правило, были весьма скудными и однообразными. Кроме обыкновенной регистрации вышедших из Лабиринта слепачей и ушедших в него кастеройян, никаких других операций не осуществлялось. Во-первых, это было невозможно, а во-вторых, никому не нужно.

Однажды Имия Лехх высказал простую мысль: когда-то на Кастеройе были времена без самозаводов. Сам же Чонки-лао давно проявлял вполне определенный интерес к реально существующим, но столь таинственным самозаводам. Это была одна из слабостей Чонки-лао. Тут он выступал в роли человека, у которого есть хобби. Слова Имии как бы случайно столкнули с мертвой точки некоторые привычные до этого дня представления Чонки-лао о самозаводах. Нельзя было утверждать, будто бы Чонки-лао вдруг сделал для себя какое-то крупное открытие. Вовсе нет. Нельзя было думать, будто бы Чонки-лао не знал о подобном факте. Нет. Это ему было известно. Тем не менее он понял, что и на явления, кажущиеся достаточно ясными, в определенной ситуации можно взглянуть совсем по-иному.