Владимир Бочкин - Синдром бездны (СИ) Страница 5

Я сказал, что разряд был достаточно сильным, так вот, я ошибся. Воля к жизни у этого парня была сильнее тока. Он не выпустил прутья из рук. Болтая ногами в воздухе, он намертво вцепился в решётку. Этого не может быть, система надёжная, проверенная десятилетиями, она никогда не давала сбоев.

Я снова нажимаю на кнопку с тем же результатом. Только яростное стремление жить ещё ярче вспыхивает в его взгляде, словно электричество питает его волю к жизни.

— Что происходит? — в моих наушниках грозно звучит голос Германа Максимовича, — Почему ты не включаешь ток?

— Я включил, — приглушённо говорю я, — два раза включал. Но он держится.

— Ну так включи в третий раз! — рявкает начальник.

Я снова нажимаю на кнопку. Голова парня обвисает, но хватка сохраняется.

— Ничего не получается.

— Может, электропроводка накрылась, и ток не проходит, — вмешивается Игорь.

— Не может быть, — возражаю я, — Разве не видишь, как он дёргается!

— Проверь детектором, — советует прокурор.

Я открываю панель и включаю проверку. Лампочка замерцала ровным алым огнём.

— Работает, — устало говорю я, — система работает исправно.

— Я требую прекратить издевательство над моим подзащитным, — напоминает о своём существовании адвокат, паря левее и семь крыльев выше. Но никто не обращает внимание на его деланное возмущение.

Я начинаю нарезать круги над бездной. Остальные как заведённые повторяют мои манёвры.

— Я требую остановить казнь, — забубнил адвокат.

— Казнь не может быть остановлена. Это не предусмотрено законодательством Свободного Пространства.

Я снова нажимаю на кнопку, но парень висит как приклеенный. Мне кажется, что я сплю.

— Но мне то что делать? — ору я в микрофон. — Мне что, поджаривать его, пока он не отвалится? — у меня вдруг дико разболелась голова. — Или кружить, пока он не устанет?

— Прекратите истерику, Третий! — рычит начальник. — Почему не предусмотрено усиление напряжения в случае необходимости?

— Потому что никогда не было никаких накладок, могу сказать с полной уверенностью, не первый день работаю, — говорит прокурор. — Сила тока оптимальна.

— Сейчас мы что-нибудь придумаем, Третий, — неуверенно говорит Герман Максимович, но все понимают, что ситуация тупиковая. Меня поразили нотки беспомощности, проскользнувшие в голосе моего несгибаемого шефа.

Неизвестно сколько смертник может так провисеть. Человек в стрессовом состоянии способен на многое, а если его «перемкнуло», то мы можем так парить очень долго.

— Может, он потерял сознание и держится рефлекторно, — предположил прокурор, но я уже никого не желаю слушать.

— Я не хочу ничего придумывать, — говорю я. Мне кажется, что я общаюсь с движущимися тенями.

— Что ты задумал? — с тревогой спрашивает начальник. В его голосе слышатся панические нотки, мой тон ему совсем не нравится.

— Если казнь нельзя остановить, значит, я доведу её до конца. Я убью для вас этого парня, — устало говорю я и выключаю микрофон.

Я вытаскиваю из кобуры пистолет, щёлкаю предохранителем и передёргиваю затвор. Нет он не потерял сознание. Парень поднимает голову на металлический лязг. Нетрудно догадаться, что этот холодный звук значит лично для него. Я тщательно прицеливаюсь прямо в его запрокинутый лоб. Трудно удерживать пистолет в потных ладонях. Конечно, не упадёт, есть петля для кисти, но целится трудно.

Первый выстрел рикошетит от решётки, я слышу, как пуля пробивает правое крыло. Парень вздрагивает.

— Немедленно прекрати, — раздался зычный голос моего начальника, приглушённый давящей тишиной.

С таким голосом, не то что здесь, в опере без микрофона петь можно, — отстранённо думаю я, снова прицеливаясь в открытый лоб. Глаза Яковлева широко раскрываются и теперь выражают только ужас, животный страх перед смертью.

Я снова промахнулся, пуля попадает ему в плечо. Рука безвольно повисает на короткой цепочке браслета. Но он продолжает держаться одной рукой. Я готов заплакать, что для меня совсем не свойственно. Трудно найти более жизнерадостного и маловпечатлительного человека, чем я. Но сейчас моё непробиваемое жизнелюбие дало течь и готово уйти под воду как «Титаник».

Ну почему он такой упрямый осёл! Ведь всё равно умрёт, так или иначе.

— Почему ты не умираешь, ублюдок, — заорал я, выпуская пулю за пулей и прекращаю только когда вместо выстрелов раздаются сухие щелчки пустого магазина.

Две пули попали в решётку и улетели в неизвестном направлении, причём одна из них пролетела в опасной близости от моего лица. Ещё две изрешетили ему плечо и задели шею. Другие улетели в бездну, словно я хотел расстрелять именно её, и только последняя попала мальчику в голову. Его отшвырнуло от решетки, и он до странности неторопливо начал своё вечное погружение в бездну. Как-то я вычитал, что каждое путешествие начинается с первого шага. У него с последней пули.

Я всё-таки не убил его. Пуля задела лобную кость и если бы у него был шанс остаться жить, то на лице остался бы шрам. Может, даже прибавил бы мужского шарма его смазливой физиономии. Он всё ещё, практически в полубессознательном состоянии, с несколькими пулевыми ранениями, пытается затормозить падение. Надеется, что мы одумаемся и зацепим его обратно? Тело, фактически уже без активного участия разума, на одних вбитых рефлексах пытается планировать.

Извечная мечта всех осуждённых на смерть. Добраться в свободном полёте до стены и прямиком влететь в чудесным образом попавшуюся поблизости пещеру, которая, разумеется, ведёт наверх, к жилым ярусам. На этой идее основана добрая половина боевиков. Герой конечно невиновен, неправедный суд и подкупленные свидетели отправляют его на смерть. Он чудесным образом спасается в пещере. Там есть переход в жилую пещеру, где обязательно живёт красивая девушка (обычно моется в душе в этот момент). Она в него влюбляется и помогает доказать невиновность. Злодеи посрамлены, добро торжествует, секс и хэппи-энд.

Но здесь не кино и ему ничего не светит. Не будет в его жизни девушек и не сможет он доказать свою невиновность, потому что виновен как смертный грех. А все полуобморочные попытки планировать, нелепы со скованными руками и ногами. По-любому умрёт от потери крови, болевого шока или его проглотит бездна, или что она там делает с такими как мы. Последнее, что вижу — это его глаза на залитом кровью лице. В них уже нет ни жажды жизни, ни страха смерти. Ярким блестящим фонтаном плещется безумие. Бездна добралась до него.

Смертник медленно тает в черноте. Его тёмный силуэт постепенно сливается с тьмой и, кажется, что он не падает, а растворяется в воздухе, пространство поглощает его навсегда. Всё кончено. Мне вдруг захотелось спать и ни о чём не думать. Отдаться на волю течения, плыть, чтобы пристать к тихой гавани, всё равно какой, лишь бы тихой и безопасной.

Заботу обо мне берут служебные рефлексы. Я вложил пистолет в кобуру и включил микрофон. Я ожидаю симфонию ругани, но слышу такой же усталый голос Игоря.

— Ты меня слышишь, Лёша? — позывные были временно забыты.

— Да, слышу, — вяло говорю я.

— Всё кончено, Леша, всё кончено. Ты молодец, но теперь всё кончено, летим на Базу. Давай, старина, выруливай наверх.

— Хорошо, — безучастно говорю я и вписываюсь в восходящий поток.

Он соврал мне. Ничего не было кончено.

Мне хочется стать роботом, машиной и я с некоторым удивлением вспоминаю, что у меня есть жена, сын, мне всего 29 лет и хранителем я работаю пятый год, потому что хороший летун и здесь хорошо платят, а ещё есть отличный социальный пакет и всяческие льготы, что немаловажно. А может следовало остаться на прежней работе? Забыл, кем работал раньше. Смешно. Действительно смешно и я улыбаюсь весь путь наверх. Даже не помню как долетел. Наверное, становлюсь рассеянным.

На базе мы доложили, что приговор приведён в исполнение. В отчётах написали, что всё прошло в штатном режиме. Герман Максимович заверил меня, что происшедшее не станет достоянием общественности. Когда я подписал рапорт и собрался уходить, начальник задержал меня и почему-то обратился на вы.

— Алексей, вы сегодня поступили решительно и мужественно. Молодец. Мы все немного растерялись, но вы с честью вышли из создавшейся ситуации, — Герман Максимович говорит через силу. — Вы подавали рапорт, с просьбой о переводе на оперативную работу, считайте, что он уже одобрен.

— Спасибо, Герман Максимович.

Я удивился. Ожидал, что после случившего у меня, как минимум, попросят заявление по собственному желанию, а вместо этого повышение.

— По закону вам полагается недельный отпуск. За это время будут готовы бумаги о вашем переводе. Счастливо.

— До свидания, — сказал я.

Два часа ночи.

В ангаре ждёт Игорь. Он привычно хлопает меня по плечу, улыбается во весь рот.