Мария Барышева - И любовь их и ненависть их… Страница 15

Хорошие, открытые разговоры у меня получались только с Юлькой и Витькой. Иногда мы встречались и бродили вместе по улицам города, как потерявшиеся дети, и вместе нам было не так страшно. Иногда к нам присоединялся Женька, когда бывал в городе, буйный и веселый, но веселье было отчаянным, как крик ужаса, переложенный на мажорный лад.

Мы снова стали компанией, но это уже была не та компания безумствующих подростков — мы встречались ради спокойствия, душевного равновесия, взаимной поддержки, которые научились ценить за это время. И наши отношения были искренними и честными, потому что теперь мы знали, чего стоит каждый из нас.

Так продолжалось до августа, а потом нечто огляделось и поняло, что настало подходящее время. И выпрыгнуло из своей засады, избрав того, кто потерял бдительность. То был очень жаркий август, месяц больших пожаров, месяц, коронованный огнем. И самый страшный августовский пожар был в одном из богатых особняков на окраине города, красивой игрушке с башенками и арками. В этом пожаре погибла Кира. Москва ее так и не дождалась.

Холоден, холоден мир без надежды и холодны сердца, которые бьются в этом мире. Смерть Киры мы восприняли с туповатым безразличием. Для нас это была не смерть, а лишь еще одна исчезнувшая ступенька, отделявшая нас от неизбежного. Казнь продолжалась — теперь это было аксиомой и не требовало доказательств. Окружающее стало склепом и мы были похоронены в нем заживо, и неизвестно, сколько еще продлится агония. Мы продолжали встречаться, отчаянно цепляясь друг за друга. К нам теперь присоединилась Людка, но Людка изменившаяся. Да, она по-прежнему панически боялась, но она стала намного человечней. Все мы тогда менялись, но еще не замечали этого. Мы были куколками в тугих коконах страха.

Колесо вертелось все быстрее и быстрее. В сентябре Лешку сбила машина — ночью, на пустынной дороге. Что Лешка делал там посреди ночи и откуда взялась эта машина, никто так и не узнал. Нечто улыбалось нам из темноты за нашими спинами. Оно знало, как до нас добраться.

Эта смерть и подвела нас к критической точке, к тому моменту, когда все страхи мира превозмогает усталость. Наши коконы треснули. Мы устали бояться. Устали жить в ожидании. Если б мы знали, где именно притаилась наша смерть, мы бы пошли туда, пнули ее в бок и предложили бы заканчивать эту канитель. Но только она должна была забрать нас лично, своими руками. Мы не хотели делать работу за нее. Мы не помышляли о самоубийстве.

И вот он, тот самый последний день, о котором я рассказываю подробно. Ноябрьский день — хмурый, но теплый. Природа иногда, верно сама не зная отчего, дарит такие деньки среди предзимнего холода — чистые, теплые и немного печальные, как чьи-то оброненные хорошие воспоминания. Мы медленно брели по одной из улиц нашего старого района, и было нас четверо, потому что накануне Женька, недавно снова навестивший наш город, влетел в аварию. Он был еще жив, но в больнице нам сказали, что это ненадолго и ничего уже тут не поделаешь. Мы брели подавленные, в холодном отчаянии. Женька уходил, и мы ничего не могли для него сделать. Я уже говорила, что наши коконы начали лопаться, мы устали бояться, и страх больше не заслонял от нас мир. Мы научились ценить чужую жизнь. И Женька был нашим другом. Но помочь ему мы не могли.

Версий у нас уже не осталось. Растения не были замешаны в трех последних смертях. Пожары и ДТП происходят сплошь и рядом. Смерть Ромки вообще осталась неразгаданной. У нас не осталось версий, у нас не осталось ничего.

— Ну, вот и пришли! — угрюмо сказал вдруг Витька.

Сами того не заметив, мы забрели в наш старый двор и теперь стояли под большим платаном, где когда-то все и началось, где когда-то собралась резвая, молодая стая, готовясь позабавиться чужой болью. Мы стояли под платаном и смотрели друг на друга, и нас было так мало… Хотелось опуститься на землю и сидеть так уже до конца. К чему двигаться, к чему разговаривать, к чему размышлять? Мы так устали, словно прожили несколько сотен лет. Нами овладела глубокая апатия.

— Скоро все кончится, — сказала Юлька вяло и закурила. — И для него и для нас. Уже скоро.

— Да! — вдруг выкрикнул Витька и с остервенением ударил кулаком по стволу ни в чем не повинного дерева. — Да! Да! И ни хрена! Мы ни хрена не можем!!! Да я бы сам…

Пыль и кусочки коры летели из-под кулаков. Витька колотил так свирепо и целеустремленно, точно пытался выбить себе эпитафию на теле врага. Я попросила его прекратить, и он остановился, тяжело дыша и зло глядя на сбитые в кровь руки.

— Мне-то это… глубоко…до… — пробормотал он. — Но вы… И Женька…

Слова потерялись в теплом хмуром небе. Я смотрела на груды опавших и уже заботливо собранных листьев — золотых, румяных, бурых, с изумрудными проблесками. Хотелось разбежаться и с размаху броситься на шуршащую лиственную гору, как когда-то в детстве. Вы так не делали? Мы очень любили… Но скоро, совсем скоро поползут из листьев струйки дыма и сгорят листья бесследно. И никто не вспомнит о них, как не вспомнит и о нас… Потерянные дети, сами себя потерявшие… кому они нужны? Мысли проносились обрывками, как включенные на секунду мелодии. Я помню, как тогда эти листья казались для меня чем-то очень важным, наверное, потому, что они были частью далекого детства — хорошей, доброй его частью. Где та девчонка, неразумная, эгоистичная, по-детски злая, — если б можно было вернуться к ней, объяснить, подсказать, заставить свернуть с этой дороги… Если б можно было вернуться!

— Ну почему нельзя ничего сделать?!! — спросила Людка с отчаянием. Не знаю, к кому она обращалась. — Мы и так уже наказаны выше крыши. Это ведь она все делает! Если б можно было ей объяснить! Если б можно было вернуться!

Да, если б можно было вернуться. Это самое простое. Где конец, там и начало. Вернуться, но вернуться такими, какими мы становились. Кающийся должен становиться на колени не перед богом, а перед своим преступлением. И мы бы покаялись, если б было кому нас выслушать.

— Вернуться… — сказала я задумчиво. — Почему бы и нет.

— Ты о чем? — спросил Витька, наклонившись ко мне.

— Мы не можем вернуть во времени, — ответила я тихо, — но можем вернуться в пространстве.

— На крышу?!! — с ужасом воскликнула Людка, побелев. — Ну, нет, ни за что!

— На кой это надо?! — Юлька отшвырнула сигарету, пристально на меня глядя.

— А ни на кой! Мы сбежали оттуда почти семь лет назад, а теперь я хочу вернуться. Я не могу объяснить, на кой! Просто мне это нужно. Там все случилось, и если и существует что-то, что нас убивает, то оно должно быть именно там. Вот я и схожу к нему в гости — пусть завязывает с этим!