Счастливого дня пробуждения - Анастасия Калюжная Страница 15

– Боже, фу! – Мальчишка брезгливо и вместе с тем насмешливо морщит лицо. – Ну и мерзость! Это как так? Буе-э! – Его передёргивает, и остальные дети тут же с жадным любопытством кидаются поглазеть на меня.

Я пытаюсь снова спрятаться за полами, но они срывают мою шляпу, я испуганно закрываюсь руками.

– Ничего себе! Вы поглядите! – восторженно кричат дети.

– Что с твоим лицом?

– Гляди, какие руки!

– А что с тобой случилось? – удивляются и смеются они. – Чё кожа такого цвета?

Я не знаю, что ответить, и потому молчу, беспомощно смотря на них сквозь пальцы. Двое мальчишек в цветных футболках и девочка чуть старше. Грустно спрашиваю:

– А что? Очень страшно?

– Скорее, странно, – косится на меня девочка. – У тебя же… Да у тебя вся кожа жёлтая! Это желтуха? – спрашивает она приятелей, и они озадаченно пожимают плечами.

– Ой! Я знаю! Мама мне про своего племянника рассказывала – его на стройке так же размазало! Лицо прячет, потому что всё косое стало, тоже зашивали.

– Вот ты чучело! – смеётся другой.

Меня это обижает. Я-то знаю, что мои стежки красивые и аккуратные. А что кожа не такая розовая, как у них, так это ничего! У людей кожа бывает разного цвета! Может, они просто этого не знают?

– А вдруг оно с труполюбом приехало?! – вдруг догадывается мальчуган в шортах. – Ты чё, ты с ним?! Колись!

Резко перехватывает горло, будто ком застрял. Я понимаю, что мой честный ответ не повлечёт за собой ничего хорошего, и потому честно отвечать мне не хочется.

– А разве это важно? – беззащитно спрашиваю я, едва вырывая свою шляпу.

– С труполюбом! С труполюбом! – Дети весело скачут, глядя на меня, будто на препарированную лягушку. – А ты что, тоже жмуров любишь?!

Ну, вообще это интересно и уж тем более ни капельки не страшно, и мне бы хотелось им рассказать об этом, но тут я припоминаю слова доктора о том, как порой невежественны люди и какой суеверный страх сковывает их перед мёртвыми организмами, и больше мне об этом говорить им не хочется.

– А вот вы и попались, детишки! – вдруг слышу я грозный, рычащий голос доктора. – Увезу всех на катафалке! С мер-р-ртвяками в морг посажу! – кричит он.

Ребята в ужасе визжат и со всех ног несутся по пляжу в сторону городка. Стоит им только скрыться из виду, как доктор неожиданно разражается смехом. Я впервые слышу, как он смеётся – грудным и весёлым раскатистым хохотом, будто поднимаются пузыри из глубокой воды. Он опускается возле меня на песок, на его губах играет широкая усмешка:

– Как я их, а?

Я со смущённой улыбкой опускаю взгляд, нервно мну в руках полы шляпы.

– Не обидели тебя? – хмурится он.

Я мотаю головой, хотя какое-то едкое послевкусие осталось. Как от мыла на языке.

– Они сказали, что я чучело… – Я ещё ниже склоняю голову.

– Ну, неправда! Я очень хорошо подогнал все части, никакого отступления от пропорций, надкостницы на своих местах, – цыкает он. – Должно быть, они просто ничего не смыслят в красоте. А я вот что тебе показать хотел. Смотри, что нашёл. – Он протягивает мне раскрытую ладонь, на которой лежит маленький и блестящий золотистый камешек.

– Ого! – не могу сдержать восхищённого вздоха. – Это что? Это… золото?

– Нет. – Доктор качает головой. – Это пирит. Дисульфид железа, его ещё называют «золотом дураков». Легко спутать, правда? – Он подносит камешек к глазам. – Обычно он встречается в кубической сингонии, а этот вода так обмыла, что уже и не определишь по форме. Но в этих краях месторождения золота нет, а вот пириты могут встретиться. – И нагретый теплом его руки камешек ложится мне в ладонь.

Я любуюсь, как красиво на его поверхности бликует пасмурное небо. Теперь это моя самая любимая вещь на свете. И вдруг я чувствую, как на затылок капает вода. Доктор, чуть сощурившись, смотрит в небо: грохочет уже очень близко. Рядом начинает щёлкать вода по траве, и на песке постепенно появляются маленькие тёмные кружочки. Доктор кладёт ладонь мне на макушку.

– Ну что, поехали домой?

Глава 6

После той поездки я начинаю понимать, насколько же мало во мне человеческого. У меня нет родителей, нет семьи, во мне не течёт кровь, мне не надо есть, у меня нет имени, у меня не было ни рождения, ни младенчества, ни весёлого шумного детства, я не боюсь смерти и, возможно, даже никогда не умру, я никогда не вырасту, у меня нет друзей, и тело моё совсем не человеческое. Даже доктор, с которым у нас куда больше общего, судя по словам тех ребят, имел семью. Может, у него даже были братья или сёстры, и уж точно у него было детство. В конце концов, он человек. И тем больше меня удивляет, что он совсем не стремится стать частью мира, которому принадлежит. И похоже, нисколечко от этого не страдает. А я хоть и самое особенное существо в мире, но единственное в своём роде, и нигде не будет мне места, кроме этого особняка. Что я вообще такое? Подобий мне нет.

Хотя… Возможно, есть. И они заперты в коридорах первого этажа.

В этот раз я жду ещё дольше, чтобы даже не пересечься с Марией, хочу всё посмотреть своими глазами. Вялость от снотворных и борьба с ней сегодня невыносимы. Меня шатает, и всё кажется совершенно ненастоящим. Я оказываюсь в тех же коридорах, где в эту ночь царит полная тьма, но иду совсем в другую сторону. Каждые пару метров я даю себе отдохнуть и замечаю, что засыпаю на ходу. Надо хотя бы найти свет. Я, честно говоря, совсем уже путаюсь и едва отслеживаю, куда иду. Всё вокруг незнакомо, пахнет пылью и затхлостью. Я двигаюсь вдоль стен, дёргаю дверные ручки, но они не поддаются.

Наконец я нахожу настенный светильник, на ощупь включаю его. Рыжий мягкий свет озаряет коридор. Лишь полосатые обои напоминают, что я всё ещё на первом этаже, но состояние этого крыла куда хуже: местами стены покрыты плесневыми пятнами, половицы, как пробы Петри[8], рябят щелями от перепадов температур. Я иду на перечёркнутый решёткой прямоугольник оконного света.

– Кто это? – вдруг слышу я слабый детский голос. – Здесь кто-то есть?..

Я замираю, стараюсь даже не дышать, предательски звенят ключи в связке. Я вспоминаю слова Марии, и по спине будто льдинка прокатывается. У меня плохое предчувствие. Я озираюсь, пытаясь понять, из-за какой двери доносится голос, подхожу ближе – вот, вот эта, с маленьким зарешечённым окошечком, будто в тюремной камере.

– Прошу, пожалуйста! – обессиленно и отчаянно плачет кто-то там, в темноте. – Я слышу, ты здесь… Кто ты? Я не узнаю твои шаги… Прошу, помоги мне… Пожалуйста, – он сбивается на шёпот, а затем я слышу всхлипы. – У меня уже нет сил бороться… – Его лёгкие будто пережаты тугим ремнём. – Я здесь уже так долго… Прошу, хотя бы поговори со мной! Я так давно не слышал речи! Пожалуйста… Пожалуйста!

Я настороженно подхожу ближе, стараясь заглушить звяканье.

– Ох, ты здесь! – в плаче появляется проблеск надежды. – Я слышу тебя, слышу! – голос улыбается сквозь слёзы, какое-то время молчит, пытаясь унять рыдания. – Как тебя зовут?..

Я всё ещё молчу, помня, что нельзя отвечать.

– А-а, понимаю. Значит, у тебя, как и у меня, нет имени, да?.. Ты тоже жертва?.. Ты ведь тоже родом из больничного крыла?.. Эй?.. Т-ты ещё здесь? – пугается голос. – Ты ведь ещё здесь?! Прошу, пожалуйста, скажи что-нибудь! Ответь, что ты ещё здесь! – в отчаянии умоляет он. – Скажи мне что-нибудь! Я не хочу сходить с ума! Ты ведь не мой мираж, правда?! Мне ведь не почудились твои шаги? – захлёбывается он в рыданиях и, заикаясь, сипит: – Пожалуйста…