У каждого свои тараканы, или – Шаги к дому - Юлиана Лебединская Страница 27

Сам же владелец ранним майским утром подобрал во дворе ещё одного котёнка. И Грегори не удивился, когда вскоре после этого на пороге возник новый таракан и вместо приветствия громко мяукнул с порога. У ноголап пришельца энергично копошилось что-то пушистое.

– Что ж, – сказал ему Грегори, – теперь я могу идти дальше. А твоя задача – владетеля бодрить!

Кошачий таракан энергично кивнул.

Шаг пятый

Потолок – не предел

– Ах ты ж затейник эдакий! – Милка со стоном подпрыгивала на пустых лотках из-под хлеба. – Мать твою, как приспичило.

– Кто бы говорил, – улыбнулся Горовин, застегивая штаны.

Да уж, действительно приспичило. На краю городского парка, в кузове хлебо-булочного грузовичка. А почему бы и нет? Конец смены, симпатичная подруга мнёт его бедро пальцами, отвлекая от дороги, тёплый летний вечер, птички щебечут, где-то орёт караоке, а может – коту на хвост наступили… Типичный Харьков.

– Документы предъявите, молодые люди. Чем здесь занимаетесь?

Чёрт! Горовин-то штаны застегнул, а Милка, как валялась томная и полуголая, так и валяется. То есть, при явлении парочки служителей закона, конечно, встрепенулась, запахнулась, разве что за лотки с оставшимся хлебом не уползла. Но поздно.

– Нарушение порядка в общественных местах, – нудным голосом пробубнил мент.

– И где же вы здесь общество увидели, сержант? – развёл руками Горовин. – Расслабились немножко после работы, тяжёлый день был, вот и… Давайте мы вас лучше булочками угостим. Свежие! Можно сказать, только из печи.

Он протянул защитникам порядка по паре мягких «плетёнок» и одному сочнику. Подумал и добавил ещё один сахарный крендель. Стражи покосились с подозрением.

– Она хоть не на них сидела, кхм, в процессе?

Милка фыркнула в кулак, Горовин напустил на себя самый смиренный вид, на какой был способен.

– Разве можно, сержант?

Стражи сунули булки подмышки, бросили через плечо:

– Не попадайтесь больше.

И скрылись в парке.

У киоска топтался Рогатый Вася. «Рогатым» его прозвали за подвиги жёнушки, ну а Вася – это просто Вася. И вид он сейчас являл самый воинственный. Горовин глотнул пива, замер в тени разлапистой липы, прислушался. В отдалении возмущённо цокали каблуки – Милка требовала продолжения банкета, но у него вдруг пропало всякое желание. Потому машину отправил в гараж, подругу – домой, а сам – по пиву и спать. А может, и не спать…

– Где моя шалава? – разорялся Рогатый Вася в окошко киоска. – Говори! Как это ты не знаешь? Врёшь! Она вчера всю ночь в кустах, вот, в этих самых кустах через дорогу от тебя трахалась, а ты не видела? Хрен я тебе верну, а не долг, значит!

И от души саданул подошвой по киоску.

– Сколько ты должен девушке? – тихо спросил Горовин, выходя из укрытия.

– Колька, – бросился к нему буян, но застыл, напоролся на холодный взгляд. – Так это… сегодня же не твоя на смене. А эта паскуда…

– Сколько. Ты. Должен. Девушке?

– А может, и эта тоже – твоя? Ладно, ладно. Я понял, – он постучал в успевшее закрыться окошко, швырнул на прилавок двадцатку. – Я к Валику. Ты, как, со мной?

– Уже не с тобой.

Вася пожал плечами и побрёл прочь. Горовин шагнул к киоску.

– Лариска, открывай.

В дверях показалась худенькая медноволосая девушка.

– И где же его шалава? – Горовин зашёл внутрь и плюхнулся на ящик из-под пива.

Затем достал из него новую бутылку, открыл.

– Я откуда знаю? Уже неделю её не видела.

Девушка скривилась.

– Презираешь нас? – Горовин вскрыл бутылку.

Девушка упёрла руки в боки, но потом вдруг обмякла.

– Тебя – не презираю. Да и других – тоже. Жалко мне вас.

– От жалости до презрения… А они, как собаки, чувствуют отношение. И завидуют, разумеется.

Девушка промолчала. Горовин, не дождавшись вопроса, всё-таки выдал ответ.

– Молодая, красивая. Вся жизнь впереди. Видно же – в киоске, в торговле долго не задержишься. Закончишь свой вуз и…

– Ну а ты, Коля? – она подошла ближе, осторожно, несмело даже, провела рукой по смоляным волосам гостя. – Ты надолго задержишься?

– А я что? Что я? – отшатнулся, от души глотнул пива, тёплое, и хрен с ним. – Я вуз три года назад бросил. Год до диплома не дотянул.

– Никогда не поздно восстановиться.

– Кому я сейчас нужен? Тогда да, был перспекти-и-ивным студентом-физиком! Хотя и тоже подрабатывал, где придётся. Но свет на горизонте был. Контора зарубежная даже работу предлагала, как универ закончу. По нашим временам это вообще редкость. А потом батя помер… – он осёкся.

Алкоголь, как обычно, норовил давить на жалость.

– Да. И ты решил вместе с ним и себя похоронить тоже. Хотел бы твой отец для тебя такой судьбы?

– Он, кстати, физику ненавидел, – непонятно к чему сказал Горовин и глубокомысленно добавил. – И вообще, жизнь – говно.

В окошко постучались. Худой юноша попросил лимонад и шоколадку. Лариса улыбнулась и выдала желаемое.

– Сигареты есть? – новый покупатель, дед со злым взглядом.

– Какие вам именно?

– Ты что, не понимаешь? Сигареты! Си-га-ре-ты! Откуда вас таких тупых берут?

Следом сильно перекрашенная тётя заказала воду без газа и сообщила, что «такой милой девушке здесь не место». Лариса смутилась. Притворно – слышит-то она подобное не впервые. Всё лето слушает. И сама постоянно, сцепив зубы, твердит: я здесь временно. Семье надо помогать, стипендии на всё не хватает, и тому подобное. Но ещё чуть-чуть и – не станет никакой киоскёрши-Лариски. Будет Лариса Александровна, уважаемый человек, айти-специалист, и о ночных сменах в ларьке станет разве что в кошмарных снах вспоминать. Может, вообще в Киев переедет. Сама говорила, что уже к вакансиям в столице присматривается. И знакомые у неё там есть.

А он продолжит булочки с батонами развозить. Потому и выбрал Милку, пышная курчавая брюнетка-хохотушка на одной с ним волне. От работы продавцом тащится, как удав по стекловате. Каждый нетрезвый клиент – не «ой, ой, загубленная душа» и «фу, фу перегар», а возможность «втулить лишнее пиво», а то и сдачи недодать. Всё равно не разглядит спьяну.

С ней легко, с ней можно не жалеть о прошлом и не бояться икнуть спьяну, и секс классный. А Лариска… Он и сам не знал, зачем раз за разом приходил к Лариске. Вот и сейчас раздумывал: может, зря не пошёл к Валику? Он бы точно морали не стал читать, ему бы самому