Игорь Поляков - Доктор Ахтин. Бездна Страница 37

Она посмотрела вниз, на свою ногу, которую кто-то пытался укусить. Толстая крыса лениво пыталась ухватить её за щиколотку (не хочу, но попробую).

Взвизгнув, она запрыгнула на рядом стоявший топчан, который сколочен из обломков досок и небрежно покрытый грязной телогрейкой.

Собака вздрогнула всем телом, и укоризненно посмотрела на человека, — что же ты мешаешь кушать.

Крыса, ничуть не испугавшись, неуклюже переваливаясь, затрусила вглубь подвала.

Теперь, когда потолок подвала близок, — протяни руку, достанешь, — на нем появились буквы. Бегущая строка из черных букв на когда-то побеленном потолке.

«Что, хреново? И даже не мечтай, что все образуется и вернется на круги своя. И даже не думай, что, проснувшись, ты найдешь себя и свой мир, в котором всё осталось по-старому».

Она читала и слышала в голове скрипучий противный голос.

«Теперь придется долго жрать это дерьмо, жить с осознанием своей ублюдочности. Ты будешь молить смерть прийти за тобой, будешь умолять своего бога об избавлении, но ты знаешь, что тебя ждет».

Слова сменились изображением, — участок потолка и стены напротив превратился в желеобразную поверхность, из которой стало формироваться лицо. Прекрасное и порочное, с гипнотизирующими глазами, влекущими за собой, и губами, обещающими сладкие мгновения. Глядя в бездонную глубину колеблющихся на потолке глаз, ощущая их призывную силу, она вытянула палец в универсальном жесте, то ли пытаясь попасть в его глаз, то ли посылая подальше.

«Пошел нахрен, козел» — крикнула она, но услышала только свой шепот. Она спрыгнула с топчана и одним движением отодрала доску от него. Подбежала к оскалившейся собаке и обрушила на неё свое оружие. Ощущая радость от преодоления страха, добила не пытающееся сопротивляться животное.

После посмотрела на истерзанный труп, — зияющий в немом крике живот, содранная с груди кожа, неестественно вывернутые конечности и… лицо с девственно чистой кожей, застывшее в момент наивысшего удовлетворения с открытыми счастливыми глазами.

Лицо, которое она так часто видела в зеркале.

«Узнаешь?! Когда я трахал тебя, ты была счастлива. Помнишь?»

Масса на потолке задрожала в самодовольном приступе смеха. Студенистые волны пошли по стенам, создавая ощущение неустойчивости пространства, зыбкости окружающих стен и безумия этой реальности.

Сознавая свое бессилие, она бросилась на колышущуюся стену, держа доску, как пику. Она погрузилась в податливую поверхность, которая обхватила со всех сторон миллионами мягких и ласковых пальцев, массирующих и проникающих везде, мешающих сделать вдох. Она сопротивлялась, пытаясь вырваться, но только больше погружалась в это сладострастие. Не хватало воздуха, но не было страха. Туман нарастающего желания понес по своим волнам.

Очнувшись от собственного крика, Мария Давидовна открыла глаза. Сев на диване, она инстинктивно прикрыла руками живот и с ужасом посмотрела по сторонам. Всё, как обычно, — торшер давал достаточно света, чтобы убедиться в отсутствии опасности.

— Это всего лишь кошмарный сон, — пробормотала она.

Но звук голоса не успокоил её. Всё равно, что-то было не так. Она прислушалась к себе. Ребенок, словно только этого и ждал, толкнул в правое подреберье.

— Да, малыш, мама просто увидела кошмарный сон и испугалась. Прости, что напугала тебя.

Она встала с дивана и увидела проблему.

Темное пятно на покрывале.

— О, Господи, нет!

Она проверила рукой, — кровь на пальцах, — и это заставило её замереть сознанием. Дрожащей рукой она схватила мобильный телефон и нажала ноль-три-ноль. Слушая гудки, она умоляла невидимого собеседника быстрее взять трубку, и когда услышала звук женского голоса на другом конце, Мария Давидовна сказала:

— Пожалуйста, быстрее. У меня кровь. Беременность двадцать восемь недель.

Услышав вопрос, она продиктовала адрес, и сказала спасибо в ответ на обещание приехать быстро.

Слезы непроизвольно текли из глаз. Она смотрела в окно, где мелькали огни празднующего города, и мысленно говорила себе, что нельзя волноваться. Что сейчас нужно успокоиться и думать только о хорошем. Но — кровь на руке, и страшный сон, в котором Абсолютное Зло в лице Ахтина смеялось над ней. Эти картины и страх за жизнь ребенка давали на сознания, заставляя беззвучно плакать.

— Мамаша, хватит уже рыдать, — сказал врач скорой помощи, — сейчас приедем в перинатальный центр, и там вам помогут.

Голос у врача — вязкий и неторопливый — говорил о том, что на скорой помощи работают живые люди, которые в новогоднюю ночь могут «принять на грудь», совсем по чуть-чуть, по случаю праздника. Мария Давидовна всё прекрасно понимала. Ощущение, что она испортила людям праздник, только на мгновение посетило её, и в следующий миг она снова думала о том, что может потерять ребенка.

А это равносильно смерти для неё.

Автомобиль затормозил. Задняя дверца открылась. Зимний воздух охладил лицо. Санитары быстро и умело переместили её на каталку и повезли в приемное отделение Перинатального центра.

Когда над ней появилось мужское лицо с абсолютно трезвыми глазами, она даже удивилась. Молодое лицо с умными глазами и короткой стрижкой. Чисто выбритый подбородок и белые зубы.

— Что беспокоит?

— Кровь из влагалища.

— Какой срок беременности?

— Двадцать восемь недель.

— Ребенок шевелится?

— Да.

— Отлично.

Доктор отвернулся от неё, и Мария Давидовна внезапно почувствовала облегчение. Она в родильном доме, рядом трезвый и умный доктор, ребенок шевелится, — у неё всё хорошо. И у её мальчика тоже.

С помощью акушерки она разделась и переместила тело в кресло. Ноги раздвинуты, но никакой неловкости. И нет ощущения, что она курица, которую будут потрошить. Она спокойно смотрела на сосредоточенное лицо врача, который осматривал её.

— Замечательно, — улыбнулся доктор акушерке, — кровянистые выделения есть, но они темные и, главное, шейка закрыта. Поднимаем в палату, капельницу с гинипралом и дексаметазон внутримышечно. Утром сделаем ультразвуковое исследование, думаю, что ничего страшного нет.

Заметив, что пациентка смотрит на него, он, продолжая улыбаться, добавил:

— Скорее всего, маленькая отслойка плаценты, совсем немного, с краю плаценты. Ничего страшного, бывает. В таких случаях, вовремя начатое лечение дает отличный результат.

— Спасибо, доктор, — сказала Мария Давидовна.

Доктор кивнул и ушел.

Акушерка подошла ближе и с улыбкой спросила:

— Как зовут?

— Мария…, — она хотела по привычке назвать отчество, но акушерка не дала ей это сделать.

— Ну, Маша, давай будем перебираться на каталку и поедем в палату.

Неожиданно для себя доктору Гринберг понравилось это обращение: короткое, простое и естественное, без чинопочитания и возрастных ограничений. Она уже забыла, когда кто-нибудь так называл её. В детстве и юности, — да, только в те далекие годы. Так звала её мама, и тогда она была счастлива, хотя и мечтала быстрее вырасти и стать самостоятельной. Глупые мечты юности — повзрослеть, встретить свою любовь и быть счастливой.

— Маша, что за слезы?

Акушерка — девушка лет двадцати пяти, серые глаза, чистое лицо, пухлые губы — с улыбкой смотрела на неё.

— Маму вспомнила. Она мне говорила, — не торопись, дочка, взрослеть. Потом обратно захочешь вернуться, ан не выйдет.

Акушерка удивленно похлопала глазами и, ничего не сказав в ответ, покатила каталку к лифту.

В пустой палате Мария Давидовна устроилась на кровати и спросила постовую сестру, которая прикатила стойку с капельницей.

— А почему я одна?

— Новогодняя ночь только начинается, — усмехнулась девушка в зеленом костюме, — думаю, часа через четыре-пять все места в палате будут заняты.

Мария Давидовна смотрела, как медсестра ловко ввела иглу в вену, присоединила капельницу и отрегулировала скорость введения раствора.

— Лежим тихо и думаем о чем-нибудь приятном. Я сейчас вернусь и еще укольчик сделаю, — сказала она и ушла.

Задумчиво глядя на падающие в бутылке капли, Мария Давидовна непроизвольно стала их считать, и, добравшись до пятидесяти, почувствовала непреодолимое желание уснуть. Она бы поддалась это желанию, но внезапный страх, что сон вернется, заставил её тряхнуть головой. Прислушавшись к себе, она стала ждать, когда пошевелится малыш, и он не заставил себя ждать. Улыбнувшись, она закрыла глаза и уснула.

Боль по-прежнему со мной, а, значит, я жив. Правда, теперь боль во всем теле, с головы до пяток, но так ли уж это важно. Богиня, моё основное болеутоляющее средство, говорит со мной, и я готов терпеть, чтобы слышать её, чтобы видеть и верить — она будет рядом, когда я безвозвратно шагну в бездну.