Евгения Федорова - Эффект отражения (СИ) Страница 10

Павел неуклюже выбрался из машины, щурясь от ярчайшего света, изливающегося с неба, и морщась от ноющей боли в плече. Ноги утонули в песке, воздух показался спертым, неподвижным.

— Это пустыня! — ахнул Кранц, оглядываясь.

— Ну конечно, Сахара, — фыркнул Горден, подходя к крестнику. — А чего ты удивляешься, я же умею летать!

Павел недоверчиво смотрел на крестного и тот разочарованно покачал головой.

— Не время для шуточек, да? Это всего лишь третий круг защиты места, которое нам нужно. Пойдем, чего тут стоять, жарко тут. Я столько крови потерял, что давно уже как в пустыне. Пить хочется.

— А я нахлебался в речушке, — заметил Павел. Слова прозвучали как обвинение.

— А я нет, — Горден пошел вперед, оставляя на песке нечеткие следы. И внезапно исчез. Как и не было. Только блеснуло что-то, словно отразился от гладкой поверхности луч. Павел обернулся, желая удостоверится, что ему все это не чудится, но нет. На песке за его спиной стоял заляпанный грязными брызгами джип.

Налетел едва ощутимый порыв ветра, и Павлу почудилось, он слышит чей-то голос:

«Идем же».

Кранц все мешкал, и оглянулся снова. Далеко, на фоне почти белого дневного неба, на красноватом бархане он увидел одинокую фигуру всадника. Попятившись, Павел повернулся и поспешил туда, где исчез Горден. Яркая вспышка и он стоит перед открытой дверью, из которой веет приятной прохладой.

— Заходи, — крикнул Горден из глубины темноты, — посиди в коридоре на лавке, я сейчас.

Глава 3. Понимание Зеркал

— Александр Викторович, примете?

Горден заглянул в кабинет, где за большим столом сидел немолодой, лысый мужчина в белом халате.

— Конечно приму, Слава, — врач поднялся из-за стола, подошел к ящику и стал копаться в картотеке. — Ну ты и нагрузил сегодня свое зеркало, я даже не поверил сначала. Уж ты обычно настолько осторожен, что я думал, оно тебе больше никогда не пригодится! Сейчас я сделаю тебе укол обезболивающего, чтобы ты тут у меня кричал не так громко, а потом порву связь.

— Ненавижу умирать, — тоскливо сказал Горден, снимая ботинки, и лег на кушетку.

— Ты это так говоришь, голубчик, будто только и делаешь, что умираешь.

Врач, наконец, нашел то, что искал — тонкую папку — вытащил и положил ее на стол. Открыл и достал совершенно чистый белый лист бумаги.

— Сколько ни умирай, каждый раз — будто в первый. К этому нельзя привыкнуть!

— Ты же сам виноват, Святослав, во что ты влез? — врач покачал головой. — Ты же с Сиковски на короткой ноги, все секреты у него выпытываешь, знать хочешь, как он энергии перебрасывает, что с душой делает, как нити плетет… все о Зеркалах знаешь, а туда же. Ну что ты на меня так уставился, Святослав, иголок боишься?

— Нет, Александр Викторович, поражен вашей осведомленностью. Неужели, так заметно?

— Тут секретов нет, голубчик. Всем известно о вашем партнерстве, а кто видит вас вместе, все без слов и так понимает. Неподходящий ты ученик, Горден, не надейся. Не передаст тебе Сиковский свои секреты, не подарит книгу. Один раз ты ошибся, но такое не прощают. Не прощают. Не запятнанная репутация стоит всего мира. Грязь с себя не смыть и всеми родниками Вселенной.

Но, скажу я тебе по секрету, чтобы его в авантюру втянуть — ты первый. Поверь мне, я его делами управляюсь — тебе столько и не снилось.

А ну-ка, давай, снимай рубашку, я на рану посмотрю, да укол сделаю.

Горден с трудом избавился от одежды и тоскливо взглянул на посиневший, залитый кровью бок. По коже от раны расходились фиолетовые дорожки мертвых сосудов.

— Серьезная нагрузка на зеркало, ай-яй, — делая укол, покачал головой врач. — Надо было сразу ко мне, а ты пол ночи шлялся где-то!

— Да знаю я, — отмахнулся Горден, — сделайте с этим уже что-нибудь ради всех святых. У меня ощущения, что мне в бок затолкали раскаленный шар, и он там ерзает, того гляди разорвет все внутренности.

— Интересные наблюдения, Святослав, — сухо отозвался врач. — Но не надо бежать впереди паровоза. Всему свое время, мне несподручно тебя пытать, но пока рано. Я кстати уважаю твое умение тратить свое, не прикасаясь к зеркалу, у другого оно бы уже разлетелось на куски!

— Считайте, мне нечем расплатиться с Сиковским за новое, — проворчал Горден, жмурясь.

— Враки, — усмехнулся врач. — Есть чем, но ты не хочешь. Не потому, что жаден, а потому что не хочешь убивать. И в первый раз не хотел, не знал, что такое Зеркало на самом деле. Ведь так?

Горден молчал.

— Запятнал себя убийством, сам не зная об этом, позарился на бессмертие, — жестко продолжал врач. — А хотел быть другим. Да не смог. Это жизнь, Святослав. Такова цена.

— А платит за меня другой, — совсем глухо отозвался Горден.

— Ладно, Святослав, теперь пора. Будем считать, обезболивающее подействовало. Постарайся потише, у меня сегодня день сна. День отдыха, не буди Зеркала, им и так тяжело приходится.

С этими словами врач взял зажигалку и поджег лист бумаги, вынутый из папки. Вспыхнувшее пламя было белым, магниевые искры с шипением посыпались на пол.

Горден выгнулся, невольно зажимая рану рукой, часто-часто задышал. Его лоб покрылся крупными каплями пота, но из груди не вылетело ни единого звука. Пальцы судорожно вцепились в край кушетки.

Александр Викторович подставил ладонь, ловя опадающий пепел, и покосился на пациента. Повернул голову на бок, вглядываясь в белесее лицо Гордена. Когда лист полностью сгорел, врач нагнулся над Святославом.

— По Уставу я обязан задать тебе вопрос, — поправив очки, отчетливо произнес он. — Ты на грани смерти. Что я должен сделать сейчас: отпустить или связать.

Горден медленно прикрыл глаза. Врач прекрасно знал, что видит сейчас его пациент и куда он готов шагнуть.

— Прими решение, Святослав, времени очень мало, — ласково попросил он. — Ты должен сказать это. Отпустить тебя? Связать?

— Связывай, — одними губами ответил Горден. Из уголка его рта скатилась черная струйка крови.

Врач кивнул, подошел к столу и взял из пачки обычный белый лист писчей бумаги. Вложил его в папку с надписью Святослав Дмитриевич Гордеев, потом вернулся и, отведя окровавленную руку в сторону, сильным движением втер пепел в рану.

Горден застонал, судорожно вздохнул. Синева отлила от его губ, мышцы тела расслабились, рука безвольно опустилась.

Врач грустно покачал голвой. Достал влажную салфетку и аккуратно обтер грязь вокруг раны, из которой слабо засочилась кровь. Теперь порез выглядел вовсе не так ужасно. Достав инструменты, Александр Викторович неторопливо простерилизовал их в септическом растворе, достал кривую иглу и шовный шелковый материал.