Стивен Кинг - Газонокосильщик [сборник] Страница 9

— Вы закончили практику в другой школе, — сказал Фентон. — В Кортесе, как я понимаю.

— Тоже не райские кущи, — заметил Симмонс.

— Я специально выбрал трудную школу, — сказал Джим. — Даже поменялся с другим студентом.

— Ваш методист и научный руководитель поставили вам по пятерке, — напомнил Фентон.

— Да.

— А средний балл за четыре года составил 3,88. Выше редко бывает.

— Мне нравилось в колледже.

Фентон с Симмонсом переглянулись и встали. Джим последовал их примеру.

— Мы вас известим о принятом решении, мистер Норман, — сказал Фентон. — У нас есть еще несколько кандидатов на это место…

— Да, я все понимаю…

— …но на меня лично произвели впечатление ваши академические успехи и ваша искренность и откровенность.

— Спасибо на добром слове.

— Сим, мистер Норман, наверное, не откажется выпить кофе, перед тем как уйти.

Они пожали друг другу руки.

Уже в коридоре Симмонс сказал:

— Я думаю, можно считать, вы приняты. Если, конечно, не передумаете. Разумеется, это строго между нами. Как говорится, не для протокола.

Джим кивнул. Он и сам очень многого им не сказал, потому что это было явно не для протокола.

Средняя школа Харольда Дэвиса располагалась в уродливом старом здании времен Второй мировой войны, отремонтированном и обновленном по современным стандартам. На обустройство одного только научного корпуса в прошлом году было потрачено полтора миллиона долларов. В классных комнатах, еще помнивших послевоенных детишек — первых учеников школы, — стояли новенькие современные парты и висели доски с антибликовым покрытием. Учились там дети из обеспеченных семей: хорошо одетые, аккуратные, жизнерадостные. У шестерых из десяти старшеклассников были собственные машины. В общем, хорошая школа. Мечта любого учителя из «безумных семидесятых». По сравнению со школой Дэвиса профтехучилище на Центральной казалось дикими, дремучими джунглями. Но после уроков, когда ученики уходили домой, в пустых коридорах и классах сгущалась тягостная тишина, в которой как будто ворочался и вздыхал неповоротливый злобный зверь — некое темное, древнее существо, неуловимое для взгляда. Порой, когда Джим проходил по коридору четвертого корпуса к выходу на стоянку, ему казалось, что он почти слышит дыхание этого невидимого зверя.

В конце октября Джиму снова приснился тот самый сон — и на этот раз он закричал. Проснувшись в холодном поту, он увидел, что Салли сидит на постели и держит его за плечо. Сердце бешено колотилось в груди.

— Господи, — выдохнул Джим и провел рукой по лицу.

— Что с тобой?

— Все нормально. Я кричал во сне?

— Да, кричал. Кошмар приснился?

— Ага.

— Те мальчишки, которые разбили гитару?

— Нет, — отказался он. — Это давняя история. Просто это иногда возвращается, вот и все. Но ты не волнуйся. Все хорошо.

— Точно?

— Ага.

— Тебе принести молока? — Она встревоженно хмурилась.

Он поцеловал ее в плечо:

— Нет, не надо. Давай спать.

Салли погасила свет, а Джим еще долго лежал без сна, вглядываясь в темноту.

Обычно новых учителей загружают по полной программе, но Джиму составили на удивление хорошее расписание. Первый урок — свободный. Второй и третий — литература в девятых классах: один класс заурядный, скучноватый, второй — очень даже забавный. Четвертый урок, его самый любимый — американская литература для выпускников, поступающих в колледж. Ребята подобрались смышленые, дерзкие, не признающие никаких авторитетов — таким только дай поиздеваться над общепризнанными мастерами слова. Пятый урок, «час консультаций», отводился для индивидуальных занятий с учениками, у которых имелись какие-то личные трудности или проблемы с учебой. Но подобных проблем не было практически ни у кого (или просто никто не хотел обсуждать их с новым учителем), так что пятый урок тоже, как правило, получался свободным, и Джим проводил этот час наедине с интересной книгой. Шестой урок был самым скучным во всем расписании — английская грамматика, предмет сам по себе не особенно занимательный.

В общем, все было бы просто отлично, если бы не самый последний, седьмой урок, проходивший в тесной каморке на третьем этаже. В начале осени там было жарко, а с приходом зимы стало по-настоящему холодно. Предмет назывался «Литература и жизнь», а в классе собрали тех учеников, которых в школьных регистрационных журналах деликатно обозначают как «малоспособных».

Таких «малоспособных» в классе у Джима набралось двадцать семь человек. В основном — парни, спортсмены из школьной команды. Литература была им до лампочки. В лучшем случае они со скучающим видом отсиживали урок, проявляя полное отсутствие любого присутствия, а кое-кто держался откровенно враждебно. Как-то раз Джим вошел в класс и увидел на доске совершенно похабную, притом мастерски нарисованную карикатуру на себя самого с совершенно излишней подписью: «Мистер Норман». Он молча стер гадкий рисунок и как ни в чем не бывало начал урок, несмотря на приглушенные смешки.

Он пытался как-то расшевелить этих учеников. Выбирал интересные темы, использовал аудио— и видеоматериалы, заказал несколько увлекательных, умных и содержательных учебников — но все без толку. Настроение в классе менялось лишь в двух направлениях: это было либо неуправляемое «стояние на ушах», либо непробиваемое угрюмое молчание. На одном из уроков в начале ноября, когда проходили «О мышах и людях» Стейнбека, двое мальчишек подрались, и Джим отправил обоих к директору. Когда он потом открыл книгу, чтобы продолжить урок, в глаза бросилась фраза: «Что, съел?!»

Он обсудил эту проблему с Симмонсом, но тот лишь пожал плечами и раскурил свою трубку.

— Я не знаю, как вам помочь, Джим. Последний урок — это всегда тяжело. А тут еще класс подобрался такой… специфический. Сплошные футболисты и баскетболисты. Для большинства этих ребят плохие оценки по вашему предмету означают запрет на тренировки. Литература им как-то без надобности, так что понятно, отчего они бесятся.

— Я тоже скоро взбешусь, — угрюмо заметил Джим.

Симмонс кивнул:

— С ними надо пожестче. Покажите, что с вами особенно не забалуешь, и они присмиреют и начнут заниматься. Хотя бы ради своих тренировок.

Но последний, седьмой урок продолжал оставаться для Джима занозой в известном месте.

Самым проблемным из всех ребят в этом классе был Чип Осуэй, этакий здоровенный неповоротливый лось. В начале декабря, во время короткого перерыва между футболом и баскетболом (Осуэй играл в обеих командах), Джим поймал его со шпаргалкой и выгнал из класса.