МЛЕЧНЫЙ ПУТЬ №2, 2018(24) - Песах Амнуэль Страница 23

– Ну, это вы хватили лишнего, – возразил Федор Исидорович. – Хотели мы того или нет, но свой след мы на Земле определенно оставили. Что-то неуловимое, какое-то вмешательство в причинно-следственные связи, как вмятина на бильярдном столе, которая резко меняет траекторию костяного шара. И как бы незаметна ни была эта впадина, всегда можно обнаружить треки в пластах общественного сознания.

– Треки? – удивился Филька. – Это костылем, что ли, по общественному сознанию?

– Капитан, как всегда, выражается выспренним стилем, – вмешалась Ирнолайя. – Вы лучше привели бы конкретный пример. Не возражаете, Леймюнкери?

– Напротив, – согласилась контактолог. – Теория треков применительно, скажем, к Модесту Порфирьевичу или Алешке.

– Нет ничего проще. – Шперк посмотрел на Ирнолайю с загадочной улыбкой. – Могу представить, что произойдет утром, когда обнаружат исчезновение примадонны театра Барсуковых. Сенсация для провинциальных сплетников, пища для газет, падение кассовых сборов. Сбежала? С кем, куда? Следствие, розыск, бумаги, распродажа гардероба. Обычное скандальное дело с загадочными обстоятельствами. Что изменилось в этом мире? Ровным счетом ничего. Ложи будут аплодировать новой примадонне, полицейский чин упрячет пухлое дело в архив, бриллианты наденут купчихи. Наступит молчание. Не так ли?

– Оно самое, – подтвердил Филька. – Дырка, пустота, вакуум.

– Вот вы к чему клоните, – усмехнулась Ирнолайя. – Хотите сказать, что я абсолютный нуль в искусстве. Если хотите знать, милостивый государь, то я только по нелепой случайности не попала в столичный театр, для меня писали роли, а один небезызвестный композитор назвал моим именем вальс. И это вы называете вакуумом? Смерд.

– Вакуум, вакуум, – твердил Филька. – Буде працы кололацы…

– Вот видите, – резюмировал Арновааллен. – Вы сами нашли прекрасный пример, подтверждающий, что мы все-таки оставили свой след на Земле.

– Оставили, – согласилась контактолог. – Алешка-то спился из-за меня. Бедный гомозаврик. А гусиные шишаки рисовал, вы бы посмотрели!

– Э, нет! – неожиданно завопил Филька, почувствовав подвох в шутке капитана. – Возможно, мы действительно оставили следы в пространстве и во времени, но они были обычными и не выходили за рамки земной культуры. Стало быть, не имеет никакого значения, кто скрывался под лохмотьями Фильки Терпсихорова. Главное, что роль была честно отыграна до конца. Можно сказать, что как личность законодатель Ортоорбен никогда не был на этой грешной планете, если не считать последних часов. Но уж как-нибудь стерплю.

– Терпите, терпите, – издевательским тоном повторила Ирнолайя. – Законодателям закон не писан. А что касается ваших штурмовиков, то они уж очень задерживаются, если верить этим часам.

Филька алчно посмотрел на каминные часы.

– Тикалки-то хороши. Голобородько за них целковый дал бы.

– Сударыня, – вмешался Арновааллен. – Кажется, я уже объяснял, по каким причинам возможна задержка.

– Все-таки странно, – сказала Куколка. – Чувствую, это неспроста.

– Куды денутся, прилетят, – крякнул Филька. – Такую братию, как мы, на Земле оставлять небезопасно.

– Да вам-то что! – возмутилась Ирнолайя. – Вы сенатсконсульт на побегушках. Проповедник голого права для провинций. Какая вам разница? Вас все равно не было на Земле, если не считать «абстракции дурака».

– Ой-ой-ой! – Филька затрясся от смеха. – Да плевал я на вашу ссылку, а особенно на психотехников. Не было никакой ссылки, и все тут! Было самое настоящее издевательство, и более ничего. Обман!

– Постойте! – воскликнула Леймюнкери. – Кажется, я стала понимать, что здесь происходит… Невероятно… Но, если реконструировать картину моих переживаний… Позор, ущемленное достоинство, любовный треугольник, купцы, катание по реке… Получится нечто бессвязное, абсурдное, сон с тройным дном, криптограмма. Кому это было нужно? Кто и с какой целью заставил нас жить вне жизни, переживать наяву страшный сон, где фиктивно все: свобода, совесть, чувства? Что это – фарс, аттракцион? Тысячу раз нет! Это эксперимент! Сложный, опасный, продуманный до последней мелочи. Его истинная цель – познание чуждой нам, странной, непонятной области человеческого сознания. Мы, преступники, стали транскрипторами отсталого социума, его аккумуляторами и интерпретаторами. В этом случае логика Координаторов становится предельно прозрачной.

Пафос контактолога еще больше развеселил Фильку. Он хохотал без умолку. Леймюнкери надула губы и обозвала Фильку ослом.

– Осел и есть, – согласился Филька.

– Я ухожу, – заявила Ирнолайя. – Капитан, не составите ли мне компанию? Будем ждать на свежем воздухе.

– С удовольствием, – согласился Арновааллен. – Но прежде, Ортоорбен, я хотел бы услышать объяснение вашего странного поведения. Если вы что-то знаете – говорите.

Жесткий тон капитана-наставника поубавил веселье Ортоорбена. Он испуганно заморгал.

– Все равно вы слушать не будете! Куда мне, голодранцу и пьянице, господам моралитэ читать.

– Нет уж, говорите! – потребовала Леймюнкери. – Дайте и нам немного покуражиться.

– Потом пожалеете… – протянул Филька.

– Мы ждем, – строго сказал капитан.

– Эх, мать честная. – Филька с кряхтением поднялся. – Тогда терпите. Выслушайте дурака и, если я окажусь не прав, что ж, можете считать, законодатель Ортоорбен достоин презрения.

Он обвел компанию мутным взглядом и зевнул.

9. ГЛУПАЯ ПТИЦА ФЕНИКС

– Эту незатейливую историю поведал мне один бывший человек, – многозначительно подняв грязный палец, начал Филька. – В бытность свою он был вхож и, кажись, дослужился бы до тайного, но то ли бумагу какую не глядя подписал, то ли взял лишком, но вдруг оказался в яме, без орденов и связей.

В той яме мы и сдружились. Куда он, туда и я. Он тянет «подайте, люди добрые», и я тяну. Он руку в судороге скрючит, и я стараюсь не отставать. Даже били нас совокупно.

Однажды осенью завалились мы в подвал старого купеческого дома и, немного пообсохнув, начали мечтать о прелестях мира сего. Да так размечтались, что нас на откровенности разные потянуло и на нравоучительные иносказания. Тут он и поведал свое предание о Птице Ениксе. Давняя была история, забытая…

Земля в то время еще была плоской, плавала в сияющем эфире, и ее бирюзовые небеса звенели чистым хрусталем. Ясный день сменялся ночью, в дремучих лесах бродили онагры и саламандры, а подземные ключи источали мед.

И населяли ту Землю люди степенные, важные, отмеченные разного рода достоинствами: почитанием духа и буквы, власти, отличий и субординации. Каждый творил свое дело со знанием и умением: ежели надо было валить леса, то валили, производить пеньку – производили. Одним словом, все было