Патрик О'Лири - Невозможная птица Страница 51

Они тоже были счастливы.

Песня выходила прямо из его живота, и слова появлялись на свет так, словно он сочинял их на ходу. Он пел медленно и печально – не то чтобы кантри, не то чтобы фолк. Его голос утешал – надломленный и нездешний, он говорил об упущенных возможностях, потерянных радостях – песня, написанная для кого-то, кто расстался с жизнью слишком скоро и не знал, что потерял. Это звучало как письмо к самоубийце. Написанное кем-то, кто любит его. Перечень всех прекрасных вещей в «этом милом старом мире».

Какая печальная песня, подумал Дэниел. Хорошо, что я счастлив.

Слушая, Дэниел набрасывал в уме свой перечень. На данный момент он казался самым важным из всех перечней, какие он когда-либо составлял. Это был перечень всех тех вещей, которые делали его счастливым. Он пытался быть счастливым.

Нос Джулии.

Тот единственный гармонический переход в песне Рэнди Ньюмена[63] «Мари».

Полночный сад, усеянный светлячками.

Женская грудь.

Пробуждение рождественским утром.

Те моменты, когда ты забываешь, кто ты такой.

Чарли Чаплин, ездящий верхом на шестерёнках в «Новых временах».

Холодное пиво в запотевшей банке после стрижки газона жарким летним днём.

Любой абзац из «Лолиты».

Фолкнеровский «Когда я лежу, умирая». Когда они уронили гроб в реку.

Чёртово колесо, когда оно поднимает тебя вверх.

Обрушивающаяся Стена.

«Звуки животных». Все её тридцать восемь минут и две секунды.

Освобождение Нельсона Манделы.

Мег Райан и рисовый пудинг.

«Битлз» с Эдом Салливаном.

Катание на санях.

Костёр на побережье.

Косяк пролетающих в небе гусей в форме буквы V.

Шон, отпускающий очередную глупую шутку.

Шон, говорящий «папа».

Шон, только что появившийся из утробы, глядящий на него тёмными-тёмными глазами.

Майк, кладущий руку ему на сердце в золотистом пшеничном поле.

Майк, держащий его за руку на похоронах дядюшки Луи.

Да, правильно. Это не были похороны Джулии. Неудивительно, что он не мог вспомнить их. Джулия была жива.

Дэниел просмотрел свой список. Он искал связи. Существовала ли какая-то единая нить, проходящая через все вещи, которые делали его счастливым? Странная мысль посетила его: они все были временными. Они все кончались.

Слепой положил свой потрёпанный инструмент на колени и осторожно потянулся за пивом, нащупывая его своими паучьими пальцами.

– В чем дело, браток? – спросил он, поворачивая голову в направлении Дэниела. – Песня выбила тебя из колеи?

– Да. Она была прекрасна.

Слепой поднял свой стакан, словно провозглашая тост.

– Люсинда Уильямс. Бог благословил ею блюз, – он сделал долгий глоток и раскатисто рыгнул. – Однако ты не кладёшь деньги в мою шляпу.

Дэниел вытащил бумажник и опустил в чёрную шляпу пару баксов. Он увидел логотип, вышитый на шёлковой подкладке: чёрный ангел. А на дне, покрытая беспорядочно набросанными зелёными купюрами, лежала мёртвая колибри.

– Спасибо, браток. С тобой все нормально?

– Да, конечно. Я счастлив.

– Ах-х-х, – чернокожий издал хриплый вздох. Потом улыбнулся широкой беззубой глуповатой улыбкой, проявившей морщины на его лице. – И что делает тебя таким счастливым?

– Ну, как сказать… все вместе.

– Ах-х-х, – снова хрипло вздохнул тот.

Дэниел попытался выдать какое-нибудь доказательство, изображая из себя лучшего Дейла Карнеги, на какого был способен.

– Каждый день – это подарок, не правда ли? Каждый день мы проживаем на день больше, чем предполагалось.

– Знаю, – сказал чернокожий. – Это ужасно, разве нет?

– Да, – согласился Дэниел. – Но я стараюсь чувствовать себя счастливым от этого.

Помолчав немного, музыкант сказал:

– Знаешь, что я делаю? Когда на меня такое находит? Я пробую пойти туда, где я в последний раз был счастлив. – Он снова взял гитару и принялся перебирать струны, нащупывая путь к новой песне. Вот тут Дэниел и увидел шрамы на его запястьях.

– А где это? – спросил он. Чернокожий улыбнулся.

– Братец, когда я это узнаю… ты будешь первым, кому я скажу.

Дэниел погрузил все свои сумки в багажник быстроходного серебряного «вольво» – самой надёжной машины в мире – решив, что он должен отправиться куда-нибудь. Куда-нибудь было лучше, чем никуда.

Он решил отправиться туда, где он в последний раз был счастлив.

Флорида. Его последнее воспоминание. Их поездка в Диснейленд. После этого были только они с Шоном в их доме в Детройте. И туман со снегом за окном. И кофейная проблема каждое утро. Он решил, что все это, должно быть, началось именно тогда. Его скорбь по Джулии. Боязнь выйти из дома. Открыть дверь. Прочесть почту. Заморочки с кофе. Укрывание Шона одеялом. Шоновы кошмары. Каждую ночь. Одни и те же кошмары. Что-то насчёт колибри.

Этому не было конца.

Перед этим была их поездка в Диснейленд. Они строили планы. Заказывали брошюры. Шон заучивал их наизусть. Что они увидят? Зачарованный замок. Страну будущего. Это – Маленький Мир, в конце концов. Они зациклились на этом – нет, он не хотел об этом думать. Снова проигрывать в голове эту мелодию. Он вспомнил: они были на пути домой. Шёл дождь, ужасный ливень, обрушивающийся на землю серебристыми покрывалами. В один момент он стал настолько сильным, что им пришлось остановиться. Дождь грохотал по крыше. Стекла запотели. Диснейленд. Это была идея Джулии. Идеальные каникулы для всей семьи. Теперь он вспомнил.

Он пойдёт за своей памятью.

Куда бы она его ни привела. Туда, где он в последний раз был счастлив.

Сжимая рулевое колесо и выезжая на трассу I-75, ведущую к югу, Дэниел бросил на себя взгляд в боковое зеркальце. Он улыбался. Почему он улыбался? У него была цель. Миссия. Смысл жизни. Это было, решил он, даже лучше, чем быть счастливым.

– Я еду в Диснейленд! – заорал он и нажал на газ.

У-УПС!

На следующий день Майк сидел в углу за холодным столиком с видом на реку Детройт, ожидая её на том же месте, где они встретились: у Тони. Он не стал снимать свою коричневую кожаную куртку, так как от окна тянуло холодом. Время ланча прошло, толпа понемногу рассасывалась, в воздухе стоял запах пиццы и пива. Ожидая её, Майк чувствовал себя так, словно всю жизнь шёл к этому часу, к этому месту. К этой возможности. Он подозревал, что немногим людям приходилось в жизни делать подобный выбор. Они так и не выяснили, на что они способны. Он выяснит. Он был готов испробовать все что угодно. Абсолютно все. Он хотел прочь отсюда.

Он подвигался на стуле, уравновешивая свой тяжёлый карман. За окном скользили льдины; некоторые из них были достаточно большими для того, чтобы послужить хоккейным полем для юниоров. Солнце проглядывало сквозь стёганое одеяло серых облаков, выпуская прожекторные столбы света поиграть на зеленовато-синей поверхности воды. Баржа с Великих Озёр выскользнула из-за поворота. Майка всегда поражало, какие они длинные. Оседая и зарываясь в воду под тяжёлым грузом, они шли в Чикаго, где сваливали руду и возвращались обратно налегке – легко и быстро скользя по волнам, оставляя после себя широкую кильватерную струю. Он любил представлять себе жизнь моряков: спокойная жизнь от порта до порта, куча свободного времени. Чтобы читать. Расслабляться. Что угодно.

Для Майка это положение представлялось самым лучшим. Посередине. Он уже давно заметил, что каждый раз, с удовольствием предчувствуя окончание очередного проекта – скажем, трудных съёмок – он находит особое очарование в этом состоянии почти-завершённости. Это была обитель желания. Место, которого не могло коснуться поражение. Пока он находился Посередине, не было разочарований, разрушенных надежд, неожиданных последствий. Телефонный звонок, который ты собирался совершить, мог изменить всю твою жизнь. Письмо, которое ты ещё не открыл, могло принести самые удивительные известия: премию, освобождение от налогов, настоящую любовь. Следующий снимок мог стать лучшим снимком за всю твою карьеру. Было возможно все.

Может быть, подумал он, вот что представляет собой это место: лимбо.

Когда она вошла, солнечный луч упал на неё – на её длинное коричневое пальто, словно вышедшее из семидесятых, серый свитер с высоким воротом, казалось, удлинявшим её шею. Чёрные ливайсовские джинсы в обтяжку, подчёркивающие форму её ног и изгиб бёдер. Привлекательная женщина, которая доверяла ему. Когда она посмотрела на него, он почувствовал одновременно и радость, и отторжение; он не рассчитывал ещё раз увидеть этот взгляд.

– Я заказала саганаки, – сказала она, когда они поцеловались. – Что-то не так?

– Я просто думал о том, как ты красива, когда на тебе одежда.

Она просияла и посмотрела на него из-под своих пленительных бровей.

– Нам не обязательно есть. Мы всегда можем отложить ланч и пойти ко мне.

Майк в смятении обнаружил, что это предложение вызвало в нем отклик. Он покачал головой.