Елена Ткач - Зеркало Пиковой дамы Страница 13

— Он мучил меня дня три, пока не добился, чего хотел. Я так билась в конвульсиях, что у всех волосы встали дыбом! Наверное, дырку в полу проделала…

— Ага, Алена тогда выдала класс! — хрюкнул Гарик. — Но это ж нормально, девоньки, это ж театр! Здесь не может быть ничего такого, что было бы стремно… ну, стыдно, что ли. Главное — достоверность, правда жизни, а остальное — суета сует и всяческая суета!

— Ребят, я… — начала было Аля, которую так и распирало рассказать об истории с записной книжкой.

— Почему вы не готовы к репетиции? — вдруг прогремел гневный голос Далецкого. Он возник так внезапно у самой рампы, что все трое вздрогнули. Почему не установлен свет на сцене, где мой рабочий столик… что вообще здесь происходит?! Как можно опаздывать на репетицию?! Где остальные?!

Остальные горохом посыпались из дверей в зал, как из гнилого мешка, в котором этот громовой рык проделал прореху. Кто-то, действительно, опоздал, кто-то заболтался в репзале… Студийцы сгрудились возле своего художественного руководителя, вытянув руки по швам, и тряслись в ожидании приговора.

Далецкий оглядел их, выдержал паузу… сунул руки в карманы и поднялся на сцену.

— Садитесь. Мне придется начать репетицию с того, чем я думал её закончить — вы сейчас к ней попросту не готовы… — он немного походил взад-вперед, опустив голову и с мрачным видом изучая планшет. — Я расскажу вам одну легенду. Пожалуйста, соберитесь, настройте внимание… и если ещё раз повторится подобное, студия будет распущена. Это не пустые слова! При таком отношении к искусству ничего живого родиться не может. Дисциплина первое, чего требует театр от всех нас.

Ребята с облегчением выдохнули и принялись рассаживаться по местам. Через полминуты в зале установилась напряженная чуткая тишина.

— Это очень древняя история, — начал Далецкий, его голос ожил, стал мягок, глубок, черты разгладились, а сам он опустился прямо на доски планшета, поджав ноги по-турецки. — Это было в Старой Англии времен короля Артура… На острове, неподалеку от Камелота стоял мрачный замок с башней из серого камня. В нем жила леди Шеллот. Она не могла бродить по зеленой траве, глядеть на воды реки, не могла даже смотреть в окно. На это был наложен строжайший запрет. Ни кто его наложил, ни зачем, она не знала, не понимала, что это за проклятье и какое наказание её ждет, если она нарушит запрет… Знала одно: на мир за окном ей нельзя смотреть. В её комнате напротив окна висело большое зеркало. Перед ним — ткацкий станок. Глядя в зеркало, она видела неясное отражение жизни, что текла за окном, и ткала ковер. И узоры нитей на нем изображали картины, отраженные в зеркале. Леди должна была выткать на этом ковре картину мира, который был ей недоступен и которого она никогда не видела…

Далецкий помедлил, поднялся и в задумчивости спустился со сцены. Потом двинулся меж рядами кресел, а глаза его слушателей неотрывно следили за ним.

— Ей это даже стало нравиться. Она к этому начала привыкать. И не хотела нарушить табу. Но однажды утром в зеркале появилось отражение рыцаря. Он ехал неспешно на красавце-коне, солнце играло в его блестящих доспехах, медленно и торжественно колыхались пышные перья на шлеме в такт шагу коня, а длинные черные кудри вились за спиной. Это был сэр Ланселот. Леди не выдержала, она подбежала к окну! Заклятье было нарушено. Потому что юная дева увидела живое воплощение своей потаенной мечты, она узнала свою красоту! И тотчас зеркало треснуло. И ковер разорвало в куски. С криком ужаса леди отпрянула от окна, но было поздно. Беда уж настигла ее… Тогда, как потерянная, она вышла из башни и стала бродить вдоль берега. А потом под стенами замка в Камелоте увидели лодку, медленно плывущую по течению. В ней лежала мертвая леди Шеллот.

Марк Николаевич снова выдержал долгую паузу. Его питомцы притихли, не смея нарушить молчание. Он вдруг быстро, легко взбежал на сцену, и Аля заметила, что он прикрыл черной тканью два боковых зеркала.

— Паша, включи софит, — велел Далецкий, и мощный свет вспыхнул, высветив одинокое зеркало.

— Ой, это оно! — послышалось сдавленное восклицание Таи.

— Я рассказал вам эту легенду, чтобы… нет, сначала пусть каждый скажет, о чем она. Витя, начинай, — он жестом пригласил всех подняться на сцену.

— Ну… — Витька пожал плечами. — Может, про одиночество. Про то, что каждый сидит вот так в своей клетке и ждет чего-то… но не дождется. Скорее помрет!

— Хорошо. Теперь Гарик.

— Она про то, что запретный плод сладок.

— Алена?

— Но человек хочет его сорвать и всегда рвет… всегда делает, что хочет, несмотря на запреты… — она вдруг как-то жалобно хихикнула и бросила быстрый взгляд на Далецкого: как он оценивает её слова…

— Хорош-шо-о… — он вдруг резко обернулся к Мане. — А ты?

— Я? — она глубоко вздохнула. — Я думаю, эта легенда о том, что наш мир — только отражение настоящего… И мы того, другого не видим и никогда не увидим… здесь, пока живы. И даже пытаться заглядывать туда нельзя.

— Так. Очень хорошо! А ты, Аля?

— А я… я не знаю, может быть, это про жизнь художника. Про человека, который делает что-то такое особенное… ну, создает свою красоту.

— То есть, это о творчестве? — подсказал Марк Николаевич.

— Да. — Аля взглянула в зеркало. — Она же — леди Шеллот — должна ткать свой ковер. И рисунок на нем — только слабое отражение той реальности, про которую сказала Маша. То есть, мы живем… и ничего не видим, не знаем. Но художник что-то чувствует… он видит тени в зеркале.

— А что это за зеркало?

— Я не знаю, — она почему-то чуть не заплакала.

— У кого-нибудь есть мысль?

— Ну… — вступил Илья. — Может, это то, что соединяет разные миры, ну, вроде канала, что ли… Только зеркало у каждого свое. Ну, там, сознание, интуиция, воображение… я не знаю.

— Что ж, спасибо! — Далецкий сцепил руки перед собой и скорым упругим шагом закружил по сцене. — Порадовали, молодцы! Прежде всего тем, что были искренни, а это главное. Вы все для себя приоткрыли завесу тайны. Все попытались заглянуть ПО ТУ СТОРОНУ, — он указал на освещенное зеркало. — Но рассказал я вам эту легенду, чтобы вы точнее поняли мой замысел. ПРО ЧТО наш спектакль. Пушкин пишет: "Неведомая сила, казалось, привлекала его к нему." Он имеет в виду Германна и дом графини. Вся повесть — об этой неведомой силе, которая вмешивается в дела людей. И зеркало — загадочный, окутанный суевериями предмет, станет в нашем спектакле символом этой силы. Да, два мира! По ту и по эту сторону. И пока человек — ПО ЭТУ, его жизнь течет по законам обыденности. Но горе тому, — Далецкий воздел указательный палец, — кто захочет заглянуть ПО ТУ сторону… Его жизнь может быть сметена, как колода карт со стола!