Песах Амнуэль - Конечная остановка Страница 8

Это состояние Вселенной Типлер назвал Точкой Омега. Конечная точка всего сущего. Достигнув Точки Омега перед тем, как схлопнуться окончательно, Вселенная будет знать о себе всё: и то, как она возникла в момент Большого взрыва, и то, как отделялось излучение от вещества, и то, как формировались первые звёзды. Будет знать, как произошло человечество, как жил каждый австралопитек, каждый древний и не древний римлянин, как росла каждая травинка на протяжении миллиардов лет земной истории, как каждый человек («и я, Михаил Бернацкий, тоже?» — вспомнил я пролетевшую мысль) родился, ходил в школу, любил и изменял. И о том, что произойдёт после нашей смерти, мироздание в Точке Омега тоже будет знать всё.

Когда в конце времён возникнет всезнающая Точка Омега, возникнем опять и мы с вами, и начнём опять жить, и будем опять проживать каждое мгновение нашей уже прошедшей или ещё не состоявшейся жизни. Более того: воскреснув в Точке Омега, мы проживём и те варианты наших жизней, которые в нынешней реальности не осуществились!

«Если следовать логике Типлера, — вспомнил я свою мысль, — а Типлер лишь следует логике космологической науки, то всеобщее воскрешение из мёртвых произойдёт в Точке Омега».

«Жизнь — это информация, сохраняемая естественным отбором, — прочитал я, перелистав несколько страниц. — Это сведения о прошлом, записанные в нашей памяти, это мысли о будущем, посещающие нас по ночам… Это то, что мы видим глазами, слышим ушами, ощущаем всеми другими органами чувств…»

Что происходит, когда умирает человек? Иссякает поток внешней информации, прекращается создание информации новой.

Но информация исчезнуть не может. Фотоны продолжают двигаться, излучаться и поглощаться. Атомы, молекулы, поля — всё записано во всём. Нужно только собрать эту рассеянную информацию, чтобы воскресить меня, Иру, Женечку, её мужа Костю, наших родных и близких и вообще каждое живое существо, жившее на планете с тех давних времён, когда в первичном океане плавали трилобиты. И не только на Земле — на всех планетах Вселенной, где когда-либо возникла жизнь.

«Для вас лично, — читал я у Типлера, — между моментом вашей смерти и моментом воскрешения не пройдёт даже секунды, хотя Вселенная состарится на триллионы лет… Вы воскреснете в любой момент вашей прожитой жизни и проживёте её опять. Вы воскреснете в любой момент той жизни, о какой мечтали, но не смогли прожить. Вы воскреснете здоровым, если были больны, и больным, если были здоровы.

Все возможные варианты вашей жизни будут Точкой Омега восстановлены и разыграны… Вы будете опять жить, и опять любить, и снова умрёте, и ещё раз воскреснете, но так и не узнаете, что ваша новая жизнь в любом её варианте — всего лишь информация, восстановленная компьютером Точки Омега.

А уверены ли вы, что жизнь, данная вам сегодня в ощущениях, — реальность? Может, и сейчас все мы живём в Точке Омега?

Вы знаете, чем отличаются понятия „симуляция“ и „эмуляция“? Симуляция — это модель реальности, упрощение. Эмуляция — повторение реальности „один к одному“, атом за атомом, фотон за фотоном, бит за битом».

«Живой компьютер Точки Омега, — читал я, — будет способен воссоздать всё, что происходило, и всё, что могло произойти. Для этого у него будет достаточно информации и возможностей. Если Точка Омега будет способна создать эмуляцию мироздания, она так и сделает…»

Я вспомнил, как перевернул последнюю страницу, посмотрел на фотографию автора (красивый бородач, типичный американский профессор), поставил книгу на стенд (кто-то её тут же забрал) и пошёл в свой кабинет в здании Каплан.

Чем отличаются псевдонаучные теории от научных? — помню свою мысль. Научную гипотезу или теорию можно доказать или опровергнуть. Есть аргументы за, есть аргументы против. Доказать, что я существую в Точке Омега, невозможно. Доказать, что Точка Омега существовать не может, невозможно тоже. Значит, это не теория, а красивая, но псевдонаучная идея.

Помню: войдя в кабинет, я увидел на столе пакет из Astrophysical Journal. Рецензент вернул мне статью с просьбой исправить, и парадоксы книги Типлера вылетели из головы. Псевдонаукой я не интересовался, а к настоящей науке, оперирующей точными наблюдательными данными, фантастические рассуждения Типлера не имели отношения. Занесло физика…

Воспоминание пронеслось в долю секунды, вместившую несколько часов когда-то прожитой жизни.

Теперь я знал, почему вспомнил свою смерть. Почему помнил всю свою жизнь до последнего мига. Почему Ира помнила тоже. И понял, почему вспомнил о книге Типлера именно сегодня, а вчера не мог.

Настало время изменить мир.

У нас с Ирой было первое тайное свидание. Я обещал Вовке сводить его в воскресенье на бульвар, покатать на колесе обозрения и детских машинах, но у меня оказались дела более важные. Позвонил Лёва и, как мы договорились, попросил срочно приехать: обвалилась доска на антресолях, хлам вот-вот посыплется на голову, и если я не приеду помочь, случится катастрофа.

— Извини, сын, — сказал я. — Не получается сегодня. Другу надо помочь, верно?

Вовка насупился и отвернулся. Он ещё не знал, каких жертв требует настоящая дружба.

— К ужину вернёшься? — спросила Лиля.

С Ирой мы встретились у метро и пошли в сторону Губернаторского сада. День был тёплый, в саду гуляли мамы с колясками, и я вспомнил (покосившись на Иру, понял, что она вспомнила тоже), как мы прогуливались здесь с Женечкой, она уже сама переставляла ножки, держась за наши руки, и вскрикивала всякий раз, когда мы поднимали её, чтобы перенести через препятствие.

Мы нашли свободную скамейку, и я рассказал о книге Типлера, полагая, конечно, что Ира впервые слышит это имя и ничего не знает об идее Точки Омега.

— Помню, — сказала она. — Сейчас вспомнила, когда ты рассказывал. В девяносто четвёртом? Может быть. У меня память ассоциативная — помню, в тот день была жара, а у меня вирус, температура, ты вернулся из университета уставший, мы сидели на кухне… Типлер, да, вспомнила фамилию. Ничего больше, я плохо слушала, меня знобило.

Я тоже вспомнил, как Ира закашлялась и пошла принять лекарство. Я размышлял о выводах американского астрофизика и пришёл к мысли, что проверить, живём ли мы в реальной, «первичной» Вселенной или в какой-то её эмуляции, можно очень простым способом, о котором Типлер не упомянул. Или не знал. Или не придал значения.

— Мы должны быть вместе, — сказала Ира. — Здесь и сейчас. Я не могу жить только памятью. Всё время вспоминать, как мы с тобой прожили полвека. И видеться тайком, будто нам семнадцать, а не тридцать пять.

— Понимаешь, — сказал я. — Если мы живём не в настоящей Вселенной, а в её эмуляции…

— Мне всё равно! — воскликнула она. — Я люблю тебя! Я не хочу всю жизнь вспоминать, как нам было… могло быть хорошо. Я хочу быть с тобой. Как была с тобой всю жизнь.

Целовались мы долго, я не мог прийти в себя, но, в конце концов, всё-таки сказал:

— Давай не будем торопиться с решением, хорошо? Я хочу сначала получить доказательство того, что мы живём в эмуляции. Что Вселенная эволюцию закончила и пришла к конечной остановке в точке Омега.

— Ты всегда был нерешительным тюфяком, — с лёгким презрением в голосе сказала Ира. — Всю жизнь мне приходилось важные для семьи решения принимать самой.

— Я не могу так сразу… — пробормотал я. — Сын…

— У нас будут свои дети, — Ира посмотрела на меня в упор. — Помнишь, как у нас получилась Женечка?

Мы ещё ни разу не были вместе, нам не довелось хотя бы остаться наедине в более или менее замкнутом пространстве. Но нашу первую брачную ночь я помнил тоже, разве такое забывается?

— Я хочу знать, на каком мы свете, — упрямо сказал я. — Если мы живём в эмуляции…

— То что? Мы менее реальны? Ты только что меня целовал. Думаешь, я призрак?

— Конечно, нет! — воскликнул я. — Эмуляция так же реальна, как реальность, которую она воспроизводит. Те же атомы, поля, частицы, те же законы физики, только собран этот мир, как огромная мозаика. Он не развивался миллиарды лет. Он возник, когда мы осознали себя, понимаешь?

— Какая? Мне? Разница? — выделяя каждое слово, произнесла Ира.

— Ну как же! Если мы в эмуляции, то есть способ — физический, простой, он обязан быть простым! — перейти от одной эмуляции к другой. К той, где мы вместе, где всё у нас иначе!

— И там, — Ира посмотрела мне в глаза, — мы будем помнить тот мир, где мы уже умерли, и этот, где ты оставишь ничего не подозревающую Лилю с ребёнком на руках? Просто однажды исчезнешь из её жизни?

— Э… Нет, наверно, — я не подумал об этом. — Если мы с тобой перейдём в другую эмуляцию, то и Лиля окажется в другой, той, где она меня вообще не встретила.

— И с памятью о том, как была с тобой и родила тебе сына?

— Не знаю, — я действительно не знал этого.