Елена Ткач - Зеркало Пиковой дамы Страница 14

— Так вот, — продолжал он, после недолгой паузы. — Германн в сцене у графини не увидит старухи. Нет! Он видит только её отражение в зеркале. Она-то видит его… а он нет! Переступив черту, нарушив границы дозволенного, он вступает в иное пространство. Хотя старуха и умирает, она смеется над ним. Это видно в конце повести. И еще… все, что творит Германн — плод безумия. У него больное, расстроенное сознание. Он одержим жаждою денег. И ещё более он болен идеей разгадать тайну трех карт. А там, где человек все, я повторяю ВСЕ ставит на карту, он летит в тартатары. Его как бы выдергивают, — да-да, вот точное слово! — выдергивают из реальности, цепляют на крюк и подвешивают… за ушко, да на солнышко! Те самые силы, которые велели графине открыть ему тайну, когда она является ему во сне мертвая. Силы, которым продалась и она!

Ребята ощущали в эти минуты какое-то лихорадочное, болезненное волнение. Они попеременно глядели то на своего режиссера, то на сиявшее на полутемной сцене зеркало. Им казалось, что в этот миг они сами прикасаются к запретному и вот-вот что-то может случиться… что-то произойдет.

Между тем, вышагивая и произнося свой монолог, Далецкий внимательно следил за их реакцией. И видя, что они не в шутку взволнованы, воодушевлялся все больше. Наконец, внезапно остановился, присел на корточки и хлопнул ладонями по коленям. И резкий этот хлопок разорвал нараставшее напряжение. Все сразу расслабились, ожили, зашевелились…

— Ну, что я вам скажу… — Далецкий сиял. — Пойдет дело! Вы вошли в это, поняли… Я увидел сейчас, как все были наполнены, как изменились лица, даже дыхание! Запомните это состояние, зафиксируйте его, это наш первый пробный шар… и первая репетиция! Застольный период кончился, — он расхохотался вдруг с видимым облегчением. — Пора на сцену!

Глава 6

ПУГАЮЩИЕ ИЗВЕСТИЯ

— Слушай, он гений! Придумать такое… — Аля никак не могла прийти в себя от волнения.

Они с Маней спешили домой по затихающей к ночи Москве, и каждый предмет на пути, каждый встречный казался им вестником из иного мира.

Машка не скрывала своей радости — наконец-то она поживет в семье, в нормальной квартире! Пускай всего несколько дней… Сначала страшно смутилась, сказала, что всех будет стеснять, тем более в доме ребенок маленький, но Аля её успокоила.

— У меня, знаешь, какие родители! У нас как-то целый месяц родственники из Самары жили, а мама была беременная, и ничего! Она все шутила, пироги пекла… И потом, никому ты не помешаешь, у нас с тобой отдельная комната.

Собрали нехитрые Машкины пожитки и побежали домой. Увиденное и услышанное на репетиции так накалило нервы, что никто из ребят, похоже, ни о чем другом думать не мог. Аля попыталась было поговорить с Ильей, рассказать об истории с записной книжкой, но он только отмахнулся:

— Аленький, давай завтра, а? Я сейчас совершенно стукнутый, ничего не соображаю.

"Ладно, — решила она, — дома Мане все расскажу!"

Маме Маня, похоже, понравилась. Она тут же усадила девчонок ужинать, а за чаем с лимонником Аля принялась пересказывать замысел их режиссера.

— Мам, представляешь, что будет?! В сцене, когда Германн приходит ночью к графине, он её видит в зеркале. То есть, зрители будут видеть актрису, которая играет графиню, а Германн — только её отражение. И знаешь, что это за зеркало? Наше, представляешь? Здорово, да!

— Наше? — переспросила мама и побледнела. — О, Господи! Нарочно не придумаешь… — она сразу потеряла интерес к разговору, как будто её мысли витали теперь далеко.

— А что тут такого? — удивилась Аля. — А главное, мам, концепция! — тут она принялась играть роль театрального критика. — Переступив черту, обманув девушку, — он ведь использовал Лизу ради корыстной цели… в общем, он подпадает под действие темных сил и становится их игрушкой, вот! Ну как тебе? Классно, да? А ещё мир как бы двоится, Германн теряет ощущение реальности. Помнишь, когда он узнает тайну трех карт, он даже на словах путается. Его спрашивают: "который час", а он говорит: "без пяти минут семерка" и так далее…

— Он как кораблик… — сказала Маня, задумчиво рисуя пальцем на скатерти невидимые узоры. — Вот он жил-жил… как все. Верней, не как все он себя душил.

— Как это? — не поняла Аля.

— Ну, он же дико хотел играть, каждый день до пяти утра просиживал с игроками, но карт не брал… только смотрел. Я, говорит, не в состоянии жертвовать необходимым в надежде приобрести излишнее… Он разумом жил, все просчитывал. А потом, когда узнал, что графиня знает тайну трех карт, которая позволяет выиграть целое состояние, как с цепи сорвался! Вот я и говорю, что он стал как бумажный кораблик — его понесло. Безумие какое-то… и все ради богатства! И жизнь проиграл.

— А только ли ради денег? — задумалась Анна Андреевна. — Мне кажется, его повлекла сама тайна. Ведь он живет по правилам, и жизнь ясна для него, только очень уж тяжела… но он готов был терпеть и трудиться, а тут такое: загадка, которая опровергает все, чем жил. И если это действительно правда, мир-то другой получается! Им тайные силы правят! Вот он и хочет это проверить, ведь по мысли волевого и разумного Германна такое попросту невозможно! А игра, безумный азарт — территория темных сил. И он вступил на неё…

— Ой, мам, а мы об этом не думали! — завелась Аля.

— Да, — подхватила Маня, — расчет, умеренность и трудолюбие: вот мои три верные карты, — говорит Германн. Сначала он хочет бежать от искушения, но его стало тянуть, тянуть… он ведь в душе азартный игрок, и не смог устоять — утащили…

— Кто? — не поняла Аля.

— Ну, кто-кто… те, кто велели мертвой графине открыть ему тайну. Те, в чьей власти её душа!

— Девчонки, все, хватит! — не выдержала Анна Андреевна. — От ваших разговоров, да на ночь глядя мороз по коже… Ложитесь спать, двенадцать уже!

Когда Маня, вдоволь наплескавшись в ванной, свежая и сияющая, забралась к Але в постель, чтобы пошушукаться перед сном, та протянула ей записную книжку.

— Вот, погляди. Тебе ничего это не говорит?

— Ой, тут все наши! — Маня листала страницы, меняясь в лице. — Откуда это? И почерк, вроде, знакомый…

И Аля, наконец, рассказала подруге свою историю.

— Ужас какой! — Маня в себя прийти не могла. — Когда, говоришь, это произошло?

— На Рождество, седьмого вечером… Ты знаешь, кто это?

— Это Наташа! Точно она! И почерк её, и твое описание… она и пропала как раз в это время.

— А что могло быть, как думаешь? Вы что-то чувствовали, может, с нею были какие-то странности…

— Были, да. Только никто не понимал, в чем дело. Она не появлялась на репетициях, раз спектакль сорвала — не пришла. Причем, даже не предупредила, не позвонила, а человек она очень сознательный… даже слишком.