Вероника Рот - Дивергент Страница 37

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ПЕРВАЯ

Дверь в Яму закрывается за мной, и теперь я одна. Я не ходила в этот туннель со дня Церемонии Выбора. Я помню, как тогда пробиралась по нему, мои шажки были неустойчивыми из-за нехватки света. Теперь я иду уверенными шагами. Мне больше не нужен свет.

Прошло четыре дня с нашего с Тори разговора. С тех пор Эрудиция выпустила две статьи об Отречении. Первая обвиняет Отречение в сокрытии предметов роскоши, таких как автомобили и свежие фрукты, от других фракций, с целью заставить их верить, что жить так, как живут Отреченные, необходимо всем. Когда я прочитала это, я вспомнила о сестре Уилла. Кара тоже обвиняла мою мать в накоплении товаров.

Вторая статья перечисляет недостатки выбора правительственных чиновников на основе их фракции, спрашивая, почему только считающие себя самоотверженными людьми должны быть в правительстве. Они призывают к возвращению демократических политических систем прошлого. В этом смысла больше, и именно это заставляет меня подозревать, что данная статья — призыв к революции, упакованный в оберточную бумагу из рациональности.

Я достигаю конца туннеля. Сеть простирается над зияющей дырой так же, как это было, когда я последний раз видела ее. Я поднимаюсь по лестнице на деревянную платформу, откуда Четыре вытянул меня на землю, и хватаюсь за перекладину, к которой присоединена сеть. Я бы не смогла подтянуться на руках, когда впервые попала сюда, но сейчас я это делаю почти без усилий. Я перекатываюсь в центр сети.

Надо мной пустующие здания, стоящие на краю дыры, и небо. Оно темно-синее и беззвездное. Луны не видно.

Статьи обеспокоили меня, но со мной были друзья, которые всегда рядом, чтобы подбодрить меня. Когда вышла первая статья, Кристина очаровала одного из поваров на кухне Бесстрашных, и он позволил нам попробовать кусочек торта. После второй статьи Юрай и Марлен научили меня одной карточной игре, и мы часа два играли в столовой.

Но сегодня вечером я хочу побыть одна. Более того, я хочу вспомнить, почему я пришла сюда и почему я решила остаться здесь, для чего я прыгнула с крыши здания даже прежде, чем поняла, что значит быть Бесстрашной. Мои пальцы перебирают отверстия сети подо мной.

Я хотела походить на Бесстрашных, которых видела в школе. Я хотела быть громкой, смелой и свободной, как они. Но они еще не были членами фракции; они просто играли в Бесстрашных. Так же, как и я, когда спрыгнула с той крыши. Я не знала, что такое настоящий страх.

За последние четыре дня я столкнулась с четырьмя страхами. В одном я была привязана к столбу, и Питер разжигал у моих ног костер. В другом я тонула, на этот раз — посреди океана, волны бушевали вокруг меня. В третьем я наблюдала, как моя семья медленно умирает от потери крови. И в четвертом я стояла под прицелом и была вынуждена стрелять в них. Теперь я знаю, что такое страх.

Ветер прорывается в дыру и окутывает меня, я закрываю глаза. Я представляю, что я снова стою на краю крыши. Я расстегиваю пуговицы на своей серой рубашке Отречения, выставляя руки на всеобщее обозрение, показывая больше своего тела, чем когда-либо до этого. Я комкаю рубашку и швыряю ее в грудь Питера.

Я открываю глаза. Нет, я была неправа. Я спрыгнула с крыши не потому, что хотела быть похожей на Бесстрашных. Я спрыгнула потому, что я уже была такой, как они, и я хотела доказать им это. Я хотела признать ту часть себя, которую Отречение требовало скрывать.

Я поднимаю руки над головой и снова погружаю их в сеть. Я тянусь пальцами так далеко, как могу, занимая как можно больше сети. Ночное небо пусто и тихо, и в первый раз за четыре дня в голове у меня точно так же.

Я кладу руки на голову и глубоко дышу. Сегодня моделирование было таким же, как и вчера: кто-то держал меня под дулом пистолета и приказывал стрелять в мою семью. Когда я подняла голову, я увидела, что Четыре наблюдает за мной.

— Я знаю, что моделирование нереально, — говорю я.

— Тебе не нужно объяснять это мне, — отвечает он. — Ты любишь свою семью. Ты не хочешь стрелять в них. Не самая нелогичная вещь в мире.

— Только в моделировании я могу видеть их, — произношу я. Даже если он говорит, что понимает, почему я не хочу стрелять, я чувствую, что должна объяснить, почему именно этот страх настолько труден для меня, почему мне тяжело смотреть ему в лицо. Я складываю пальцы вместе и разнимаю их. Мои ногти обкусаны до мяса. Я грызу их во сне. Я просыпаюсь с руками в крови каждое утро. — Я скучаю по ним. Ты когда-нибудь… скучал по своей семье?

Четыре опускает глаза.

— Нет, — говорит он в конце концов. — Не скучал. Но это нетипично.

Нетипично. Настолько нетипично, что это отвлекает меня от воспоминаний, где я держу пистолет у груди Калеба. Какой была его семья, раз уж он больше не беспокоится о ней?

Я останавливаюсь, держа ладонь на ручке двери, и смотрю на него.

Ты такой же, как и я? Спрашиваю я его про себя. Ты Дивергент?

Даже мысленно произносить это слово кажется опасным. Он смотрит мне в глаза, и несколько секунд проходят в молчании, он выглядит все менее и менее суровым. Я слышу свое сердцебиение. Я смотрю на него слишком долго, а он отвечает мне таким же взглядом, и я чувствую, что мы оба пытаемся сказать что-то, чего другие не слышат, хотя, может, мне это только кажется. Слишком долго… а теперь еще дольше. Мое сердце бьется все ​​громче, его спокойные глаза поглощают меня целиком.

Я толкаю дверь и торопливо выхожу в коридор.

Я не должна так легко отвлекаться на него. Я не должна думать ни о чем, кроме инициации. Я должна волноваться о моделировании; должна волноваться о том, чтобы руководство не обратило на меня больше внимания, чем на остальных инициируемых. Дрю не спит — он просто смотрит в стену, свернувшись в клубок. Ал кричит каждую ночь из-за кошмаров и плачет в подушку. Мои ночные кошмары и покусанные ногти меркнут в сравнении с этим.

Крики Ала будят меня каждый раз. Я смотрю на их источник надо мной и размышляю, что со мной не так, почему я все еще чувствую себя сильной, в то время как остальные ломаются? В том ли дело, что я Дивергент, или, быть может, в чем-то еще?

Когда я возвращаюсь в общежитие, я ожидаю найти там то же, что видела и накануне: нескольких инициируемых, лежащих на кровати или смотрящих в пустоту. Вместо этого все стоят на другом конце комнаты. Перед ними Эрик с доской в руках, расположенной исписанной стороной к нему, поэтому я не могу видеть, что на ней. Я встаю рядом с Уиллом.

— Что происходит? — шепчу я. Я надеюсь, что это не очередная статья, потому что я не уверена, что смогу справиться с еще одной враждебной писаниной, направленной на меня.

— Рейтинг за второй этап, — отвечает он.

— Я думала, после второго этапа нет сокращений, — шепчу я.

— Так и есть. Это просто своего рода доклад о ходе работы.

Я киваю.

Вид доски заставляет меня чувствовать себя неловко, будто что-то плавает в желудке. Эрик поднимает доску над головой и вешает ее на гвоздь. Когда он отходит в сторону, комната замолкает, и я вытягиваю шею, чтобы разобрать, что там написано.

Мое имя в первой строке.

Все головы поворачиваются в мою сторону. Я смотрю вниз списка. Кристина седьмая, Уилл — девятый. Питер второй, но, когда я смотрю на время, приписанное к его имени, я понимаю, что между нами значительная разница.

Среднее время моделирования Питера восемь минут. Мое — две минуты сорок пять секунд.

— Молодец, Трис, — тихо говорит Уилл.

Я киваю, не переставая смотреть на доску. Я должна быть рада первому месту, но я знаю, что это значит. Если Питер с друзьями ненавидели меня раньше, то теперь они будут меня изводить. Я стала Эдвардом. Возможно, следующий выколотый глаз станет моим. Или еще хуже.

Я ищу имя Ала и нахожу его на последней строчке. Толпа начинает медленно расходиться, оставляя только меня, Питера, Уилла и Ала. Я хочу утешить Ала. Сказать ему, что единственная причина, по которой я делаю все так успешно, это какие-то отклонения у меня в мозгу.

Питер медленно поворачивается, все его конечности напряжены. Блеск в глазах был бы менее опасен, чем тот взгляд, который он бросает на меня, — взгляд абсолютной нескрываемой ненависти. Он идет к своей койке, но в последнюю секунду резко поворачивается и толкает меня к стене, прижимая руки к моим плечам.

— Стиффу меня не обойти, — шипит он, его лицо слишком близко к моему. Я могу чувствовать запах его несвежего дыхания. — Как ты это сделала? Как, черт возьми, ты это сделала?

Он тянет меня на себя, а затем снова толкает к стене. Я сжимаю зубы, чтобы не закричать, хотя боль от удара проходит по всей спине. Уилл хватает Питера за воротник рубашки и оттаскивает его от меня.

— Оставь ее в покое, — говорит он, — только трус задирает маленьких девочек.

— Маленьких девочек? — усмехается Питер, сбрасывая руки Уилла. — Ты слепой или просто тупой? Она опускает вас в конец рейтинга, выгоняя из Бесстрашных, и, в итоге, вы не получите ничего, а все потому, что она знает, как манипулировать людьми, а вы этого не понимаете. Так что, когда до вас дойдет, что она погубит нас всех, дайте мне знать.