Роман Казимирский - Ундервуд Страница 4

– Тебя что-то беспокоит? – мне на самом деле было интересно, что могло послужить причиной его плохого настроения.

– Не то слово.

– Что-то случилось?

– Вот-вот случится.

– И что же?

– Война закончится, – он достал из кармана пару сухарей и начал грызть их с таким ожесточением, что я мысленно пожалел его зубы.

– И что же в этом плохого?

– Да как тебе сказать, – Анджей засунул сухарь за щеку и теперь отвечал с набитым ртом, нисколько не заботясь о впечатлении, которое производил при этом. – Вот ты что собираешься делать, когда все это закончится?

– Хм, я об этом не думал, – признался я. – Главное ведь вернуться, разве не так?

– Ты ведь богатенький мальчик, верно? – прищурился мой собеседник. – Золотая молодежь? Да не сердись так, я тоже не бедствую. То есть мы с тобой одного поля ягоды. Значит, ты меня поймешь. Мы побеждаем, в этом нет никаких сомнений. И вот приезжаешь ты домой весь такой героический, в орденах. Жена, дети… У тебя ведь семья, если я не ошибаюсь? У меня-то никого нет, кроме, возможно, каких-то дальних родственников. Родителей похоронил, жену не нашел, даже собаку не завел… Ну, да черт с ними. Ты приехал. Эйфория от смены обстановки прошла. Дальше что?

– Что дальше?

– Друг, ты на протяжении трех лет встаешь по команде, ложишься спать по команде, стреляешь, когда тебе скажут. Боже мой, да ты даже посрать без разрешения не способен! И вот все это заканчивается, и ты предоставлен самому себе. Долгожданная свобода? Как бы ни так! Здесь ты более свободен, чем там. У нас-то с тобой есть, куда возвращаться. В крайнем случае, мы можем всю оставшуюся жизнь валяться на подушках и потягивать коньяк. Это, кстати, именно то, что я собираюсь делать. А что светит тем, у кого нет наших возможностей? Приедет какой-нибудь очередной Джон Смит в родную деревню, а жена ему: о, дорогой, как хорошо, что ты вернулся, а то траву давно косить нужно. Так что давай-ка, скидывай шинель – и вперед. Возможно, сначала ему это даже понравится: ностальгия и все такое. А потом? В один прекрасный момент он поймет, что фактически для него ничего не изменилось. И если у него есть хоть крупица разума, он задаст себе один-единственный вопрос: ради чего все это было? Ты знаешь правильный ответ, Конрад?

– Просвети меня.

– Все это было нужно для того чтобы все оставалось, как и раньше. Нарыв давно зрел, и если бы не вмешался хирург, он бы прорвался рано или поздно. А так – и гной вышел, и все при деле.

– Не понимаю, о чем ты.

– Все ты понимаешь. Это только со стороны кажется, что в результате этой бойни что-то изменится. На самом же деле все, кто сидел наверху, там же и останется, а кто жрал объедки, будет продолжать это делать, только теперь у него на груди будут болтаться медальки.

– Допустим. И что ты предлагаешь делать по этому поводу?

– Да ничего я не предлагаю. Так, потрепаться захотелось.

Не могу сказать, что этот разговор произвел на меня большое впечатление. О чем-то подобном я и сам думал не раз, и то, что кто-то разделял мою позицию, меня даже радовало. Тем не менее, до определенного момента я не относился к словам Анджея серьезно. Наверное, впервые я вспомнил о них, когда, вернувшись, наконец, домой, после радостного приема остался наедине с самим собой в нашей с женой спальне. Адель общалась с гостями на террасе, а я вдруг ощутил, что вернулся на несколько лет в прошлое, словно и не уезжал никуда вовсе. Подойдя к полке, на которой хранилась моя коллекция марок, я взял в руки альбом и опустился на край кровати. Если не считать пары слипшихся страниц, все было так, как в тот день, когда я попрощался с семьей и отправился на вокзал, твердо решив защищать свою родину до последней капли крови. Этой жидкости во мне еще осталось достаточно, да и родина вроде как была в порядке, однако присутствовало ощущение того, что я что-то сделал не так. Задумавшись о том, был ли у меня выбор, я был вынужден признать, что его не было. Не мог ведь я, на самом деле, просто сбежать? Это трусость и предательство. Трусость ли? Или, может быть, естественная реакция человека на желание кого-то другого послать тебя на смерть ради размытой цели, заключенной в общих фразах о том, что враг рядом и вот-вот ворвется в твой дом, чтобы убить твоих детей и изнасиловать твою жену? И предательство ли это? Если да, то предательство чего? Или кого? Какой должна быть клятва, чтобы платой за ее исполнение было самое дорогое, что есть у человека – собственная жизнь? У кого есть право распоряжаться этим даром?

С трудом сдерживая чувства, которые рвались наружу, я вышел из комнаты и, стараясь выглядеть максимально приветливо, нашел в себе силы, чтобы несколько минут пообщаться с женой и нашими общими знакомыми, каждый из которых горел желанием узнать о том, что же такого ужасного я видел на этой «братоубийственной войне». Откуда это идиотское выражение? Я никогда не стрелял в своих братьев. Я убивал только тех, кто намеревался то же самое сделать со мной. Как можно называть братом того, кто, оскалившись, пытается перерезать тебе горло?

К счастью, мы с Анджеем давно выяснили, что являлись едва ли не соседями – дорога до его поместья заняла у меня всего пару часов. Жена отнеслась к моему желанию повидаться с боевым товарищем с пониманием, за что я был ей безумно благодарен. Дом, в котором обитал мой приятель, оказался на самом деле даже чем-то похожим на мой собственный, так что я еще раз отметил про себя, насколько он был прав в своих суждениях о том, что мы, в принципе, мало чем отличаемся друг от друга.

– Извини, что не встречаю! Иди на голос! Я сам не могу…

Услышав крик Анджея, который доносился из глубины особняка, я последовал его совету и через несколько секунд оказался в небольшой комнате, оформленной в восточном стиле. На софе, развалившись на подушках, лежал мой знакомый и с насмешливым видом наблюдал за мной. Сразу было видно, что он мертвецки пьян, однако его язык не заплетался, а голос был ровным и даже будто немного скучающим. Кивнув в сторону кучи валиков и подушек самых разных размеров и форм, Анджей предложил:

– Располагайся, как тебе удобно. Надеюсь, ты еще не отвык своими руками организовывать свой комфорт?

– Не успел.

Я быстро соорудил что-то наподобие кресла и уселся в него.

– Значит, ты решил воплотить в жизнь свои планы на будущее?

– А, ты об этом? – Анджей лениво качнул ногой в направлении батареи пустых бутылок. – Да, я на пути к просветлению. Осталось совсем немного. А ты как? Радуешься жизни?

– Стараюсь.

Осознание того, что мой собеседник прекрасно понимает причины, которые привели меня к нему в дом, как ни странно, совершенно не раздражало меня. Напротив, я вдруг успокоился – обстановка, царившая здесь, способствовала этому. Наверное, каждый в своей жизни хотя бы однажды бывал в лавке старьевщика. Так вот, эта комната чем-то напоминала подобные островки, замершие во времени посреди бурлящего океана жизни. Ну, вот, я снова впал в излишнее описательство. Постараюсь больше не делать этого.

– Я вот о чем хотел поговорить, – я начал осторожно, понятия не имея о том, что в действительности собирался сказать. – Ты, конечно, был прав тогда. Ничего не изменилось. Я вернулся в тот же мир, из которого когда-то уехал. Это страшно.

– Не особо, если не задумываться, – ответил Анджей, сделав большой глоток коньяка, даже не поморщившись.

– Не все могут позволить себе забываться таким образом, как это делаешь ты.

– Что мешает? Ах, да, у тебя же семья.

– Вот именно.

– Что ж, не повезло тебе, друг.

– Да… То есть нет. Но я не о том. Да, здесь все, как и раньше. Но ведь наши родные не виноваты, правда?

– Совершенно не виноваты.

– И нужно жить дальше.

– Конечно, нужно.

– Но как?!

Прежде чем ответить, Анджей приподнялся и, с сожалением взглянув на опустевшую бутылку, отставил ее в сторону и потянулся за новой. Пока он открывал ее, я с удивлением отметил, что его руки нисколько не дрожали, хотя этого следовало ожидать, особенно учитывая количество алкоголя, которое он, судя по всему, успел в себя залить. Справившись с пробкой, мой собеседник наполнил бокал почти до краев и вопросительно взглянул на меня.

– Нет, спасибо, – я никогда не был сторонником выпивки и решил, что не стоит начинать.

– Не буду настаивать. Как жить? Да никак. То есть просто жить, и все. Ни о чем не задумываясь, ничего не вспоминая. Ты все равно не сможешь изменить того, что уже произошло. Пули, которые ты выпустил, не вернутся назад. Люди, которым ты помог раньше времени отправиться на тот свет, давно спокойно гниют где-то. Да, у многих были дети, отцы, жены…

– Достаточно, я понял тебя.

– Извини, я увлекся. В общем, что сделано, то сделано. И черт с ним. Помнишь Джона?

– Конечно.

– Бери пример с него. Я всегда считал его немного придурковатым, а он на проверку оказался намного умнее нас с тобой. Просто в какой-то момент выключился – и все. Думаю, сейчас ему хорошо.