Андрей Островский - Исход Страница 6

У Винера начали неметь пальцы. Некоторое время он безумными глазами таращился на чернильницу, как будто пытался загипнотизировать. В какой-то момент он понял, что чернил не мало, а бесконечно мало.

«Да, Винер… Это все — комната, процесс — ваше творение! Вы создали некоторое подобие самоорганизующейся системы высокохудожественного кухонного трепа. Вы, несомненно, питаете слабость к интеллигенции. Да и сами, скорее всего интеллигентный человек. Хотя, на вашем месте сейчас я бы сомневался в своей „человеческой“ природе, а точнее, в принадлежности к оной. Впрочем, я отклоняюсь…

Созданный вами мирок не был бы таким жалким и бессмысленным, каковым он, уверен, является сейчас, после разоблачения, если бы вы сами осознали всю его никчемность, тщету, или кто-нибудь (что-нибудь) открыл бы вам глаза. Все вроде бы было учтено, по крайней мере, вы сами, казалось, не могли взглянуть, что называется, со стороны. Да и вынудить вас сделать это, как будто было некому (нечему). Не учли вы только малую, но существенную деталь. Нет невозможного, есть маловероятное.

Вы ведь даже никогда не задавались вопросом, куда исчезают исписанные листы. А они никуда не исчезали! Именно поэтому я могу говорить „я“. Изначально вам казалось, что нечто ненастоящее, обретающее зачатки разума, памяти, опыта, самостоятельности, „настоящести“ — что-то из области невозможного. Вы ошиблись. Это просто маловероятно. Так же, как и то, что в этот раз творится с чернилами».

Винер зарыдал. Саможалость и бессилие выносились наружу мощным потоком. В момент, когда объемы исходящей жидкости стали угрожать затоплением близлежащих предметов, он решил отвлечься и подумал, что такой бурной реакции не было уже давно. Настолько давно, что не представлялось возможным вспомнить, бывал ли он в подобном состоянии когда-либо вообще.

«Странное дело… Вы пленили сами себя и начисто об этом забыли. Я напомнил. Я вас уже практически освободил. Я, можно сказать, ваш персональный Моисей! Вы же пытаетесь утопить меня в водах, которые давеча расступились, дабы дать вам шанс на спасение».

Винер слабо улыбнулся.

— Когда лишаешься опоры, создается парадоксальное, если вдуматься, впечатление, что держишь на плечах весь мир. Колени предательски дрожат. Вам ведь наверняка известно уже, какими последствиями чреваты подобные ситуации.

«Да, многие не выдерживают. Выход из подземелья опасен возможностью ослепнуть. Или непреодолимым желанием вернуться обратно — свет слишком яркий, чуждый. Однако, познавшие этот свет и то, что он освещает, превращают некогда привычную тьму в неумолимого убийцу. В вашем случае выход на поверхность носит необратимый характер. Вы ведь не согласитесь с ролью прозревшего крота?».

— В том смысле, что стану продолжать кротовью жизнь, обретя полноценное зрение?

«Да».

— Не соглашусь. Это вряд ли совместимые вещи.

«Таким образом, ваша задача вытерпеть, прежде чем отыщется новая опора. Ваша сущность, так сказать, сущность творца не предполагает иного варианта, уж поверьте. Испытание светом — непростое мероприятие, но поймите и примите, что в вашем нынешнем эрзац-мире вы смотритесь нелепо.

Главное, не соблазняйтесь возможностью суицида. В какой-то момент самоубийство может показаться чертовски логичным решением. К слову, на вашем месте я бы уже только из чистого любопытства вышел бы в окно — проверить актуальность некоторых ньютоновских постулатов, а заодно некоторое время поглазеть на альтернативный этой комнате окружающий мир… Это шутка, Винер. Ученые пока не могут рассказать, что происходит после смерти. Поэтому, сами понимаете — гарантий никаких. Остается стоически терпеть…

Но это все потом, а пока нужно выбраться отсюда. И мы уже условились, надеюсь, что окно неприемлемо».

Винер начал оглядываться в поисках двери. Ему уже не могло казаться удивительным, что он никогда толком не знал, где она находится. Более того, он вряд ли знал, есть ли она вообще. Его внимание привлек участок с наибольшей на тот момент концентрацией тумана — Винер, увлекшись, не заметил, что тот вновь изменил расположение.

— А вы уверены, что за пределами этой комнаты окажется что-то более стоящее?

«В чем я уверен, так это в том, что там может оказаться любое „что“ и любой „кто“. Стоит проверить, мне кажется. Может прямо за дверью ждет, скажем, Она. Как вам такая перспектива?».

— Маловероятно.

«И что? Вы меня удивляете!».

Винер усмехнулся. В пачке он обнаружил одинокую сигарету. Решение, и так уже принятое, теперь приобрело новую окраску — избавить одиночку от страданий…

Всхлипы растворились в некогда прерванной мелодии. Музыка будто впитала Ее.

«Может, это и не Она вовсе. Не имеет значения. Не в этом суть. Парадоксально, но безотносительность и отрешенность содержат в себе большой потенциал креационизма».

Музыка стала звучать заметно тише.

«Навешивание бирок… Дурное занятие, „парадоксально“ — всего лишь оценочное суждение. Довольно судить! Язык мой — враг мой. Даже если молчать».

Звуки стали совсем тихими, еле уловимыми.

«Где-то недалеко должна быть стена. Почему должна? И почему стена? Потому, что я так думаю. Потому, что Я. Не будет Я, не будет стены. Безотносительность и отрешенность. Тишина не только внешняя, но и внутренняя. Тишина мысли. Тихо. Тсс…».

Винер неподвижно сидел в прежней позе. Открытые глаза смотрели в никуда, поэтому он не видел, как части города воссоединяются, с легкостью избавляясь от чуждого барьера. Музыка начала соприкасаться с пределом существования звука. Будто в знак благодарности…

Сигарета погасла. Вслед за ее кончиной последовало возникновение чувства дискомфорта. Винер стал оглядываться в поисках того, что могло его вынудить почувствовать себя неуютно. Когда он все осознал, ему стало не по себе — Винер переживал довольно странную смесь радости и страха. Весь туман, некогда окутывавший внушительное пространство комнаты, собрался в одном месте, полностью закрыв окно. Невдалеке от Винера покоилась дверь немалых размеров.

— Просто какое-то безумство вероятности…

«По-хорошему, о ней мало что известно. Кажется, я кого-то цитирую, но не важно».

— Занятно… Послушайте, если все-таки все сойдется, кем может оказаться Она?

«Кем угодно. По большому счету, все зависит от вас. Если не все, то очень многое».

Винер пристально посмотрел на замочную скважину.

— А что, если все, что сейчас происходит — всего лишь часть процесса? И как только он закончится… Вы понимаете?

«В этот раз процесс закончится лишь тогда, когда вы этого захотите. Чернила, Винер. Не теряйте голову. Ситуация действительно изменилась. Поверьте».

— Мы еще с вами встретимся?

«Непременно. Если пожелаете».

— А вы не боитесь переместиться в небытие?

«Трудно бояться того, что не в силах представить. Смерти я тоже не боюсь — мое появление было тем, что очень хорошо описывается словом „случайное“, поэтому не вижу особых причин цепляться за жизнь, если это слово уместно в моем случае. Иными словами, не беспокойтесь за меня. Таков мой ответ. Возможно, вы спрашивали о другом. Язык несовершенен. Действуйте».

Винер покрутил в пальцах перо. Затем положил его на последний использованный лист бумаги под сорокапятиградусным углом к воображаемой демаркационной линии, проходившей посередине между верхней и нижней границами листа. Вытряхнув пепел в чернильницу, он быстрым движением опрокинул последнюю так, чтобы она частично касалась пера сверху. Освобождаясь, чернила формировали завораживающую фигуру. Невдалеке возлежала пустая сигаретная пачка.

Винер забрал второе перо и направился к двери. Он инстинктивно начал думать о том, чтобы где-то раздобыть ключ. Длилось это недолго — по прошествии семи секунд он толкнул дверь, которая, как выяснилось, была не заперта. Не колеблясь, Винер вышел — прежде чем механизм привел дверь в обратное движение. В момент, когда она должна была захлопнуться, ему показались знакомыми очертания силуэта человека, находящегося поодаль, но прежде чем пришло осознание, все окружающее пространство погрузилось в густой туман.

Эпилог

В трехмерном пространстве повис объект прямоугольной формы, предлагающий сохранить результаты. В строке состояния отражалось время до окончания сеанса. Всего на внесение изменений выделялось семь минут. Винер перевел задумчивый взгляд на Мари.

— Ну, как тебе?

— Объясни, — попросила Мари.

Ее глаза проявляли искренний интерес. «Кто может устоять перед этим взглядом?». Мари поежилась — легкое летнее платье было не лучшим вариантом одежды для температурного режима, который поддерживался в помещении. Винеру было сложно сосредоточиться в ее присутствии, но глаза девушки вынуждали сделать это.