Татьяна Королева - Тимур и его команда и вампиры Страница 14

— Если бы у шпионов в паспорте был специальный штамп, их запросто всех переловили бы! Зачем ему грим, если он не артист? Чтобы внешность менять! Шпионы всегда так делают, а еще в фильтры от сигарет шифровки прячут, я в кино видел. Тимка, давай его цигарки раскурочим?

— Он не шпион, — твердо ответил Тимур. — Думаю, он сотрудник Коминтерна! «Товарищ Арман» его псевдоним для партийной работы за рубежом…

— Точно, — согласился Коля, подушился одеколоном и примерил еще один галстук, — с таким гардеробом внешность можно менять только за границей.

— Будь он хоть трижды сотрудник Коминтерна, нет у него права над Тимуром командовать, как барин над кухонной прислугой. Не при царском режиме живем! Подумаешь — дядя. Ни мать, ни отец, даже ни бабушка не имеют права пионеру приказывать. — Гейко сделал надменное лицо и абсолютно точно изобразил акцент Армана. — Пойдии тюйда-сюуда. Дэлай то-сё. Стойять-молчать.

Тимур сурово нахмурился:

— Никто мной не командует. У меня своя голова на плечах. Видел? — Он запросто выпрыгнул в окно, призывно махнул ребятам: — За мной, в штаб! Дать позывной — общий по форме «один»!

Из-за крашенного зеленым забора выглянули Фигура с приятелем:

— Слыхал — «позывной общий»? — Бритоголовый паренек, пониже ростом, потянул Фигуру за рукав тельняшки. — Чего они расшумелись?

— Кажется, гнут против нашего брата!

Приятели повернули в сторону заброшенного сада, пробрались под густыми кустами орешника, остановились у стены, сложенной из серого тесаного камня.

Некогда здесь стоял особняк, выстроенный в готическом стиле, а теперь остались лишь разрушенные, облупившиеся и поросшие плющом руины. Фигура по-разбойничьи свистнул, ему ответили таким же свистом, из узкого окна сбросили веревку с узлами, и мальчишки ловко вскарабкались наверх.

Раньше, в немыслимой дореволюционной древности, помещение, которое облюбовало воинство Мишки-Атамана, представляло собой гостиную. Но крыша барского особняка прогорела и рухнула во время революционных бурь. Стекла лопнули и рассыпались. Хозяйственные селяне растащили обгоревшие деревянные двери, остатки паркета и оконные переплеты на дрова. Ветер, дождь и дикий виноград довершили процесс разрушения, начатый человеком. Теперь сохранились только высокие стены особняка, и они надежно скрывали от посторонних глаз поросшую травой площадку. В самой дальней стене имелась глубокая ниша, когда-то служившая камином. Над нишей из стены торчала печальная львиная голова.

Здесь по-прежнему жгли огонь — безнадзорное поселковое юношество варило на костре раков, запекало в золе подстреленных из рогатки голубей и с гоготом тыкало в зубы закопченному мраморному льву окурки.

Остальные коротали время за игрой в орлянку и в карты. Денег у игроков было негусто, потому резались большей частью на «тычка» да на «щелчка».

Грустный юноша с романтическими кудрями, давно и настоятельно требовавшими ножниц парикмахера, щипал струны на гитаре и задушевно пел:

…в дом родной меня мамаша провожала,Телогреечку с комода достала.Говорила, буду плакать, сыночек,За решеткой проведешь три годочка…

Фигура прикурил от тлеющего уголька папироску, присел на корточки, пару раз пыхнул, затем узнал от ребят, что Квакин еще не возвращался. Потом подозвал юркого мальчугана Алешку по прозвищу Вьюнок. Во всей компании Квакина он был единственным дачником, и Фигура здраво рассудил, что «своего» городские сильно не поколотят, даже если поймают, и отправил мальчугана к старому сараю, подслушивать, что и как.

Приятель Фигуры все еще пребывал под сильным впечатлением от инцидента, случившегося во дворе амбулатории.

— Как только Тимка не боится этого упыря, и в окно сигает, хотя ему запретили выходить из дома? — вздохнул он. — Дядя у него, за версту видно, что фартовый гражданин, как съездит по шеям — враз башка отвалится!

— Не то что наш участковый, такой церемониться не станет.

— Дядя точно — первостатейный деляга. Такому хоть Сбербанк подломить, хоть кассу — плевое дело. И в перчатках постоянно ходит, чтобы следов не оставлять.

— А денег у него куры не клюют, и барахло небось все краденое…

— Воры всегда шикарно одеваются — у них порядок такой, чтобы все делать с шиком. Видал, участковому в зубы полтинник сунул принародно — говорит, сдачи не нужно! Прямо как в ресторане.

— Вроде ты знаешь как в ресторане, — фыркнули мальчики.

— Мать рассказывала! — авторитетно объяснил Фигура. — Если человек ни в чем не виноват — зачем ему штраф платить — без протокола или квитанции? Может, он в розыске? Слышь, Цыган, я своими глазами видел, как он в здравпункте целую бутыль спирта спер.

— Брешешь! — ахнул гитарист.

— Хочешь забожусь? Очень ловко у него вышло. Небось тяпнет стакан и спать завалится. Отчим всегда так. Сперва взгреет меня, а как выпьет — спит. Он, когда освободился, рассказывал, что у воров порядки больно суровые.

— Зато у блатных все по справедливости!

— Цыган, а заведено у воров — чуть что, по шеям давать?

— А ты думал. Сразу по ушам и с мастей переведут.

— Это как?

— Все равно как в школе на второй год оставить, — лениво зевнул гитарист — что собой представляет трудовая исправительная система, он успел узнать лично.

Ватага принялась увлеченно обсуждать уголовные законы, о которых имела довольно туманное представление. Особенно живо спорили про то, надо ли уважать и слушаться родню — вроде бабушки или тетки — так же, как отца и мать?

— Одно дело бабушка, материна мать. Понятно, ее надо так же уважать, как родимую мамашу, — серьезно объяснял Цыган, на шее у которого беззаботно болтался простенький крестик на потертом кожаном шнурке, — но тетку или дядю праздновать — уже лишнее. Тоже мне родня — седьмая вода на киселе!

Фигуре пришлось отодвинуться в тень, подальше от костра и курчавого оратора. Стоило ему приблизиться к цыганенку, как его начинало подташнивать, пальцы немели, перед глазами роились черные мошки. «Странное дело», — подумал он, сдвинулся в сторону, притушил и сунул за ухо початую цигарку и уставился в звездное небо.

Пока в развалинах особняка гомонили и смеялись, в старый сарай рядом с дачей Александровых тихо и дружно подтягивались ребята с окрестных дач, а в двухэтажном домостроении за номером тринадцать по улице Зеленой царила тишина.

Загадочный человек продолжал висеть вниз головой в комнате на втором этаже. Он никогда не был артистом или сотрудником Коминтерна и не занимал никакой штатной должности; как не был он вором или шпионом.