Игорь Поляков - Доктор Ахтин. Возвращение Страница 30

Мария Давидовна сидела, опустив глаза, чтобы парень не заметил омерзения в её глазах. Этот ублюдок с таким наслаждением рассказывал, как он изнасиловал труп, что у неё вдруг возникло нестерпимое желание выйти из комнаты и помыться. Немедленно.

Она встала. И вышла, хлопнув дверью.

В коридоре она прислонилась спиной к стене и, закрыв глаза, замерла.

— Мария Давидовна, что такое? Что случилось? — услышала она голос Вилентьева. — Почему вы вышли? Этот козёл такую песню поет, только записывай. Он же рассказывает всё, от начала до конца.

— Ничего страшного, когда вернусь, снова запоёт. Таким, как он, обязательно надо выговориться, — сказала доктор Гринберг, подумав, что для майора главное — показания преступника. О том, как она может это выносить, он даже не думает. Как и все мужики. Сволочи. Скоты, для которых самое главное в жизни — их член. Если он стоит, то он чувствует себя мачо, супергероем. Если нет, то виновата эта проклятая женщина. Если он способен трахнуть, значит, все отлично и даже замечательно. Если нет, то — посмотри на себя в зеркало, женщина, ты же страшнее, чем смерть, у меня из-за этого на тебя даже не стоит.

— Мария Давидовна, что с вами?

Внезапно, она поняла, что смотрит на Вилентьева с ненавистью.

И опустила голову. Этот парень в допросной комнате вывел её из обычно спокойного душевного равновесия. И она показала это майору. Впрочем, ничего страшного, бывает и хуже.

— Всё нормально. Просто не могу это слышать. Про эту мерзость. Но, не волнуйтесь, Иван Викторович. Сейчас я соберусь, вернусь к нему и продолжу, — сказала она, — этот урод расскажет все.

— Хорошо. И пусть, Мария Давидовна, он расскажет об убийствах, начиная с первого.

Вилентьев ушел. Мария Давидовна, вспомнив свою квартиру, своё надежное убежище, и стала мысленно говорить — сейчас я почувствую себя лучше, я могу полностью расслабиться, а потом быстро собраться, я могу управлять своими внутренними ощущениями, я справлюсь с напряжением в любой момент, внутренне я ощущаю, что у меня всё будет в порядке.

После того, как она успокоилась, Мария Давидовна, глядя на деревянный пол, подумала о том, что как хорошо, что в её квартире даже не пахнет мужским духом. Как хорошо, что Бог уберег её от замужества, или просто сожительства с представителем мужского племени. Пусть даже она за это отдала самое ценное в жизни — утраченное женское счастье.

10

У медсестры Марины тиреотоксикоз. Она сидит напротив и смотрит на меня коровьими глазами. После консультации эндокринолога она принимает правильные таблетки, но, скорее всего, доза недостаточна. Девушка пытается бороться со своим организмом, но избыток гормонов сильнее её.

— Михаил Борисович, — говорит Марина, — к нам записался Васильев на полчаса третьего.

— И?

— У него ВИЧ-инфекция, — она протягивает мне карту, на которой в правом углу написаны знакомые цифры приказа. Ниже этих цифр указан номер иммуноблота.

— Ну, и что?

Марина, вздохнув, говорит тихим голосом:

— Можно, я уйду, когда он придет?

Я невольно улыбаюсь. Затем, пожав плечами, киваю головой.

В кабинет заходит старая женщина. Она громко говорит, потому что плохо слышит. Кроме этого, у неё еще много различных хронических заболеваний, которые невозможно вылечить и с которыми она проживет еще лет десять. Она — инвалид третьей группы, и ей положены гипотензивные препараты бесплатно. После рутинного осмотра я слушаю её рассказ о внуке, который не забывает бабушку.

— Работает много, жену-то надо кормить, она у него на сносях, вертится, как белка в колесе, но бабку не забывает. Придет, продукты принесет, как-будто я сама не могу их купить, чаю со мной попьет, и дальше бежит. Замечательный парень, не то, что его отец, алкаш проклятый, — старушка хмурится, говоря про родного сына, — зальет зенки, и шарахается по району, меня позорит. Уж я ему говорила, уж и ругала, и даже била, а ему всё ни по чем, нажрется водки и песни поет.

Я пишу рецепты, и старушка уходит, довольно улыбаясь. В очереди долго не стояла, доктор попался внимательный, никуда не торопился, выслушал её рассказ о том, что уже никто не хочет слушать, и дело сделала — лекарства получила.

В дверь заглядывает молодой парень.

— Можно?

— Да.

Парень входит. Марина встает и, сказав, что она пошла к старшей медсестре за бланками рецептов, быстро исчезает из кабинета.

— Я по записи. Васильев Константин.

Парень жует жвачку и смотрит на меня. Он не поздоровался, и я понимаю, что он даже и не подумал об этом. У парня покатый лоб, очень короткая стрижка и слегка оттопыренные уши. Он как-то суетлив и не спокоен. Словно непроизвольно он прикасается к моей руке, и, отдернув пальцы, ждет, как я среагирую. Он даже на мгновение замирает, пристально вглядываясь в моё лицо.

— На что жалуетесь, Васильев Константин, — говорю я спокойно. Открыв карту, я вижу, что в последний раз он приходил весной, когда банальное ОРЗ осложнилось пневмонией.

— Плохо всё, доктор, — говорит парень, — сыпь какая-то на теле появилась. Второй день маюсь, чешется живот и бока. Особенно ночью, уснуть не могу, так зудит.

— А почему сразу к дерматологу не пошли?

Константин хмурит брови. Работа мозга формирует на лбу множественные морщины. Он даже на мгновение перестает жевать.

— Не знаю, — наконец-то говорит он, — я решил, что к вам должен пойти с этим.

Лоб разглаживается. Челюсти снова начинают двигаться.

— Поднимите рубашку, — говорю я, — посмотрим на ваш живот и бока.

Он выполняет мою просьбу, и я вижу типичные проявления опоясывающего лишая. Вирусная инфекция, которая появляется при снижении иммунитета.

— К дерматологу, Васильев Константин, — говорю я, протягивая амбулаторную карту, — а потом обязательно в СПИД-центр, впрочем, это вам еще и дерматолог скажет.

Парень уходит, и я вспоминаю тех ВИЧ-инфицированных наркоманов, которых убил. Ничего не меняется. Тени продолжают использовать наркотики, передавая друг другу вирус. Они продолжают идти по жизни, словно ничего не происходит. А другие тени продолжают их опасаться, даже если знают, что вирус иммунодефицита по воздуху не передается. Или даже бояться, словно они прокаженные.

Словно в подтверждение моих мыслей, возвращается Марина и открывает настежь окно.

— Я немного проветрю, Михаил Борисович, — говорит она, словно ждет моего одобрения.

— Хорошо, — соглашаюсь я.

Мне все равно, что делает медсестра. Я думаю о том, что сейчас у меня сознании нет ничего по отношению к больным СПИДом. Нет ненависти, и нет жалости. Ни злости, ни сострадания. Просто тени, который выбрали свой путь. Не важно, умрут они насильственной или своей смертью. Мне нет дела до их болезни и сопутствующих осложнений.

Может быть, два года назад я ненавидел их, потому что обвинял в том, что они убили женщину, которую я любил.

А, может, я просто придумал свою ненависть.

В любом случае, сейчас меня не интересуют ни молодой парень Константин Васильев, ни его сожительница, которой он отдал вирус половым путем. Ни их общий ребенок, который еще не родился, ни их общая компания, в которой используют один шприц на всех.

— Марина, вы что, не знаете, что вирус СПИДа по воздуху не передается? — неожиданно спрашиваю я.

— Знаю, — отвечает девушка и неудержимо краснеет, — я просто опасаюсь. А вдруг ученые и врачи ошибаются?

С серьезным выражением лица я показываю на дверь и говорю:

— Вы когда возвращались, брали рукой ручку двери, к которой только что прикасался Васильев. Наверное, надо еще руки помыть.

Марина вскакивает со стула и бежит к раковине.

Я задумчиво смотрю на свою левую руку. К ней прикасался парень. Я все еще чувствовал тепло его пальцев, сухую кожу ладоней. Парень живет своей жизнью и не хочет ничего менять. Его интеллект справился и со смертельной болезнью, и с желанием жить долгой счастливой жизнью, легко совместив эти несовместимые понятия.

Когда медсестра заканчивает мыть руки, я иду к раковине и смываю с рук эти ощущения, избавляя своё сознание от жизни Константина Васильева.

11

Мария Давидовна села на стул и, посмотрев на отрешенное лицо с закрытыми глазами, сказала:

— Максим, давайте вернемся к нашему разговору.

— Давайте.

— Вспомним двадцать шестое июля этого года.

Максим открыл глаза. И неожиданно широко улыбнулся. Хищно и безумно.

— Это было так замечательно. Страшно до дрожи в коленях. И в голове восторг. Я сидел на траве в лесопарке, темно и пустынно. Она быстро шла по тропе и еле слышно напевала. Я потом узнал, что она пела песню Светланы Сургановой.

Максим замер, словно услышал эту песню, и стал подпевать:

В небе полном звезд — имя твоё,В мире полном любви — нет твоих глаз,Мы куплены все за сверкающий грошФальшивых улыбок, бессмысленных фраз.

Он замолчал и, странно улыбнувшись, продолжил: