Журнал «Полдень XXI век» - Полдень XXI век, 2011 № 01 Страница 7

— Ну чего, пыль со своей этажерки сметаешь? Давай-давай, куй. Горячо!

— Да, бутылка за мной. А твою-то группу куда? По отделам — или как?

— Не знаю. Не докладывали.

— Так вам ничего и не предложили, во как… Слушай, мы ведь под это дело расширяться должны — давай кого-нибудь пристрою.

— Затем и пришел. Вот список. Этого ты знаешь, его надо бы. Он звезд не хватает, но пашет. И по жизни у него сейчас…

— Да, я слыхал. Сделаем. А это кто?

— Этого я взял, когда мы расширялись. Молодой, но соображает. Поговори.

— Ладно, разберемся. Ты-то сам куда?

— Чапай думает. Чапай на распутье.

— Слушай… только без закидок, да?… Короче, давай к нам, в деньгах практически не потеряешь. Бери всю архитектуру, лучше тебя я все равно не найду. Концепт ты знаешь, дальше руки у тебя развязаны. Будут идеи — обсудим.

— Да какие, Ваня, тут идеи? Нет тут пространства для идей.

— Ну вот, тебе бы только летать. Но на ближайшие годы погода нелетная, так что хочешь не хочешь, а все будут ползать.

— Угу. Кроме тех, кто делает эту погоду.

— Кто делает? Террористы?

— А ты и не врубился? Не в террористах дело, Ваня, они — только предлог еще что-нибудь закрыть. Это те, у кого есть возможности, заботятся о том, чтобы больше ни у кого таких возможностей не было. Чтобы только с их разрешения, чтобы только они решали, кому можно летать, строить, дышать, а кому нет. И за сколько. Это и есть забота о населении: они его защищают. А стадо жрет лапшу с ушей и согласно качает головами: «М-м-у-у-дро!». Общество равной невозможности в отдельно взятой стране… Уеду на хрен. С жирными котами и тупыми скотами ничего нельзя сделать. Не будет здесь ничего, понимаешь?

— Будет! Не лётом, так ползком, но будет. Делать надо — и будет.

— Тихо-тихо ползи, улитка… Ну, Бог в помощь. Прощай.

— Знаешь, Ваня, не хотела тебе говорить, но… я просто не знаю… Я давно заметила, что котлеты, куски колбасы исчезают, но теперь уже и сырое мясо! Нет, он хороший мальчик, просто не получивший…

— Мила, он всю жизнь ел что Бог пошлет. Чем соседи покормили или у монахов «трапязнул», что в лесу нашел или на огородах украл. А с десяти лет уже сам зарабатывал, скотину пас. О его хлебе, учении, воспитании — никто никогда не заботился, понимаешь?

— Но почему же не спросить, мы ведь ему не чужие, разве нам жалко…

— Он не привык. И это не всем легко.

— А так что же?

— А так — привычно. Поймают — побьют, зато не просить ни у кого, ни у своих, ни у чужих. Ему в городе все чужие. Да, в общем-то, и везде, но тут особенно, он тут, как крыса затравленная, готов на любого кинуться и вцепиться насмерть. Ладно, я поговорю… Подожди, как — сырое? Он что, жарит, печет его?…

— Да в том-то и дело, Ваня! Счетчик же все записывает: со вчерашнего вечера ни печка, ни плита не включались. А мясо исчезло. Не все, нет, осталось достаточно, но… Ванечка, я боюсь!

— Так, понятно. Теперь слушай меня внимательно. Быстро готовь то, что осталось, поняла? А то ведь все исчезнет, а я приеду голодный — и что тогда от тебя останется?

— Ванька, твои шуточки… Знаешь, а свожу-ка я его в театр. В самом деле, мы его как-то забросили за делами. Ты не пойдешь?

— Театраля, мне б до койки… Короче, филология, я через час выезжаю, так что быстро — к плите. А то я тебе устрою театр. Одного голодного актера.

— Мила, привет, ты заявку на билеты уже отправила? Ну, перекинь мне еще, может, и вместе поедем. Меня тут Второй вызвал, я думал, сынок уже успел настучать, а он о командировке: надо же нам когда-то их опыт осваивать.

— Правда? Ах, вот было бы замечательно! А когда? куда?

— Предложено определиться.

— Так это же здорово! Слушай, они становятся приличными людьми! А надолго?

— Да, уже стали. На месяц. Командировочка-то на двоих: куда же без менеджера. Чертить и считать он не умеет, вот будет учиться, как делать успех без этого. Это ж теперь главное умение. Ну, мне без разницы. Да и язык он, вроде, знает. Может, пригодится вместо транслятора. Ладно, посмотрим. Как дела-то вообще?

— У Эли неприятности. Какие-то мерзкие сетевые шутники залезли в ее диссертацию и заменили все слова похабщиной… кроме предлогов.

— И кто-то заметил?

— Чему ты смеешься? У нее защита срывается! Совет — не упустив отметить своеобразие терминологии, там тоже шутники — попросил все же привести ее в соответствие. Везде улюлюкают, Москва хохочет, такого скандала давно не было. Ей на конференции посоветовали не ездить, пока все это не уляжется, а у нее доклад в плане — и отослан. Тут не до шуток! И ведь все же понимают, что она-то не виновата, — и все равно…

— А пусть разговаривает по-человечески. Ладно, вечером дорасскажешь.

— Вы знаете, Даня, я много раз смотрела «Дядю Ваню» и мне всегда казалось, что это любовь к Елене Андреевне открыла ему глаза и на труды профессора, и на него самого…

— Не-а.

— Да, по времени событий не получается, но мне и сейчас так кажется. А как вы это заметили, что не получается?

— Ня любит. Куда яму. Теленок.

— Ну-у, вы уж очень строги. А профессор Серебряков как вам?

— Червя. Бярезой надо.

— Кого березой? Профессора?

— Яво. У меня тожа черви в кишках были. Баба Марья почек бярезовых напарила, я и пил.

— И помогло?

— Ну. Им принципно.

— Как же это так имплицитно?

— Высрал.

— О боже…

— А чё, не так, что ль? Сами ж вылезли, значит, им принципно.

— Ваня, наконец-то! что ты не отвечаешь? я встаю, а тебя нет! куда ты улетел? Мы же сегодня собирались… где ты?… У вас там что — пожар?

— Ну ты же видишь… Мила, извини, тут… Вы идите без меня.

— Подожди, но как же это… Как это случилось? Замыкание?

— Да нет, вырублено же все. Похоже, какая-то сволочь, уходя, окурок сверху кинула, а к нам затянуло. Не закрыли, козлы…

— И что, всё…

— Да не знаю, не пускают… Видишь, что творится?

— Боже, а там никто?…

— Да не было никого, а то бы раньше заметили.

— Что же тебе теперь — всё с начала?…

— Не знаю, Мила, ничего не знаю… Но похоже на то… Ладно, не бери в голову. Женьке — не надо, скажи просто, что на работе ЧП, без деталей. Я потом позвоню. Извини… я позвоню.

— Ну что, Ваня? Неужели нигде нет копии? И не посылал никому?

— Да кому? В комиссию представлял, но конкурс закончился, комиссия разошлась, и всё, с концами.

— А на твоем мопсе?

— Нет, я ж выходил на институтский сервер, он быстрее, на нем все делал.

— Но где-то же должно было остаться! У нас ничего бесследно не исчезает.

— Кроме людей, денег и надежд. Это, Мила, в литературе твоей рукописи не горят, а в жизни…

— И что же теперь?

— Да ничего, хоть заново с нуля. Только ждать меня никто не будет. Ладно, поглядим… Футбольчик вот посмотрю, забыл уже, когда и смотрел последний раз. Ничего, Милка, пробьемся, не впервой.

— Знаю и без нее дела твои. Вообще, с тобой говорить — только время терять, но все-таки спрошу: что ты уперся в эту дорогу, как баран? Что она тебе даст?

— Я ее построю.

— Даже если ты ее построишь, ездить по ней будут другие. Я буду по ней ездить. А ты, вместе с такими же дураками, будешь стоять под ней в пробках, но эти пробки станут длиннее. Потому что машин и дураков у нас делают все больше. Ну, так пусть они ее и строят, а ты займись, наконец, делом. Ты уже не мальчик, твой сопливый энтузиазм тебе не по годам. У тебя семья, пока еще, о ней подумай. Подрастает дочь, ее надо выучить, замуж выдать, жильем обеспечить — предстоят большие расходы, ты об этом подумал? Я тебе ничего не дам…

— А я у вас ничего и не прошу.

— А где ты возьмешь? Тебе взять-то негде. Тебе и кредит под твою зарплату дадут только на пылесос. И только на старый, с пыльным мешком. Ты по жизни мужик, мужиком родился, мужиком подохнешь. Оттянул лямку, получил пайку, сожрал, утром потянешь снова. Ты быдло, на тебе надо пахать — ты для этого создан. И до тех пор, пока ты мужик, на тебе и будут ездить. А ты башку наклонил, мычишь и тянешь. Потому что у тебя в башке опилки. Делом займись, а не дорогой в небо, по которой тебе не ездить, потому что рылом не вышел, строитель. Понял?

— Понял. Но я ее все равно построю. А там, Бог даст, и с рылами разберемся.

— Ну смотри. Тебе жить.

— Ваня, я не вижу, ты где? Говорить можешь? Я что подумала… Ваня, ты не прав, что ждать не будут. Ведь пожар — обстоятельство форс-мажора, это везде и все время, это все понимают, а проект принят государственной комиссией. Вам безусловно должны помочь всё восстановить, должны выделить людей, средства, дать время…

— Угу.

— Ну, я не знаю, может быть, не такое большое, но для восстановления большого ведь и не нужно, правда?