Роберт Шекли - В стране чистых красок Страница 6

Я огляделся, желая увидеть, как разместились наши друзья.

Элнаминг сидел в четвертом ряду, за колонной. Он улыбнулся, радуясь, что нам так повезло. Грандинанг, этот милый чудак, выпросил разрешение участвовать в церемонии – хотя просить совершенно не требовалось: члены Совета в любом случае его бы выбрали. А наш дорогой Дерних вовсю заигрывал с девушками, участницами процессии – это его излюбленное занятие в последние три года, после достижения зрелого возраста.

Ланея и я были настолько возбуждены, что не разжимали сцепленных рук и, затаив дыхание, ждали начала церемонии, хотя каждый год она повторяется с почти абсолютной точностью. Никто не может сдержать волнения во время праздника Сарамейш.

И вот празднество началось. Сперва выступали юные девушки, с ног до головы одетые в белое, затем юноши в красновато-коричневых и зеленых, цвета лесной листвы, одеждах. Их танец, по-моему, отражал некую страстную мольбу.

Затем на железной тележке привезли бога Раздоров.

(Все это, разумеется, символы; никто по-настоящему не верит в бога Раздоров. Это просто праздничное действо.)

В этом году бог был просто великолепен – почти десять футов высотой, весьма представительный, ярко раскрашенный в черный, красный и желтый цвета с металлическим оттенком. Он выглядел очень тяжелым и мощным. И совершенно неуязвимым. По рядам зрителей пролетел встревоженный шепоток, ибо Цех Ремесленников, как известно, всегда, в течение всех долгих веков своего существования, относился к данному заказу с особым рвением, и, гордясь своей профессией, ремесленники делали чуть ли не вечным то, что предназначалось всего лишь на один день.

Тележка остановилась. Последовала целая серия умилостивительных пантомим, несколько песен, драматический речитатив. Исполнено все было просто восхитительно, самые лучшие и тонкие образцы театрального искусства всегда приберегаются специально для этого праздника.

И вдруг – как-то чересчур быстро! – представление закончилось и вперед вышел Дерних. Он решительно приблизился к божеству – мы с Ланеей прямо-таки лопались от гордости, ибо этот человек входил в число наших ближайших друзей. Дерних медленно обошел бога кругом, и кое-кто из детей заплакал от напряжения. Но тут появились Грандинанг и другие клоуны, одетые в яркие костюмы, изображавшие цветы и травоядных животных. Они шутили, пели дурацкие песенки, щекотали друг другу пятки и бока. Дети визжали от смеха, и даже мы, взрослые, не могли сдержать улыбки при виде клоунских ужимок.

Но тут внимание зрителей вновь привлек к себе Дерних, он наконец подобрался к божеству, влез на тележку, и теперь на клоунов никто просто не обращал внимания. Все смотрели только на Дерниха, и все наши помыслы были связаны с ним одним!

Дерних обследовал бога и храбро повернулся к нему спиной. Мы зааплодировали. Он снова повернулся к божеству лицом, содрал с него большую часть одежд и разорвал на куски.

Мы замолкли и затаили дыхание.

Точно рассчитанными движениями Дерних продолжал срывать с бога одежды, пока тот не предстал перед нами полностью обнаженным. Мы ждали. Теперь Дерниху отступать было некуда, он должен был идти до победного конца. И голыми руками отвоевать счастье всего города.

Он обшаривал тело бога – оно сделано из различных металлов и выглядит так, словно ему нипочем даже извержение вулкана – касаясь то одной его части, то другой и надеясь определить, где именно находится сокрытое внутри божества абсолютное зло. Пальцы Дерниха скользили по лицу бога, по его массивной груди, по крепким бокам…

Потом он замер: видно, нашел то, что искал! И вдруг нанес сокрушительный удар прямо в это место, насквозь пробив тонкий мягкий слой меди, лишь прикрытый бронзовым листом!

Глаза Дерниха закатились; он был похож на слепца, когда ощупывал пальцами проделанную им дыру. Он все глубже просовывал руку в тело божества, разыскивая более податливые слои, разрывая их и все расширяя дыру. Он рвал и рвал мягкий металл – плоть божества… Потом вытащил руку – она была в крови – и снова сунул ее куда-то в тело бога, яростно стиснул там что-то, уперся ногами покрепче и потянул. Жилы у него на шее надулись. Мы затаили дыхание, а кое-кто начал даже потихоньку ругать ремесленников, которые из-за своей излишней старательности чуть не испортили весь праздник.

И тут Дерних наконец расслабился. Что-то там нащупав, он вырвал из внутренностей бога железный штырь и продемонстрировал его нам. То была одна из крепежных основ всей конструкции. Когда Дерних поднял штырь над головой, мы вздохнули с облегчением, дружно зааплодировали и стали радостно обниматься. (Каждый год эта церемония повторяется, и каждый год штырь вытаскивается, в общем, очень легко, так что Дерниху просто хотелось продемонстрировать красоту своих мускулов, на самом-то деле достаточно было слегка потянуть. Все мы прекрасно об этом знали и понимали, что вряд ли возможна какая-либо разумная причина того, что обряд довести до конца не удастся, но тем не менее нервничали, с волнением ожидая, когда же это произойдет. Сарамейш всегда производит чрезвычайно сильное впечатление.)

После извлечения железного штыря у божества отвалилась левая рука и с грохотом упала на дно тележки. Дети завизжали.

Теперь Дерних действовал торопливо, решительно разрывая медные листы и выдирая из божественною нутра одну подпорку за другой – видимо, эти железки служили чучелу ребрами. Движения Дерниха все больше напоминали танец, аккомпанементом которому служил медленный и неотвратимый распад тела божества. Наконец Дерних выдернул его основу – спинной хребет – и быстро отступил в сторону. То, что еще осталось от бога Раздоров, рассыпалось само собой. Сунув руку в груду обломков, Дерних вытащил оттуда двухкамерный шар из красного кварца – сердце бога – и с грохотом разбил его о землю.

Теперь наконец зрителям разрешалось разразиться бурными аплодисментами, что мы и сделали, от души рукоплеща Дерниху и выпуская наружу скопившееся напряжение. Церемония должна была продолжаться еще несколько часов, и мы остались до самого конца, приняв участие в танцах и во всем прочем. Однако сцена, во время которой Дерних одержал победу над богом Раздоров, составляла основу празднества, была его контрапунктом, средоточием нашей Тайны.

Тяжело оглядываться назад. Прошлое представляется мне совершенно ясным и понятным, однако оно не влечет меня больше. И к воспоминаниям о былом я стал равнодушен. Мне кажется, что все это происходило не со мной и никакого отношения ко мне не имеет.

Настоящий я – тот, каким я ощущаю себя сейчас.

Впрочем, подобное положение дел тоже меня не удовлетворяет. Я продолжаю вести дневник, но порой, перечитывая его, нахожу написанное ранее совершенно мне непонятным. По-моему, человеку все же необходимо иметь некую связь со своим прошлым. А я этой связи не ощущаю.

Мне легче записать что-то, чем это потом перечитывать, ибо порой собственные заметки кажутся мне написанными не мной, а кем-то другим, совершенно мне неведомым. К тому же я не в состоянии обнаружить в них и той общности стиля, которая, по моему разумению, должна быть свойственна одному и тому же человеку.

Многое из того, что я записал в дневнике, представляет собой, по всей вероятности, сны или некие фантазии. Иного способа объяснить все вышесказанное я не нахожу.

Очень хотелось бы знать, как все-таки Ланея стала моей женой. Но может быть, лучше мне этого и не знать?

…Наступил другой день, и настроение у меня тоже другое. Не знаю, откуда у меня столь подозрительное отношение к своему прошлому. Как разъяснил мне Вольфинг, прошлое – это всегда состояние потенциальных, но не воплощенных возможностей, и реальные его результаты можно узнать лишь в настоящем.

Интересно, чем я заслужил внимание и любовь таких замечательных друзей, как Вольфинг и другие? Мои друзья редко сердятся на меня и почти никогда не раздражаются, даже если инопланетное образование приводит меня к непреднамеренным промахам. Они великодушно расценивают мое поведение с позиций любви, как, впрочем, и я – их.

Сегодня у меня совершенно особенный день – то, что здесь называется «днем взрыва звезды». Он начался очень спокойно, без какого бы то ни было намека на то, что должно произойти. Я пил утренний кофе и читал поэтический сборник – эксперименты С'тенма с античным гелианским стихом. Я, должно быть, единственный человек на Калдоре, который еще не читал этих миниатюрных шедевров. Зато я имею удовольствие читать их сейчас впервые и наслаждаться каждым глотком этого дивного поэтического напитка, этой прихотливой и немного архаичной словесной паутиной.

В дверь постучали. Это зашел Вольфинг.

Некоторое время мы болтали о всяких пустяках. Человеку со стороны подобная беседа могла показаться вполне заурядной, однако мы с Вольфингом связаны тесными узами дружбы. Это значит, что я не могу избежать эмоционального проникновения в его мысли, скрытые за выражением лица, за жестами и телодвижениями.