М. Таргис - Песнь камня Страница 12

Мужчина был высок и худ, однако обладал редкой при таком росте прямой осанкой, двигался, расправив костлявые плечи. Черты его лица не отличались правильностью, однако производили приятное впечатление. Смуглая кожа его была бледна, но на скулах лежала темная тень рваного, словно бы лихорадочного румянца. На темно-вишневых четко прорисованных губах пришельца играла легкая улыбка. Но примечательнее всего были его глаза – хрустально голубые, яркие и прозрачные, с чистыми, словно фарфоровыми белками; взгляд его поражал, как вспышка. Одет незнакомец был в короткую куртку и брюки лоснящейся черной кожи, в ухе у него висело колечко золотой серьги, левой рукой он прижимал к боку мотоциклетный шлем.

– Д-добрый вечер, – неуверенно произнес Хоффенберг.

– Приветствую вас, – широко улыбнулся пришелец, блеснув белоснежными зубами. – Счастлив познакомиться. Мое имя – Альбрехт Вереш Линдентон. Герр Хоффенберг, если не ошибаюсь? Герр Ярнок, – он слегка поклонился в сторону менеджера. Голос у него был тихий и раздражающе хриплый.

Ондраш поднялся навстречу, протянул руку. Линдентон поискал глазами, куда пристроить шлем, не найдя поблизости иной горизонтальной поверхности, водрузил его на стол Хоффенберга и крепко пожал руку Ярнока левой рукой.

– Очень приятно, – пробормотал Хоффенберг, привстал из-за стола, тоже протягивая руку.

Оба не могли отвести взгляда от месмеризующих прозрачно голубых глаз.

– Мы заинтересованы в вашем произведении, – сообщил Хоффенберг. – Тема популярна у публики… и не только… – он на мгновение оглянулся на Ярнока, недовольно дернув краем рта. – Ваши произведения раньше не ставили на сцене? Может быть, не в столице?

– О нет, – повинуясь приглашающему жесту Хоффенберга, пришелец опустился на стул, словно переломившись пополам – стул был низок для его длинного тела – и отодвинул шлем на столе, чтобы не загораживал обзор. – Собственно, это моя первая работа такого рода.

– Неплохое начало! – ухмыльнулся Ярнок.

– Я полагаю, получилось хорошо, – кивнул Линдентон. – Эта пьеса, в несколько сокращенном виде, год назад ставилась студенческим театром в Венгрии.

– Правда? – заинтересовался Ярнок. – А где?

– Непосредственно на месте событий, – улыбнулся автор. – В Эштехеде. Там, знаете ли, дорогой мой, народ живет этими преданиями. Был явный локальный успех.

– Это же здорово! – восхитился Ярнок. – Это была эштехедьская школа вокального мастерства? Я же там учился!

– Да, всё прошло не без помощи этого очаровательного учреждения, – кивнул Линдентон. – Однако главные роли исполняли выпускники более известных школ, в том числе из Будапешта. Талантливые юноши и девушки были рады возможности практики, тем более в столь аутентичных условиях и дивном климате. В театральных кругах Венгрии наш спектакль вызвал положительные отклики. Впрочем, материал я вам передал.

– Вы, я так понимаю, тоже родом из Эштехедя? – спросил Хоффенберг, посмотрев на Ярнока взглядом, означавшим, что оправдываются его худшие опасения.

Ярнок сиял от восторга.

– Родом? Нет, я родился совсем в другой стране, – ответил автор. – Но я жил там некоторое время и искренне люблю это благословенное место, несправедливо забытое европейским обществом…

– Да уж, благословенное, – фыркнул Хоффенберг и хозяйски похлопал ладонью по папке с либретто. – То лавина, то наводнение, то гроза, зверье дикое… Не говоря уже обо всех этих ваших готических штучках. Монстры какие-то, каких нигде больше в мире не видывали…

– Это суеверия! – встрял Ярнок.

– Вот скажите честно, вы как автор рассчитываете сделать коммерческий хит, следуя успеху «Бала вампиров» и всей этой популярной белиберды в черно-красных тонах, или вас действительно завораживают тамошние местные предания? Это принципиальный вопрос.

– Второй вариант определенно ближе к истине, дорогой мой, – ответил Линдентон.

Ярноку вдруг пришло в голову, что при довольно живой мимике, автор был на удивление статичен – он сидел в расслабленной непринужденной позе, скрестив длинные ноги и сложив крупные руки на коленях, левую поверх правой, но за всё время разговора он не шевельнул и пальцем. Словно статуя, у которой живо было только лицо.

– Мы готовы взять вашу пьесу в работу, – сказал Хоффенберг. – При условии, что окончательный вариант будет поставлен в театре Ронштеттер и при условии, что в либретто будут произведены определенные изменения. Наша команда профессионалов уже просмотрела материал и видит там значительные…

– Разумеется, – кивнул Линдентон. – Готов отдать свое драгоценное дитя в руки профессионалов.

– Вы просмотрели проект контракта, который я вам прислал?

– На данном этапе всё выглядит разумно, – ответил Линдентон.

– Тогда давайте покончим с главным, чтобы перейти к более мелким деталям, – Хоффенберг положил перед ним распечатку, и Линдентон наконец сдвинулся с места – как-то мгновенно, с неожиданной легкостью, переместился ближе к столу вместе с тяжелым стулом, словно дубовая антикварная конструкция составляла с ним единое целое.

Текст он проглядел молниеносно – наверно, уже хорошо знал его содержание – и улыбнулся.

– Все необходимые данные вы нам уже сообщили, – напомнил Хоффенберг. – Значит, остается… – он протянул автору ручку.

– С превеликим удовольствием, – Линдентон аккуратно взял ручку левой рукой и неуклюже нацарапал внизу листа широкую подпись.

– Вы левша? – благожелательно поинтересовался Ярнок.

– К моему глубочайшему сожалению, нет, – ответствовал автор и, ничего больше не добавив, протянул бумаги Хоффенбергу.

– Отлично, – Хоффенберг довольно потер руки, изучая подпись, потом отложил контракт в сторону и посмотрел на автора. – Теперь к делу. Насколько я понял, работа не позволяет вам присутствовать в театре в дневное время?

– К счастью, в нашу прекрасную эпоху многие вопросы можно решить дистанционно, – изрек Линдентон, снова откинувшись на спинку стула и вернувшись в состояние полной неподвижности.

Он может так часами сидеть и не двигаться, как хищник, поджидающий добычу, почему-то пришло в голову Ярноку.

Ондраш Ярнок провожал автора к выходу, энергично расписывая ему самые радужные перспективы, ожидающие новую пьесу, не замечая, что тот совершенно не обращает внимания на его болтовню. Линдентон с любопытством озирался и рассматривал снующих по коридорам работников и загримированных артистов – во всю шел первый акт вечернего представления.

Внезапно из-за угла под ручку с партнершей вывернул Бела и, не рассчитав скорости, налетел на Линдентона. Ярнок вздрогнул, услышав странный глухой стук, словно ударили в стену, а не в человеческую плоть, но ни один из столкнувшихся не издал ни звука.

– Bocsánat[14]… – растерявшись от неожиданности, пробормотал Бела, на миг взглянул в глаза Линдентону, смешавшись, отвел взгляд и поправился: – Прошу прощения.

– Nem baj[15], – бросил Линдентон и провел ладонью по ушибленному предплечью, словно удостоверяясь, что оно на месте.

Ярнок впервые заметил, что на его правой руке надета перчатка – из-за общего бронзового цвета кожи автора пьесы она не бросалась в глаза, а край ее был заправлен в рукав.

Разойдясь с Белой в узком коридоре, Линдентон проводил его взглядом.

– Любопытные кадры у вас тут… – процедил он сквозь зубы.

– О да, это наша восходящая звезда, – Ярнок тоже смотрел вслед Беле и девушке – с откровенной ревностью во взоре. – Кстати, это возможный кандидат на одну из главных ролей в вашей пьесе. Если вы не сочтете, что он слишком молод. Но, право…

– Он, несомненно, слишком молод, – ухмыльнулся Линдентон. – Но возраст – в театре понятие малозначащее, не правда ли? А необходимый опыт приобретается очень быстро.

– Н-ну да, – неуверенно согласился Ондраш.

На улицах было очень тихо. Разошлась публика из театров и баров, закрылись самые упрямые кафе, только старинные барочные здания – стойкие ветераны канувшей в Лету блестящей эпохи, залитые холодным сиянием ночной подсветки, бросали вызов окутавшему город мраку, да по центральным проспектам еще бродили неуемные гуляки среди уснувших витрин.

Наступила полночь, когда одинокий мотоциклист сделал очередной круг по центру города, разрывая морозную тишину монотонным ревом своего стального коня, и затормозил на углу тихой улицы, у фешенебельного отеля, сулившего постояльцам не столько блеск и развлечения, сколько спокойный респектабельный уют.

Мужчина оставил мотоцикл на стоянке, прошел в центральный холл, оглядываясь с удовлетворением – ему нравился старомодный декор помещения, вежливо кивнул портье, наблюдавшему за ним с сонным безразличием, и направился в лифт, двигаясь тихо и неуловимо, как тень. Лифт бесшумно заскользил на верхний этаж. Портье моргнул и удивленно огляделся, прикидывая, уж не задремал ли он на рецепшне. Вдруг кто-нибудь это заметил?