Стивен Кинг - Газонокосильщик [сборник] Страница 10

— Если ты меня, сукин сын, завалишь, мы тебе такое устроим! — выкрикнул Осуэй уже в коридоре. — Слышишь, ты?

— Ты давай не выступай, — ответил Джим.

— Мы до тебя доберемся, урод!

Джим вернулся в класс. Ребята сидели с абсолютно пустыми лицами, не выражавшими вообще ничего. На Джима нахлынуло ощущение нереальности происходящего — как уже было однажды, давным-давно.

Мы до тебя доберемся, урод.

Он достал свой зачетный журнал, открыл на странице «Литература и жизнь» и аккуратно вывел «неуд» в экзаменационной колонке рядом с именем Чипа Осуэя.

В ту ночь его снова мучил кошмар — тот самый кошмар.

Как всегда, в этом сне все происходило мучительно медленно. Поэтому у него было достаточно времени, чтобы рассмотреть и прочувствовать все-все-все — заново пережить все события, ведущие к неотвратимой, уже известной развязке. И что самое страшное: зная, чем все закончится, ты был не в силах ничего изменить. Ты был таким же беспомощным, как человек, надежно пристегнутый ремнем безопасности в автомобиле, сорвавшемся в пропасть с обрыва.

Во сне ему было девять, его брату Уэйну — двенадцать. Они шли по Брод-стрит в городе Стратфорде, штат Коннектикут, направляясь в городскую библиотеку. Джим на два дня просрочил взятые книжки, и ему пришлось вытряхнуть из копилки четыре цента, чтобы заплатить штраф. Это было под вечер на летних каникулах. В воздухе пахло свежескошенной травой. Из какого-то окна на втором этаже доносилась трансляция бейсбольного матча, «Янки» играли с «Ред сокс» в решающем матче сезона и вели в счете 6:0, бэттер Тед Уильямс как раз приготовился отбивать мяч, небо темнело, и тени от комплекса зданий «Барретс компани» медленно удлинялись, протягиваясь через улицу.

Сразу за рынком и территорией «Барретс» располагалась железнодорожная эстакада, а на противоположной стороне, у закрытой автозаправочной станции, ошивалась компания местной шпаны: большие мальчишки в кожаных куртках и проклепанных джинсах. Джиму ужас как не хотелось проходить мимо этой компашки. Он знал, они будут кричать им: «Эй ты, очкарик!», или «Эй, мелюзга!», или «А ну гони четвертак, шпингалет!». Однажды им с Уэйном пришлось бежать целый квартал, чтобы отвязаться от этого хулиганья. Но брат ни за что не согласится пойти в обход. Потому что так делают только трусы.

Там, во сне, эстакада угрожающе приближалась, закрывая полнеба, и страх бился в горле, словно огромная черная птица. Зрение вдруг обострялось, и ты видел все четко и ясно: мигающую неоновую вывеску «Барретс» (она как раз только-только включилась); струпья ржавчины на опорах моста, выкрашенных зеленым; битые стекла, блестящие в угольной пыли на железнодорожном полотне; погнутый велосипедный обод в канаве.

Ты пытаешься сказать Уэйну, что это все уже было — причем не раз. Но сейчас местные хулиганы не ошиваются возле автозаправки. Они прячутся в сумраке под эстакадой. И у тебя ничего не выходит, слова не идут. Ты абсолютно беспомощен.

А потом вы заходите под эстакаду, и от стен в переходе отделяются тени, и высокий мальчишка со сломанным носом и блондинистым «ежиком» на голове толкает Уэйна, прижимает его к почерневшему от сажи шлакобетонному блоку и говорит: Гони деньгу.

Отстань от меня.

Ты пытаешься убежать, но здоровенный жирдяй с сальными черными волосами хватает тебя и прижимает к стене рядом с братом. Левый глаз толстяка дергается, как бывает при нервном тике. Он говорит: Так сколько там у тебя денег, козявка?

Че-четыре цента.

Врешь небось.

Уэйн пытается вырваться, и парень со странными ярко-оранжевыми волосами помогает блондину его удержать. Жирдяй с нервным тиком вдруг ни с того ни с сего бьет тебя кулаком по зубам. В паху становится жарко и влажно, на джинсах проступает темное пятно.

Смотри, Винни, он обоссался!

Уэйн бешено отбивается от удерживающих его парней, и ему почти удается вырваться — но «почти» не считается. Еще один парень, в черных слаксах и белой футболке, снова толкает его к стене. У него красная родинка на подбородке, у этого парня. Каменная стена начинает дрожать. Дребезжащая вибрация передается по металлическим перекрытиям. Приближается поезд.

У тебя из рук выбивают книжки, и парень с родинкой на подбородке отфутболивает их в канаву. Уэйн вдруг резко вскидывает правую ногу и бьет толстяка с нервным тиком прямо в пах. Тот вопит.

Винни, он сейчас вырвется!

Толстяк кричит что-то о своих бедных яйцах, но даже эти истошные вопли тонут в раскатистом грохоте приближающегося поезда. И вот уже поезд проносится прямо над ними, и его громыханье заполняет собой весь мир.

Свет отражается от лезвий выкидных ножей. Один нож — у блондина с «ежиком», второй — у парня с родинкой на подбородке. Тебе не слышно, что кричит Уэйн, но ты читаешь слова по губам:

Беги, Джимми. Беги!

Ты падаешь на колени, а руки, державшие тебя, — их уже нет. Ты проскальзываешь у кого-то между ногами, как маленький лягушонок. Чья-то рука чиркает по спине, но не может схватить. А потом ты бежишь — той же дорогой, по которой пришел. Бежишь до ужаса медленно, увязая в пространстве, как часто бывает во сне. Ты оглядываешься и видишь…

Он проснулся. В комнате было темно. Салли мирно спала рядом. Он закусил губу, чтобы задушить крик.

Когда он обернулся и посмотрел в зияющую тьму под железнодорожным мостом, то увидел, как блондинистый парень и тот, второй, с родинкой на подбородке, ударили брата ножами: нож блондина вошел в грудь, а нож того, с родинкой, — прямо в пах.

Он лежал в темной спальне и никак не мог отдышаться. Он ждал, пока исчезнет этот мучительный морок, призрак его самого в девять лет, и спокойный сон не сотрет страшные воспоминания.

И сон пришел. Только очень не скоро.

Городской департамент образования решил объединить школьные каникулы с рождественскими, так что дети и учителя гуляли чуть ли не целый месяц. Кошмар снился Джиму еще пару раз, в самом начале каникул, а потом больше не приходил. Джим и Салли поехали в Вермонт, где у Салли жила сестра. Там они целыми днями катались на лыжах. Им было весело и хорошо.

На природе, на свежем, звенящем морозом воздухе все проблемы, связанные со школой, казались мелкими и нелепыми. Джим вернулся с каникул с зимним загаром, свежим и отдохнувшим, собранным и спокойным.

Симмонс поймал его в коридоре перед самым началом второго урока и протянул какую-то папку.

— У вас новенький. В классе «Литература и жизнь». Роберт Лоусон. Перешел из другой школы.