Кир Луковкин - Цена свободы Страница 9

Жена гончара поседела за одну ночь и перестала следить за собой. Жизнь потеряла для нее всякий смысл. Невзрачной тенью ходила она по опустевшему дому. Сам гончар заперся в мастерской и не выходил оттуда пять дней. Почти ничего не ел и не пил. Оба превратились в глубоких стариков. Между тем шла война. Армада с Востока вторглась в страну. День смерти младшего сына оказался роковым и для старшего — он погиб в грандиозной битве против агрессоров на пограничном плоскогорье. Пал, утыканный стрелами, и еще продолжал биться, стоя на колене, пока ему не пронзили сердце. То была самая кровопролитная битва за последние пять сотен лет. Она замедлила, но не остановила наступление врага. Царь, правивший страной, понимал, что поражение стало вопросом времени. Жалких пяти дивизий, находившихся в столице, явно не хватало, чтобы уничтожить полчища, прущие с Востока. Соседи отвернулись от его просьб помочь — припомнили старые обиды, или открыто выступили против. Империя находилась на грани гибели…

Четыре дня из пяти, проведенных в мастерской, гончар думал о своей жизни. Что может чувствовать отец, потерявший наследника? За что боги покарали его? За хорошую жизнь, за дружную семью, за любимое занятие? За то, что он был счастлив? Ведь богам не нравится, когда человек счастлив, когда у человека все есть. Теперь вы довольны? — спрашивал он их, потрясая кулаками. Боги молчали.

Гончар был трудолюбив, а потому безделье казалось ему тягостным. Он не мог сидеть просто так, сложа руки. С другой стороны, он не видел смысла в том, чтобы снова начать лепить горшки. Все равно их никто не купит. Наскрести бы на краюху хлеба. Тогда он бесцельно принялся мять кусок глины, хотелось занять себя. Его руки работали сами по себе, мысли текли сами. Когда гончар опустил глаза, он увидел на ладонях глиняную фигурку. Похож на моего сына, — почему-то подумал он. Фигурка была грубой, сырой, просто куски глины, изображавшие человеческое тело. Ради забавы гончар сделал отверстия для глаз и рта. Едва он отнял палец, произошло чудо. Глиняная кукла заговорила! Спасибо тебе, мастер, за то, что подарил мне жизнь, говорила она. Поставь меня на стол. Гончар послушался и изумленно наблюдал, как маленький голем делает первые шаги, приседает и наклоняется. Но как это возможно? — недоумевал гончар. Это воля богов, ответил голем, — Они забрали у тебя души сыновей, но взамен кое-что дали. У тебя отныне есть дар оживлять. Никакие чудеса не могут заменить мне боль от утраты! — зарыдал гончар. Голем подождал, пока он успокоится, и сказал: «Ты сможешь вернуть их обоих, если выполнишь то, о чем я попрошу». Гончар уставился раскрасневшимися глазами на глиняного болвана. Разум подсказывал ему — что-то здесь не так. Но желание вернуть родную кровь пересилило голос здравого рассудка. Я сделаю все, — поклялся он. Отлично. Тебе потребуется много глины. Очень много, говорил голем. Гончар сказал, что достанет, сколько потребуется. И тогда голем повелел: «Ты должен вылепить из глины людей. Мужчин, рослых и крепких, и чтобы ни один не был похож на другого; ты должен сделать все на совесть, руки и ноги, туловища и головы, чтобы глиняных людей невозможно было отличить от настоящих, из плоти и крови». Гончар задумался. Сколько? — спросил он. Для начала — сотню. Это будет не так-то и легко, признался себе гончар, а голема предупредил, что ему понадобится время. «Ты сделаешь все как можно быстрее — прежде, чем орда с Востока вторгнется в столицу твоей страны. У тебя есть неделя». Неделя! — засмеялся гончар, — Ты издеваешься надо мной! Это невозможно. «Все возможно в этом мире, — сурово ответствовал ему человечек, — особенно когда от тебя зависит жизнь твоих родных». Гончар сразу все понял и это застало его покрыться холодным липким потом. Дорога каждая секунда. Тот час гончар вышел из мастерской, велел жене приготовить обед, поел и, не говоря ни слова, пошел к котловану у окраины города. В том котловане находились огромные залежи глины. Обычно отсюда гончар брал сырье для своих товаров. Он трудился с редкими перерывами на еду и короткий, тревожный сон. Маленький голем сидел у него на плече и давал указания. «Первых человеков можешь сделать на скорую руку, как и меня, — говорил он, — Первые будут помогать тебе в тяжелых операциях». И големы оживали, едва гончар делал им глаза и рты. Коричневые, неказистые, они тяжело шлепали по грязи своими слоновьими ногами. Они наводили страх одним внешним видом. Они были неповоротливы и глупы, но послушны. Работа с их помощью пошла быстрее. Гончар научил дылд лепить человеческий каркас и удвоил число рабочих големов до двадцати. «Видишь, какие они уродливые, — говорил голем на плече гончара, — Настало время создать существ, по-настоящему похожих на людей». Первого мужчину гончар лепил ровно сутки, а его големы-подмастерья внимательно наблюдали за движениями хозяина и учились. Делайте все, как я, — наставлял он их, — но не трогайте головы. Это оставьте мне. Еще предусмотрительный гончар сделал подмастерьям пятипалые руки вместо старых клешней, чтобы те могли чувствовать материал. В левой грудной клетке каждого мужчины маленький голем велел проделать отверстие.

И вскоре на пустыре стоял строй из ста мужчин. Десять колонн по десять человек в каждой. Горожане, проходившие мимо, в ужасе бежали прочь. Поползли слухи о том, что гончар заключил договор с силами зла и его надобно убить. Однако никто не осмеливался приближаться к котловану на расстояние ближе, чем в сто сажен. Гончару кричали, чтобы он сам повинился и сдался на суд толпы — тогда его казнь будет безболезненной. И гончар сказал, чтобы к нему привели наместника, и слово в слово повторил ему то, что на ухо ему нашептал болванчик: «Если ты и твои люди осмелятся тронуть меня, мою жену, повредят мое имущество и мой дом, вы умрете страшной смертью. Если ты и остальные невежды будут злословить про меня, у вас отсохнут языки. Уймитесь и не смейте сюда больше ходить. Знайте, что здесь вершится воля богов и горе тому, кто встанет у них на пути». Белый как полотно наместник мелкими шажками затрусил в город. С той минуты ни один человек не подходил к пустырю. Минула неделя. Довольный гончар созерцал результат своего труда с пригорка; он сильно отощал и плохо держался на ногах, но стоять ему помогала вера. Болванчик велел ему слепить из глины сто шаров, обжечь их как следует, чтобы затвердели и покрасить в алый цвет. Камни гончар по указанию голема вложил в грудь мужчинам. «Теперь смотри», — сказал голем. Гончар увидел, как один за другим мужчины открывали глаза и начинали дышать. Они рассматривали свои ладони, они трогали доспехи и кожу, они, эти теперь уже без сомнения воины, оглядывались, рассматривали друг друга и обращали взгляды к гончару. Это были люди, самые настоящие люди, только плоть и кровь им заменяла глина.

Гончар изумленно наблюдал дело рук своих. «Первый отряд, — прокомментировал голем-вещун, — Их слишком мало. Главная армия врага насчитывает пятьдесят тысяч солдат. Нужно еще. Прошла неделя, гроза надвигается на столицу, захватчики уже на подступах к ней, они сметают с лица земли все, что попадается им на пути». Так вот для чего их надо было сделать… — бормотал гончар, теребя бороду. «Это единственная возможность спасти твой народ, — сказал голем, — Боги протянули твоему народу руку помощи». Но где взять пятьдесят тысяч солдат за такой короткий срок?! Прошло семь дней, за эти семь дней я и выспаться толком не успел, мои пальцы покрыты мозолями, мои ноги поражены язвами от постоянного хождения в грязи! Сто человек за семь дней! «Каждый из них стоит десяти обычных, — возразил на это вещун, — потому, что до каждого из них ты дотрагивался. Они обладают неимоверной силой и выносливостью, они не знают усталости и голода. Они неуязвимы. Один из них за день может вылепить десяток собратьев. А те в свою очередь — еще десяток. Эта сотня красных сердец — генералы-асассины. И им нужен самый главный командир. Тот, кто поведет армию в бой». Гончар присел на камень и закрыл лицо руками. Он долго молчал. Асассины терпеливо ждали, големы-рабочие топтались в сторонке. Наконец гончар встал и сказал: «Хорошо». Рабочим он приказал, чтоб нашли и принесли ему красную глину. Асассинам поручил делать армию, а сам отправился в свою хижину, повалился на топчан и уснул мертвым сном. Жена заботливо раздела и укрыла его. Гончар проспал двое суток, за которые пустырь побурел от наводнивших его глиняных людей. Глыбы красной глины уже лежали в мастерской. Гончар хорошенько поел и принялся за работу. Он заботливо мял глину, формировал каркас, чуть крупней и выше обычного, поставил его на ноги, приторочил к плечам могучие руки и увенчал шею головой. Лицо он вылепил с широкими скулами и глубоко посаженными глазами. Снабдил прямым носом и волевой челюстью. Глаза сделал пронзительными, как у хищной птицы. Бороду заплел в три косы. Особо тщательно корпел гончар над броней полководца. Она должна была совмещать в себе надежность, удобство и простоту. И вот, когда все было готово, гончар вложил в грудь военачальника старательно обточенный гранитный камень из самой твердой породы. В первые секунды жизни этого титана, глядя ему в глаза гончар думал, что ему пришел конец — выдержать такой взгляд было настоящей пыткой. Командир опустился на одно колено перед гончаром и склонил голову. «Мой хозяин», — прогудел он. Иди за мной, повелел гончар и вывел полководца к его армии. Легионы взревели, приветствуя их. «Самое время, — сказал вещун, — ибо захватчики осадили столицу и вот-вот ворвутся внутрь. Посади меня под шлем военачальнику, дождись, пока наша армия выступит, а сам найди себе лошадь и поезжай следом».