Абрахам Мэррит - Гори, ведьма, гори! [Дьявольские куклы мадам Мэндилип] Страница 12

— Я понял тебя, Мак Канн. Но здесь не Аризона.

— Я знаю. Но разве вы не можете сказать всем, что он умер от инфаркта? Временно? И дать мне одну неделю? Тогда, если я не явлюсь, обвиняйте меня. Я не убегу. Это единственный путь, док. Если вы скажете полиции… лучше возьмите один из этих револьверов и убейте меня с Полем сейчас же. Если мы скажем им о кукле, они умрут от смеха и сейчас же отправят нас в Синг-Синг. Если мы ничего им не скажем, будет то же самое. Если каким-нибудь чудом полицейские потеряют нас… вы знаете, среди ребят босса найдутся такие, которые могут помочь нам — тогда всё останется невыясненным навсегда. Я говорю, док, вы убьете двух невиновных людей. И никогда не узнаете, кто убил босса, потому что никто не станет искать настоящего убийцу. Зачем это им?

Облако сомнения собралось вокруг моей уверенности в виновности этих людей. Предложение, кажущееся наивным, было хитро задумано. Если я соглашусь, Мак Канн и шофер будут иметь целую неделю, чтобы скрыться. Если они не вернутся, и я расскажу правду, я буду выглядеть как сообщник. Если я скрою причину смерти и ее обнаружат другие, я буду обвинен в невежестве. Если их поймают, и они во всём признаются, опять я буду выглядеть как сообщник. Мне пришло в голову, что сдача мне оружия Мак Канном была необыкновенно умно задумана. Я не могу показать, что мое согласие было вынужденным. И, кроме того, это могло быть хитрым жестом с целью завоевать мое доверие, ослабить сопротивление его просьбе. Разве я знал достоверно, что у них не осталось больше оружия, которое они могли употребить в случае моего отказа?

Пытаясь найти выход из этой ловушки, я подошел к Рикори, положив оружие в карман халата. Я нагнулся над ним. Он похолодел, но это не был холод смерти. Я еще раз внимательно осмотрел его. И вдруг почувствовал слабое биение сердца… в углу его рта начал появляться и исчезать пузырек… Рикори был жив! Я продолжал осматривать его, быстро обдумывая положение. Рикори был жив, да! Но это не спасало меня. Опасность даже увеличивалась. Если Мак Канн убил его, если оба они были в заговоре и вдруг узнают, что их попытка кончилась неудачей, не захотят ли они докончить ранее начатое дело? Если Рикори жив и сможет говорить и обвинять их — им грозила смерть даже скорее, чем если бы их осудили. Приговор в банде Рикори выносился им самим. А убивая Рикори, они должны будут покончить со мной.

Всё еще наклоняясь, я сунул руку в карман, достал револьверы, быстро вынул их и направил на обоих сразу.

— Руки вверх! Вы оба! — сказал я.

Удивление появилось на лице Мак Канна, сосредоточенность на лице Поля. Оба подняли руки. Я сказал:

— Нет смысла в вашем умном предложении, Мак Канн. Рикори не умер. Когда он сможет говорить, он сам скажет, что с ним случилось.

Я не был готов к тому, какое действие окажет мое заявление. Если Мак Канн не был искренен, то он был изумительным актером. Его тело напряглось. Я редко видел такое радостное облегчение, какое появилось на его лице, слезы катились по его загорелым щекам. Шофер опустился на колени, рыдая и молясь. Мои подозрения исчезли. Я не мог поверить, что это игра. Мне даже стало как-то стыдно за себя.

— Вы можете опустить руки, ребята, — сказал я и положил револьверы в карманы своего халата.

Мак Канн спросил хрипло:

— Он будет жить?

Я ответил:

— Считаю, что должен. Если только нет никакой инфекции, можно быть в этом уверенным.

— Благодарение Богу! — прошептал Мак Канн и снова и снова повторил эти слова. В этот момент вошел Брэйл и остановился, с удивлением глядя на нас.

— Рикори закололи. Я расскажу всё после, — сказал ему я. — Крошечный укол над сердцем, а может быть, и в сердце. Он страдает главным образом от шока. Сейчас он приходит в себя. Возьмите его в палату и проследите, пока я приду.

Я быстро сказал ему, что надо предпринять, какие лекарства ввести, как ухаживать за больным, и когда Рикори унесли, я обратился к его людям.

— Мак Канн, — сказал я. — Я не собираюсь объясняться. Не теперь. Но вот ваши револьверы. Вы получили свой шанс.

Он взял оружие и посмотрел на меня с каким-то странным теплым блеском в глазах.

— Я не хочу сказать, что не хотел бы знать, что изменило вас, док, — сказал он, — но что бы вы ни делали — по мне всё правильно, лишь бы вы поставили босса на ноги.

— Без сомнения, есть люди, которым следует сообщить о его состоянии, — ответил я. — Это всё я поручаю вам. Всё, что я знаю, — это только то, что он ехал ко мне. У него был сердечный приступ в машине. Вы привезли его ко мне. Теперь я лечу его от сердечного приступа. Если он умрет, Мак Канн, тогда будет другое дело.

— Я сообщу, — ответил он. — Вам придется повидаться только с двумя людьми. Затем я поеду в эту кукольную лавку и выбью правду из этой старой карги.

Его глаза прищурились, рот был так же сжат.

— Нет, — сказал я твердо. — Не сейчас. Поставьте наблюдателя. Если женщина выйдет, следите за ней. Следите за девушкой. Если покажется, что одна из них или обе хотят убежать — пусть бегут. Но следите за ними. Я не хочу, чтобы их трогали или даже пугали, пока Рикори не расскажет нам, что случилось.

— Ладно, — сказал он с неохотой.

— Ваша кукольная сказка, — сказал я ему иронически, — для полиции не будет так убедительна, как для моего доверчивого ума. Смотрите, чтобы они не вмешивались в эти дела. Пока Рикори жив, не нужно их беспокоить.

Я отвел его в сторону.

— Можно верить шоферу? Он не будет болтать?

— Поль — правильный парень, — сказал он.

— Ну, вот, для вас обоих лучше, если он таким и будет, — предупредил я.

Они ушли. Я пошел к Рикори. Сердце билось сильнее, дыхание было еще слабым, но спокойным. Температура тела всё еще низкая. Если, как я сказал Мак Канну, не будет никакой инфекции и если не было никакого яда на орудии, которым его закололи, он будет жить.

Позже вечером ко мне зашли два очень вежливых джентльмена, выслушали рассказ о самочувствии Рикори, спросили, не могут ли они повидать его. Зашли, посмотрели и удалились. Они уверили меня в том, что, «выиграю я или потеряю», я могу не беспокоиться об оплате своего труда или об оплате самых дорогих консультантов. Я убедил их в том, что Рикори, по-видимому, скоро поднимется. Они попросили не пускать к нему никого, кроме них и Мак Канна. Они считали, что спокойней было бы, если бы я согласился поместить пару их людей в гостиной. Я ответил, что буду очень рад. В необычайно короткий срок два спокойных наблюдательных человека поместились у дверей Рикори, совершенно так же, как когда-то у Питерса.

Во сне вокруг меня танцевали куклы, преследовали меня, пугали. Мой сон был тяжелым.