Алексей Филиппов - Плач Агриопы Страница 19

- Хочешь остаться здесь, с Танькой, и подремать? — сбавил он тон, — Я прикорну на диване.

- Да, — Еленка кивнула, — Спасибо.

Павел помог бывшей жене снять тёплый пуховик. Захватив его с собой, на цыпочках покинул спальню и деликатно притворил дверь. Услышал, как скрипнули пружины кровати — должно быть, Еленка присела на край.

Сам управдом добрёл до гостиной, морщась от боли, стянул джинсы, осмотрел укусы. Тугая ткань сделала только хуже: некоторые ранки слегка нагноились. Выругавшись едва слышно, чтобы не встревожить гостей, Павел отправился в ванную; прихватил из аптечки спирт. Скривился, когда прошёлся проспиртованной ватой по ранам. Кое-как перевязал себя чистым бинтом. Наверняка Еленка сделала бы перевязку поприличней, но тревожить бывшую супругу у Павла не было желания. Он криво усмехнулся: если Татьянка действительно подхватила Босфорский грипп, крысиные укусы — сущая мелочь в сравнении с угрозой заражения. Марлевую повязку, выданную Еленкой, управдом не снимал, но не слишком верил в её эффективность.

«Будь что будет», — Наконец, решил он и улёгся на диван. Слишком много событий случилось за одни лишь сутки, и слишком мало сна за то же время выпало на долю Павла.

«Мушкет, — засыпая, вспомнил он. — Надо бы убрать с глаз долой».

Поднялся, чертыхаясь, ощутил тяжесть оружия в руке, — и засунул диковину за платяной шкаф. Укрытие нелепое, но всё лучше, чем ничего. Павел был уверен: Еленке сейчас — уж точно не до любования антикварной ценностью; да и ничего вынюхивать по углам она не станет. Сам он пообещал себе разобраться с мушкетом, как только Танька пойдёт на поправку. С этой мыслью управдом разместился на диване вновь и, на сей раз, дал себе зарок выспаться, как следует.

Глаза сомкнулись почти мгновенно.

Пробуждение, в который уже раз, оказалось странным. Павел словно бы встрепенулся — от подозрения, что его пристально, в упор, кто-то разглядывает и изучает. Распахнул глаза — и встретил рубиновый взгляд змеи. Два гранёных камешка блестели на расстоянии вытянутой руки. Покачивались, словно змея танцевала на хвосте, под музыку дудки факира. Управдом шарахнулся прочь, вдавился спиной в спинку дивана. Потом, осознав, где сон, а где явь, ужаснулся ещё больше.

Змея, венчавшая ствол мушкета, не ожила; не вытягивала тонкое жало, чтобы испугать Павла. Мушкет оставался красивой старинной вещицей, не более. Но держала его в руках Танька в розовой ночной пижаме, и это зрелище — дочки, с трудом удерживавшей обеими руками тяжёлый для неё мушкет — имело мало общего с реальностью, с материальным миром. Дело было не в мушкете, а в Таньке.

Павел сразу смекнул: дочь едва ли ведает, что творит. Алые пятна на её щеках разрослись, дотянулись до глазниц; их цвет загустел, сделался багровым, как зарево пожара. Глазные яблоки больше не дрожали под веками — глаза были широко распахнуты, и зрачки постоянно бегали, смещались. Танька наверняка не осознавала, где находится, не видела ни Павла, ни мушкета. Её поход был результатом какого-то диковинного лунатизма, порождённого болезнью. Не ясно было, почему, в своём сумрачном мире, Танька заинтересовалась оружием. Теперь она словно бы протягивала его отцу. Сжимала сильно — вдавив ладони в серебряное литьё до кровавых рубцов. К счастью, руки Таньки обнимали ствол довольно далеко от спускового крючка.

- Дочка, ты меня слышишь? — проскрипел Павел; голос после сна был хриплым.

Татьянка никак не откликнулась; только на лице отразилась мука.

- Лена, скорей сюда! — выкрикнул управдом, собравшись с духом.

В спальне раздался шум, потом быстрый топот ног. Еленка вбежала в гостиную растрёпанная — длинные светлые волосы, обычно забранные в конский хвост или замысловатую причёску, казались языками вулканической лавы, сразу после извержения. Сиреневая кофта с крупными пуговицами в виде розовых поросят была едва наброшена на плечи, под ней белела сорочка. Безразмерная серая юбка в пол спадала с тонкой талии. Еленка одной рукой поддерживала юбку в поясе, а другой — тёрла наморщенный высокий лоб. Должно быть, она так умаялась за истекшую ночь, что проспала Татьянкин поход.

Увидев дочку на ногах, она сперва радостно всплеснула руками, но, приблизившись, жалобно вскрикнула и отшатнулась. Потом, словно вспомнив о долге, схватила Татьянку за плечи и постаралась повернуть к себе. Но девочка, с несвойственной ей силой, вырвалась и вдруг заговорила:

- Папа, на, — она протягивала мушкет Павлу. Её зрачки слегка угомонились, но, судя по болезненной гримасе на лице, концентрация внимания давалась Татьянке невыносимо тяжело.

- Ты меня слышишь? — повторил Павел, аккуратно перехватывая мушкет. — Ты меня понимаешь? — добавил он.

Татьянка не противилась тому, чтобы отец удерживал оружие с ней на пару, но не отпускала хватки со своей стороны.

- Папа, ты можешь убить уголька? — из глаз девочки полились ручьём слёзы. — Он меня жжёт. Жжёт! — Танька зашлась криком, перегнулась — переломилась — пополам, но всё-таки не выпустила мушкет.

- Поговори с ней! — встряла Еленка. — Она хочет тебя услышать!

- Я… попробую его потушить… убить… — Павел растерялся. — Только расскажи мне про него… Про уголька… Он здесь? Рядом?

- Ты не можешь… Не можешь! — Танька топнула ногой. В другое время детское упрямство выглядело бы забавно, но сейчас казалось страшным. — Белый может! — Неожиданно добавила она. Найди снеговика — он убьёт…

- Она бредит, — Павел перевёл взгляд на Еленку, но бывшая жена вслушивалась в слова дочери так, будто та излагала рецепт чудесного лекарства.

- Снеговик… С бородкой… Не умеет правильно говорить, но знает, как потушить уголёк… Папа, на, верни ему… — Татьянка медленно разжала руки. Тут же по её голым ногам побежали струйки мочи. Она жалобно всхлипнула — и, словно подкошенная былинка, рухнула на пол без чувств. Павел растерялся, не ожидая такого; к тому же, он обеими руками крепко сжимал мушкет. Еленка же, как юркий зверёк, распласталась на полу, перехватив тело дочери в падении. Татьянка довольно сильно ударилась рукой, но это был повод для синяка, не более.

Ни говоря ни слова, Еленка взяла дочь на руки и скрылась в спальне. Вернулась минут через пять; за это время управдом пристроил мушкет рядом с собой на одеяле.

- Хочешь мне что-нибудь рассказать? — бывшая жена опустилась на краешек дивана. — Об этом? — она кивнула на мушкет, — Или этом? — показала на перевязанное бедро Павла.

- Ерунда, — отмахнулся тот сразу от обоих вопросов. — Расскажу позже. Это всё не важно по сравнению…

- По сравнению с угольком? — предложила Еленка своё окончание фразы. — Слова Таньки — они что-то значили для тебя? У неё сейчас еле прощупывается пульс, и дыхание — как у котёнка, которого не доутопили. Не представляю, откуда она взяла силы — сказать тебе то, что сказала. Ты знаешь хоть кого-то… — Еленка замешкалась. — С такими фамилиями, прозвищами, никами, или что-то в этом роде?