Град разбитых надежд (СИ) - "Сумеречный Эльф / Сумеречный_Эльф" Страница 77

— Гигантский Змей… — задумался Джоэл, и вновь ему почудилось, что он слышит тайный шепот из-за стены.

— Да, он воплощался в образе Змея, потому что человеческое тело не могло вместить всю его силу, — подтвердил святитель. — И однажды он выступил против верховного асура — Злобы. Раата Шаатира.

— Сражение Хаоса и Злобы — где здесь мораль? — не понимал Джоэл. Он привык, что в любой сказке в конце находится назидательная строчка, как следует и не следует поступать. Такими историями их пичкали в приюте, а потом могли жестоко избить без очевидной причины. Поэтому не очень-то он верил в сказки.

— Морали нет. В этой части истории, — отметил святитель, но увлеченно продолжил: — Они были равны по силе, по ярости. От их борьбы погибло много миров. Хаос был сильнее Раата Шаатира. Сильнее Злобы вместе с его свитой — Отчаянием, Гневом, Жадностью и Страхом. Но Хаос не мог одержать верх. И война длилась веками, гибли и гибли миры. А потом пришли Стражи Вселенной. И закончилась великая битва зла со злом. Раат Шаатир с приспешниками оказался заточен в мире Бенаам. А Хаос невольно заточил сам себя великой магией. И утащил за собой несколько не до конца разрушенных миров…

— Так что сделали Стражи Вселенной твои? — не понимал Джоэл. — И где они сейчас?

— Они пожертвовали собой ради того, чтобы остановить распространение Хаоса. Но мы, наши миры, случайно попали в эту воронку. Мы живем в мирах Хаоса.

Джоэл представил жучков в песке. Множество проворных разноцветных насекомых, которые тонут в воронке, оставленной на месте следа маленького мальчика. Для ничтожных созданий — великана.

— Мы безвинные жертвы, — грустно заключил святитель Гарф. — Так написано в книге. Но однажды вспомнят и о нас. Пробьются через воронку Змея.

Снова образ жучков в песке. Множество маленьких копошащихся созданий, которые тонут в зыбком водовороте. И их уже не выловить оттуда, только ждать, когда придет озерная волна и заберет в свои холодные пределы.

— Но раз Стражи Вселенной пожертвовали собой, значит, нас никто не спасет, — заключил Джоэл.

— Мы верим, что остался последний Страж. И однажды он придет, чтобы спасти наши миры от Хаоса, — почти пел святитель Гарф. — Но если мир погрузится в порок, если сердца наши сделаются такими же черными, как у асуров, то Страж не явится.

— Это снова мораль, — раздраженно оборвал Джоэл.

— Зато ты все же дослушал меня.

— Да. Интересная сказка была.

— Это не сказка, а вера.

— Ладно, старик. Мне надо идти.

Распрощались они не в самых лучших чувствах. Джоэл предполагал, что больше не вернется долгое время. Вырванные страницы, отсутствие Ловцов Снов — все это делало Айгрежу странным местом. Да еще загадочная связь легенды, которую он впервые услышал, с собственными снами. Вот это уже однозначно тяготило.

Джоэл убеждал себя, что святитель Гарф и раньше бормотал о чем-то подобном, вот оно и просочилось на уровень подсознания. Но асуры, Хаос и Страж Вселенной — все это слишком запутывало, отвлекало от расследования. Джоэл твердо решил, что больше не приблизится к Айгреже, пока не раскроет дело Легендарного Сомна. Но не успел он отойти от храма, как ему пришлось возвратиться…

Глава 17. Раненый из снов

Сначала Джоэл услышал рядом с собой глухой хлопок, будто с телеги упал тяжелый мешок. Но потом обернулся и понял, что лежащая на мостовой груда бурого тряпья это вовсе не мешок, а человек. Нищие часто умирали вот так, посреди улицы. Их потом убирали мусорщики, передавая сразу прокаженным мимо морга цитадели. Никого не интересовали причины смерти бесполезных для общества паразитов. Джоэл четко усвоил этот принцип с юности, и все же теперь подошел.

На черных камнях в грязи замер окровавленный человек с длинными спутанным патлами неопределенного цвета. Они закрывали бледное лицо, но когда Джоэл приблизился, обманчиво мертвый бродяга резко дернулся и цепкой хваткой сорняка-вьюнка вцепился в голенища сапог охотника.

«Каменный Ворон!» — поразился Джоэл. Он знал этого нищего! Странный парень лет двадцати пяти являлся к нему во сне в образе непознанного существа. А теперь лежал здесь в грязи, поэтому Джоэл тут же одернул себя: «Стоп, каменный ворон — это мой сон. Не более того».

— Ты… Джоэл… Пожалуйста! — прохрипел нищий.

«Откуда он знает мое имя? Если знает, значит, я его где-то видел раньше… Вот и пришел потом в видениях», — заключил Джоэл, почти с облегчением отметая от себя страшные догадки о вещих снах. Впрочем, это не отменяло новую волну противоречий, которые возникли в душе, когда умирающий бродяга еще крепче и отчаяннее вцепился в лодыжки. Хватка его длинных костлявых пальцев ощущалась даже через толстую кожу обуви.

— Добрый человек, отнеси меня святителю Гарфу!

«Добрый ли я человек?» — Джоэл крепко задумался, всего на несколько мгновений, но мучительных и длинных.

Ему никогда не нравились нищие: работы в городе хватало на всех. Возможно, тяжелой, неблагодарной и опасной, но для взрослого мужчины всегда оставался верный путь в ряды охотников, если за репутацию не брали в гарнизон военных. Умалишенных и слабоумных запирали в психушке-цитадели, чтобы они не превратились в сомнов где-нибудь на улице в неурочный час запретного дневного сна. Так улицы приличной части Вермело очищались от всяческого сброда, если он, конечно, не успевал уйти в недра Трущоб, но теперь и за них наконец-то принялись. На худой конец для малосильных дурачков оставались скромные должности мусорщиков.

Работающие честные граждане составляли основу порядка в городе, основу его выживания в Хаосе. Внутренний и внешний порядок — последний якорь, который как-то удерживал на плаву их ветхий корабль по имени Вермело. Не просто так строго следили за общественным покоем, не просто так старались носить чистую одежду, не просто так женщины по праздникам мыли пороги и мостовую возле своих дверей. Даже такое сугубо показное проявление порядка позволяло отсрочить неизбежное, сохранить остатки отлаженной системы быта и достойного существования. Любое нарушение — и отчаявшиеся люди кинулись бы друг на друга, точно звери. Нищие же вносили сумбур, неопределенность, создавали риск случайного обращения посреди бела дня. Некоторые охотники предлагали вовсе запретить бродяжничество.

Но Джоэл заметил, что у несчастного, лежащего на мостовой, на шее висит сломанный музыкальный инструмент, пузатый, с кривой ручкой, расписанный странным орнаментом. Значит, этот бродяга спокойно ошивался в Квартале Оружейников, потому что изображал из себя уличного музыканта. Искусство в Вермело еще не запретили. Этим и пользовались разные сомнительные типы.

Джоэл испытывал презрение, но в него каленым железом вплавился исконный девиз охотников: «защищай людей». Этот кусок скомканного рубища нуждался в помощи, к тому же, болезненным холодом отзывались в сердце воспоминания, которые воскресли в обители святителя Гарфа.

— Добрый человек… — снова слабо простонал бродяга.

— Да, сейчас! Потерпи еще немного, — торопливо ответил Джоэл, подхватывая нищего под мышки и пытаясь поставить на ноги. Только тогда он заметил, что все конечности несчастного изодраны до мяса. Лоскуты кожи свисали, как полосы рубища, смешиваясь с прилипавшей к ним ветхой тканью.

— Что с тобой стряслось? — ужаснулся Джоэл, практически неся на себе раненого.

— Напала свора собак, — выдохнул с усталой благодарностью нищий. Он нашел отклик на свое несчастье и теперь словно не боялся и умереть. Лишь бы не одному.

— Собак, говоришь? По виду скорее крокодилов, — неудачно попытался подбодрить Джоэл. Он видел рептилию в аквариуме одного богатого дома. Там обратился как-то раз хозяин. А крокодил сидел в воде и ухмылялся, будто это он отвечал за превращение. Хитрая пародия на Змея.

— Почти… — слабо улыбнулся нищий, но его худое лицо исказила гримаса боли, черты вытянулись восковой маской. Джоэл подхватил его, парень оказался не слишком тяжелым, хотя под рубищем скрывался не изможденный скелет аскета, а жилистые мышцы измученного воина.