Анатолий Королев - Влюбленный бес. История первого русского плагиата Страница 2

Однажды, в майский воскресный день на Вознесение, после ночи, потерянной в вихре бес-путства, Павел проснулся поздно поутру в слезах.

Раскаяние и совесть давно его так не мучили.

Первая мысль его была идти в церковь, где давным-давно он не бывал, но, глянув на часы, он понял, что проспал час заутрени. Комната юноши была заполнена светом. Солнце радостно лучилось на небосклоне. Он невольно вспомнил о Васильевском острове. «Как виноват я перед старой вдовой и Верою, – сказал он себе, – в последний раз был в гостях, когда лежал снег. Как должно быть празднично сейчас в сельском домике. Как расцвел палисад. Как гудят пчелы в шиповнике. Милый ангел Вера! Она меня любит, сетует на мое гульбище, думает, как давно мы не виделись… а ты?»

Подумал и решил провести воскресенье на Васильевском острове.

Дядька Лаврентий хмуро подал шинель молодому барину. Но лишь только тот быстро оделся и спешно вышел из дома искать извозчика, как словно из-под земли, навстречу юноше грянул Варфоломей. Почему-то встреча с дорогим другом стала ему неприятна, но свернуть было некуда.

– А я к тебе, товарищ! – закричал Варфоломей издали, – позвать туда, где мы славно погуляли третьего дня.

– Мне сегодня некогда, – сухо отвечал Павел.

– Какое у тебя может быть дело? Вздор! Пойдем.

– Говорю тебе, некогда, – сказал Павел, насилу освободив ладонь свою из холодных пут Варфоломея.

– Ах, да! Я и забыл о твоей Васильевской ведьме. Кстати, ты говорил, что сестрица твоя довольно мила, скажи-ка, сколько ей лет?

– А мне почем знать? Я не крестил ее! – досадовал Павел на заминку.

– Я и сам никого от роду не крестил, а все ж таки знаю наперечет и твои лета и всех кто со мной запанибрата.

«Однако я спешу, – хотел сказать Павел».

– Однако не в том дело, что ты спешишь – перебил его мысль Варфоломей, – я давно решил забраться туда с твоей помощью. Погода чудная, я рад погулять. Веди меня с собою.

– Право слово не могу, – отвечал Павел с неудовольствием, – они не любят незнакомцев. Прощай, мне нельзя терять времени.

– Послушай, Павел, это я теряю свое время – сказал Варфоломей, сердито останавливая его рукой и устремляя особенный взгляд какой всегда покорял слабого юношу. – Не узнаю тебя. Вчера ты скакал как сорока, а теперь надулся как индийский петух. Что это значит? Я не в один дом возил тебя только из дружбы. Потому и от тебя вправе того же потребовать.

– Так! – отвечал Павел в смущении, вспыхнув от его насмешек и понимая правоту дружеской просьбы – Но знаю наперед, что тебе там будет скучно.

– Пустая отговорка, – понял его расчеты Варфоломей, – если хочу, стало, не скучно. Веди меня непременно, иначе ты мне не товарищ.

Павел окончательно замялся, и, собравшись с духом, наконец, сказал то, что прятал в душе:

– Слушай, Варфоломей, ты мне друг! Но я знаю, для тебя нет ничего святого. Вера хороша собой, непорочна как ангел, но душа ее не искушена в светских затеях. Она перед тобой как голубка. Даешь ли ты мне честное слово не расставлять сетей птицелова против ее невинности.

– Вот нашел присяжного волокиту! – оборвал Варфоломей с адским смехом презрения. – С какой стати? Честного слова тебе я ни за что не дам. Не для тебя мое честное слово. Ты должен мне либо верить по дружбе или со мною рассориться. Вези с собой или – давай левую.

Юноша глянул на грозное лицо Варфоломея, рассудил, что ссора с ним есть верная гибель сладких привычек; сердце героя дрогнуло, и он согласился. Приятели взяли извозчика и покатили на Васильевский остров к уединенному домику. Солнце сияло. Ветерок играл рябью Невы. Игла адмиралтейства грозила шведу позолоченным пальцем. Колокола звали к обедне. Улицы были полны народом. Даже кучер, подумав, снял свой вечный армяк и подложил под седалище.

Вера вышла навстречу коляске и сразу переменилась в лице.

Черты Варфоломея были хорошо ей знакомы.

Уж не раз, у храма божья на 6-й линии, выходя после молитвы с душою, полной смирения, она замечала высокого белокурого незнакомца, стоящего у каменного столпа в притворе Андреевской церкви, сложившего на груди руки наполеоном и устремившего на нее особенный взгляд серых глаз, который в один миг пресекал все набожные помыслы молодой барышни. Но не любовной силою сковывал этот проникающий взор бедную Веру, не надеждой на чувство, а леденил сердце девушки страхом, трепетом и тоской неизъяснимой.

Что ж, Варфоломей был хотя и немолод, но статен, лицо имел правильное, но, вот какая черта! лик его не отражал движений души, а подобно маске скрывал все истины сердца. Такое лицо обычно выдерживает банкомет в минуты крупной игры, чтобы не дать соперникам выигрыша. А френолог Галль верно б заметил по костяным шишкам, – попадись ему в руки череп Варфоломея, – что этот череп есть орган гордыни, вместилище для умов, отверженных Богом.

Робким приветствием ответила девушка на поклон Варфоломея.

Старуха ж от всей души благодарила Павла за новое знакомство: дородный гость, пусть не красив и не молод; но тщательно одетый товарищ его, ростом в покойного муженька, хозяйке крайне понравился, а по привычке следить за мужским полом она уже видела в нем жениха для своей Веры.

Впрочем, Вера осмелилась скрыть свое тихое смущение, и едва ли кто-нибудь заметил трепет душевной свечи кроме самого Варфоломея, который тайно следил за нашей голубкой глазами голодного коршуна.

Он завел разговор, и захотел быть любезнее и умнее, чем когда-нибудь прежде. И ему это легко удалось. Павел не верил своим ушам – никогда еще Варфоломей не был так красноречив. Заговорили, конечно, о Наполеоне, чьи успехи в тот год поразили Европу. Павел клялся, что француз не посмеет пойти войной на Россию. Варфоломей уверял, что война наступит уже в следующий год, что неприятель будет теснить русскую оборону до последней черты и хотя кровавая битва докажет равенство двух армий, но скажется перевес гения, что Москва французами будет взята, и даже выгорит дотла от пожара, но говорил об этом с такими шутками, и причудами, что верить его словам было просто нельзя. Вдова ссылалась на верные карты, где фармазону грозила смерть от измены с дамой червей. Кухарка Пелагея божилась, что того француза подменили еще в младенстве и кто он, и как звать – неведомо. Вера молчала.

Час пролетел незаметно. После деревенского обеда, вдова по обычаю решила вздремнуть, а у гостей и Веры последовала прогулка втроем на взморье, где пешеходы в шесть глаз любовались горой облаков над морем и парусами плывущей вдали эскадры. После все воротились домой к чаю, который кухарка украсила сладким пирогом, а старуха вдова принялась за любимое дело – гадание в карты. Она хотела раскинуть колоду на судьбу дочери. Но сколько ни трудилась раскладывать засаленные пары на ломберном столике, как нарочно ничего не выходило. Все выпадали «шестерки», да «пики».

Видя досаду гадальщицы, Варфоломей на минуту оставил Павла наедине с Верой в углу, а сам подошел к хозяйке и заметил ей, что по способу такого расклада узнать будущее невозможно, и что карты, как они теперь легли, показывают только прошедшее.

– Ах, мой батюшка! Да вы я вижу мастер; растолкуйте мне, что же они показывают? – Спросила старуха с видом сомнения.

– А вот что, – отвечал он и, придвинув кресло, трогая карты ногтями, говорил долго и тихо, не упуская следить глазами за тем, как воркуют в углу голубки, брат и сестрица, Павел и Вера.

Что говорил? Неизвестно. Только кончилось тем, что хозяйка услышала от него такие щекотливые тайны собственной жизни, которые почитала лишь Богу, да ей одной и покойному мужу известными. Напугавшись не в шутку, вдова с трудом смогла перекрестить лоб.

– Батюшки, неужто карты такое знают? Господи сохрани…

Варфоломей отпрянул от перекрестия, тут же встал из кресла и поспешно отошел в угол, где с прежней свободою опыта вмешался в разговор молодежи и беседа, верно, продлилась бы до самой светлой полуночи, если бы наши гости не поторопились, вспомнив, что скоро будут раздвигать плашкоутный Исаакиевский мост на Неве для проплыва судов, и им придется заночевать на вольном воздухе.

Вера вышла на крыльцо проводить гостей. Тревога в душе ее улеглась. Приятель Павлуши оказался обходительным человеком, короче, все вышло точь-в-точь по пословице: не так страшен чёрт, как его малюют.

Так Варфоломей познакомился с той, которую давно выбрал мишенью собственной страсти, а вдогонку замечу, что и провинциал Павел был, видимо так же, по расчету назначен в приятели петербургского фата, чтобы проложить тропку в уединенный домик на окраине города. Откуда-то Варфоломей смог проведать, что сей легкомысленный юноша, и девушка прихожанка из храма Андрея Первозванного на 6-й линии связаны нитью родства. Тот визит в день Вознесения и положил начало всем роковым последствиям.