Инесса Ципоркина - Меня зовут Дамело. Книга 1 Страница 17

Дамело опирается о край выключенной плиты, впечатывается лбом в ребро вытяжки — такое удобное, холодное, металлическое ребро. Постоять бы, не двигаясь и глубоко дыша, пару минут, не больше…

— Привет. Угадай, кто? — узкие девичьи ладони почему-то ложатся не на глаза, а на грудь, теплые, чуть липнущие помадой губы осторожно касаются уха, к спине прижимается легкое, знакомое тело. Знакомое на ощупь, на звук, на запах. Как зовут тело, индеец не помнит.

— Я не сексоголик, — убежденно произносит Дамело. Чертов Амару, опять вслух.

— Не сексоголик? Ты уверен? — радостно подхватывает знакомое безымянное тело, по-прежнему притискиваясь сзади. Однако руки на груди уже не лежат расслабленно-открыто, нет, они переходят в борцовский захват: кисть одной сжимает запястье другой так крепко, точно следующим приемом станет бросок прогибом.[47]

Конечно, не сексоголик. Они ребята ученые, оттого и не дерут сослуживцев, родственников, приятелей — знают, чем оно чревато. Вторым разом! Вторым, третьим, седьмым, сотым. И сколь бы ты ни был крут, становишься заложником чужого желания, чужой жажды, обзаводишься не просто сталкером — надсмотрщиком. Отныне каждое движение твоего члена под контролем, а ты — ты в аду. Детка.

Дамело размыкает на удивление сильные женские руки, выворачиваясь из захвата, чтобы взглянуть в лицо собеседницы, и видит девчонку из группы практикантов. Маркизу-кухарку, чей визит в «Эдем» Эдемского был последним. Должен был стать последним — но отчего-то не стал.

— Ты как тут?.. — удивляется индеец.

— Помощники кондитера мы, — язвит маркиза-кухарка. — С сегодняшнего дня. Будешь моим шефом. Ты рад?

Да просто счастлив.

Ну Едемский, ну сукин сын. Расширяться, что ли, задумал? Ишь, метрдотеля взял, помощника кондитера… Кто на очереди? Сушист, заворачивающий в нори с рисом все, что не доели посетители? И кто инициатор этих… нововведений? Дамело вытягивает шею, высматривая через голову новоявленной помощницы силуэт Таты — тонкий, будто хлыст. Или будто вставшая на хвост змея. Сегодня определенно змеиная ночь. И змеиный день.

— Слушай, — жарко шепчет вчерашняя практикантка, имени которой Дамело так и не вспомнил, поэтому продолжает звать девчонку Маркизой. Кличкой, которая почему-то липнет к самым вредным кошкам, обретавшимся на кухне. Последняя Маркиза приволокла крысу практически к ногам санинспектора, увеличив размер обычной взятки втрое. — Слушай, а что там за стерлядь в зале белобрысая? Я ее раньше не видела.

— Еще увидишь, — невесело улыбается индеец. — Хозяйка наша, мадам Без-пяти-минут-Эдемская.

— А-а-а… — рассеянно тянет Маркиза.

Странная реакция. Дамело ожидал взрыва интереса, но его кухарочке, похоже, дела нет до смены хозяев. Она самозабвенно вцепляется в собачку молнии на брюках, раскрывает, раздвигает ширинку, тянет вниз резинку трусов, словно кожуру с банана снимает. Индеец, оцепенев, наблюдает, как Маркиза, отвернув голову, вороватым, кошачьим жестом облизывает ладонь. Пара секунд — и влажные пальцы кольцом охватывают невозбужденный член.

Вот это наглость! — изумляется Дамело.

Вот это хватка! — хихикает Амару.

Вот это чутье! — подмигивает внутренний маньяк.

Кажется, его собрались отыметь прямо у плиты. И кажется, у него появилась сестра по несчастью, безбашенная, безоглядная и бесстыжая нимфоманка. Помощница кондитера в самых личных проблемах.

Тем временем Маркиза уже на полпути к успеху: Дамело слышит собственное рваное, сбитое дыхание, гул крови в ушах — громкие, такие громкие звуки, что за ними не разберешь ни шагов, ни голосов в зале. В любой момент их могут застукать. А девчонка вот-вот опустится на колени. Да и пора бы ей, честно говоря.

Совсем спятила? — хочет спросить индеец. И не спрашивает. Потому что ему тоже нужно. Потому что, будь оно проклято, я снова сорвался, пусть это будет стоить мне скандала, дюжины скандалов — мне нужно. Сейчас. Здесь.

Дамело необходимо срочно расслабиться, позволить телу верховодить. Пускай оно, не думая о последствиях, выбирает пластику, мимику, тембр, ошеломляет, обезоруживает, представляет хозяина таким, каким его хотят видеть. Нет, просто — хотят. Свое и чужое мимолетное желание — будто горячий душ, смывающий чувство стреноженности, несвободы. Движения тела, радар для подобных Дамело, выдают в эфир на понятной частоте непрерывное и откровенное «Меня — можно». Можно.

И незачем спорить с внутренним маньяком.

Лучше спорить с душой, когда она вздумает раскрыться и впустить. Всегда ведь не того выбирает, зараза. Из всех, кто предложит: доверься, попроси — обязательно отыщет самого хитрого, самого жестокого, самого непредсказуемого. Телу вовек не создать столько проблем, сколько душа наворотит между завтраком и ланчем, дай ей волю.

Значит, не давать. Воли душе — не давать, пусть растит в себе инстинкт самосохранения, задавленный телом, отключенный, уничтоженный в поисках грязного семиминутного счастья с теми, кто поймал твою волну, кого тоже можно — здесь и сейчас, без семинедельных брачных танцев и семиверстных романтических заходов. Пусть хотя бы душа хранит себя в целости.

— Тс-с-с… — гадюкой шипит Дамело, утягивая Маркизу в чулан. И не видит, как возникшая в проеме Тата провожает их расширившимися глазами и неодобрительно качает головой: служебный роман? Непорядок.

Выйдя из чилаута, индеец чувствует себя почти нормальным. Кто-то бы сказал: в норме. Дамело не знает, что такое норма. Знает только, что теперь он готов сосредоточиться на деле: руки безошибочно исполняют утреннее действо — ударить, встряхнуть, раскатать, обрезать, влить, размешать — и так десятки, сотни раз подряд, наполняя поддон за поддоном. Маркиза вращается по орбите шефа-кондитера, словно Меркурий вокруг солнца, маленькая, быстрая, горячая. Знай останавливай.

— Куда? — Индеец хватает пролетающий мимо Меркурий. — Куда сырое потащила?

— Сырое? — Девчонка таращится на противень с «дамскими пальчиками».[48] — Ой, и правда!

— Ой, и правда! — передразнивает ее Дамело. — Еще одно такое «и правда» — и ты уволена. Стряхни пудру и в духовку. Не в ту! В пустую. Бестолочь.

Ему нравится ее ругать. А ей нравится, когда он ее ругает. Еще немного — и Маркиза попросит ее наказать, и посильнее. В чилауте. Черт, черт, черт! Как она не понимает: не время сейчас развлекаться. Никогда, никогда женщинам не постичь: дело требует всего тебя, не только от пояса и выше. Вечно им кажется, что от тебя еще можно урвать кусочек.

В некоторых ресторанах самое жаркое время — обед. В других — ужин. У ресторанов, так же, как у людей, характер зависит от окружения. «Эдем» Саввы Эдемского со всех сторон окружен притонами, где хорошие девочки могут купить себе дозу и немедленно вмазаться: шопингом, сладостями, кофе и пересудами. Утро — запарка в раю. Пироги с запретными плодами один за другим поспевают в печах. На ланч и бранч ресторан заполнят приверженцы монодиеты и голодания, сорвавшиеся в загул. С извечным «А пошло оно все!» станут шарить голодным взглядом по страницам меню, целить вилками, точно копьями, в десерт и, набрав полные рты жира и сахара, замирать от наслаждения. Будь Дамело одной с белыми веры, он считал бы себя змием в саду эдемском.