М. Таргис - Песнь камня Страница 15

– Я бы все-таки хотел знать, – Дьюер повернулся к графу и Арпаду, подумал и на всякий случай взял мерина под уздцы. – Что это было за явление, что так перепугало мою… вашу лошадь? – он ухмыльнулся. – Баньши?

– Не знаю о чем вы, но сразу ясно, что вы не были в Африке, – устало произнес граф.

– Я как раз был в Африке! – вспыхнул Дьюер. – Но не хотите же вы сказать, что это… гиена?

– Я не был. Вам виднее. Значит, они и там так мерзко верещат?

Янина оглянулась, едва сдерживая смех.

– Но ради Бога, – взмолился Дьюер, – что африканский хищник делает зимой в Карпатах?

– Это уже, в любом случае, не совсем то животное, – вздохнул граф. – Видите ли, один мой предок одно время увлекался разведением пород… Как лошадей разводят, или собак. Он же счел, что местные волки недостаточно велики и свирепы. Он, видите ли, всегда стремился поддерживать зловещую репутацию Кёдолы…

– Но зачем? – поразилась Янина.

– Мои предки весьма ценили уединение и покой этих мест. Не хотели, чтобы здесь бывали…

– Туристы вроде нас? – улыбнулась Янина.

– Против роста и благополучия Эштехедя они ничего не имели, – улыбнулся фон Кларен. – Но Кёдола – это совсем другое, ее территория всегда была заповедна для чужих. Так вот, до Канадской тундры мой предок добрался не сразу, поэтому и вывез из Африки несколько штук этих омерзительных тварей – знать не хочу, каким образом. Они разбежались по окрестным лесам и проявили чудеса приспособляемости. Старику явно удалось их тут с кем-то скрестить, хотя я не уверен, что с волками, скорее уж с медведями, судя по результату…

– Разве такое возможно? – скривился Дьюер.

– Для Кёдолаи нет ничего невозможного… Но смотрите! Мы посередине моста… – фон Кларен привстал на сиденье, краска внезапно прилила к его лицу, придав ему почти здоровый, моложавый вид. – Значит, мы как раз пересекаем нынешнюю границу Кёдолы. Добро пожаловать, друзья мои!

Словно слова графа послужили сигналом, облака вдруг разорвались, пропустив яркий победный солнечный луч, туман в пропасти мгновенно опал, рассыпавшись по горным уступам мелкими жемчужными блестками, и всё вокруг засияло новыми насыщенными красками – тающий снег, темная зелень зрелой хвои, бахрома мха на камнях, пестрые срезы горной породы. Впереди открылся дальнейший путь за мостом – узкая расселина меж скальных стен. Янина, Дьюер, Арпад, едущие впереди доктор Шнайдер и Фрэнки, неутомимая Хильда изумленно заозирались, любуясь неожиданным преображением окружающего мира, и, когда блуждающие взгляды обратились вперед и вверх, из всех уст вырвался восторженный стон. Ибо там, в расселине, на изгибе меж двух каменных горбов, вырастали из золоченой солнцем облачной пены пять башен, и свет, влажная дымка и невероятно прозрачный воздух заставляли их переливаться всеми цветами спектра. Изумленный глаз легко разбирал острые гребни на спинах флюгеров-драконов, казавшихся отсюда крохотными, вычурные узоры черепицы на крышах, тонкие росписи и барельефы на стенах, на глазах исчезавшие в небытие при движении облачных масс.

И после мгновений очарованной тишины Арпад с детской непосредственностью выразил то, что было на уме у каждого:

– Он, что, всамделишный?

– Это Кёдолавар, – с гордостью объявил граф. – Мои соотечественники называют его Штайнеслид. Лет десять назад пара известных французских художников написали этот вид, как раз отсюда, с моста. Потом на родине никто так и не поверил им, что он не был плодом их фантазии.

– Штайнеслид – какое подходящее название! – оглянулась Янина. – Нет, правда, он на самом деле такой красивый?

– Возможно, вы будете разочарованы, – признал граф.

– Милая Янина, – вмешался в разговор журналист. – Несомненно, замок существует, но также не приходится сомневаться, что все эти удивительные краски и воздушность – лишь игра солнечного света, повышенной влажности и горного воздуха, нас же ждет холодная и темная каменная коробка, которой давно требуется реставрация, отсутствие газового освещения, вездесущие сквозняки, облезлая позолота, выщербленная черепица, ветхие драпировки, разваливающаяся мебель, и хорошо, если там живут только крысы и летучие мыши, а не… гиены, – он оглянулся на фон Кларена и, словно извиняясь, добавил: – Я повидал много подобных старых замков.

– Вы довольно точно его описали, – ничуть не обидевшись, ответил граф. – Разве что освещение там есть, летучие мыши сейчас спят, и ни крыс, ни гиен нет. Однако вопрос в том, как смотреть и что видеть. И мне кажется, это хороший знак, что Кёдола вот так встретила нас – может быть, она и согласится открыть вам свою истинную красоту. Когда-то и я вот так впервые увидел Кёдоль, с этого же моста, еще ребенком, и на меня это зрелище произвело глубочайшее впечатление. Где бы я ни был, когда я думаю о Кёдоле, мысленным взором я вижу его именно таким – ярким и волшебным.

– Альби, – тихо произнесла Янина, с удивлением прочитав в его небесно-голубых глазах неожиданную мечтательность и бесконечную грусть, – тогда почему вы не живете там? И почему вы не хотели ехать туда?

– Есть места, милая Янина, которые лучше не тревожить, – медленно ответил он, нахмурив брови – или это плечо снова дало знать о себе? – И есть воспоминания, которые лучше не воскрешать.

Маленький караван достиг конца моста и с триумфом взошел в устье расселины.

Лайош и Ярнок в ожидании господ уже расположились перекусить на крупном валуне, но вскочили навытяжку, словно захваченные врасплох командиром задремавшие на посту часовые.

– Вас не испугал этот ужасный вой, орвош ур? – заботливо осведомился Ярнок у доктора.

Тот оглянулся на своих спутников.

От взрыва всеобщего хохота в пропасть скатилось еще несколько камней.

На первый взгляд пессимистичные предсказания Дьюера соответствовали действительности. Когда маленький отряд въехал под арку подъемного моста (опустившегося перед ними с ужасающим скрипом), словно бы нависшие над ними потемневшие от времени стены и чугунные решетки на узких окнах производили гнетущее впечатление. Спешившись в тесном дворике, Янина огляделась, ища, кто, собственно, открыл им ворота, но вокруг никого кроме них не было, и по спине ее пробежал неприятный холодок. Холодок этот превратился в полноценный озноб через несколько минут, когда с громким лязгом пришел в движение механизм, и мост словно бы сам собой поднялся за их спинами. Пути назад не было.

Янине уже было не до того, кто будет заниматься лошадьми: спешившись, она вдруг ощутила всепоглощающую усталость. Темные стены над головой, казалось, готовы были сомкнуться, закрыв стиснутый колючими краями крыш кусок темнеющего неба, словно крышкой гроба. Янина помотала головой, приходя в себя, и тут же перехватила встревоженный взгляд Хильды. Актриса нахмурилась, взглядом дала понять горничной, чтобы та молчала, и осмотрелась: все ее спутники стояли вокруг, все, кроме графа, переглядывались одинаково растерянно, невольно вжимая головы в плечи. Лошадей не было, как и коляски, как будто они самостоятельно ушли в конюшню, чтобы расседлать и накормить друг друга.

Стоило всей компании пройти сквозь прямоугольный проем в следующий двор, как декабрьская ночь словно бы сразу вступила в свои права: небо на глазах приобретало всё более густой оттенок синевы, и холод с каждым мгновением становился всё ощутимей. Здания горной крепости тесно обступали двор, прямо впереди ожидала лестница в несколько ступеней и над ней мощные дубовые двери, покрытые витиеватым узором из чугуна. В стороне темнел резной портал замковой церкви, но на дверях почему-то висела толстенная цепь.

Поднявшись по лестнице, фон Кларен неуверенно оглянулся на гостей, постучал внушительным бронзовым кольцом, и двери словно бы сами собой медленно и величественно приоткрылись.

– Что еще за театральщина? – проворчал Дьюер на ухо Янине.

Фрэнки, щурясь в сгущающемся мраке, торопливо делал наброски в альбоме.

– Прошу вас, – просто сказал фон Кларен, без приличествующего пафоса, и первым проскользнул в проем меж дверьми.

Тут же внутри затанцевал свет, и двери со скрипом отворились уже в полную ширину. Фон Кларен держал в руке горящую лампу.

– Проходите же, – позвал он. – О лошадях не беспокойтесь, о них позаботятся и вещи разберут. Прошу прощения за холод, надеюсь, что это вскоре удастся исправить.

Ежась и кутаясь в пальто, гости вступили в большую темную центральную залу – настоящий старинный холл с бронзовыми чашами для факелов по стенам (переоборудованными, как вскоре выяснилось, под вполне современные газовые лампы), с гигантским камином, в котором к всеобщей радости кто-то только что зажег огонь, с украшенной сложной вышивкой тканой обивкой стен меж расписных деревянных панелей и покрытым не менее искусно вышитой скатертью длиннейшим столом. Над камином, как и ожидалось, висел хозяйский герб, в полутьме не представлялось возможным разобрать, что там изображено, только по центру явно располагался меч, выделявшийся светлой полосой в рыжих отсветах огня. У камина ожидали несколько мягких и уютных кресел.