Клайв Баркер - Явление тайны Страница 2

Линии связи сходились, потом расходились опять и оставляли здесь все, что не находило себе места в других штатах. Все письма, тщетно ищущие от океана до океана своих получателей, попадали в конце концов к нему, Рэндольфу Эрнесту Джейфу, лысеющему человеку с невысказанными амбициями и с невидимой никому злобой, и он, вскрывая их своим коротким ножом, начал здесь, на перекрестке дорог, прозревать сокровенный лик нации.

Он читал изъявления любви и ненависти, требования выкупа, мольбы и угрозы, «валентинки» с вложенными локонами, извещения о смерти, предсмертные записки, потерянные романы и невостребованные дарственные – или дары отвергнутые, – письма, брошенные из какой-нибудь глуши, как в бутылке с необитаемого острова, в тщетной надежде на спасение, поэмы, рецепты и шахматные задачи. Всего понемногу. Но все это изобилие не очень его трогало. Иногда он мимолетно задумывался об историях любви и смерти, прошедших перед ним: например, убили ли похитители свою жертву, когда их письмо с требованием выкупа не нашло адресата. Гораздо сильнее волновали его другие истории, менее понятные.

Сидя на перекрестке дорог, он начал осознавать, что Америка имеет свою тайную жизнь, которой он никогда раньше не замечал. Он знал о любви и смерти – это были великие банальности, заполняющие эстрадные песенки и «мыльные оперы». Но здесь речь шла о другом, о том, что скрывалось в каждом сороковом, или сотом, или тысячном письме с лунатической бессистемностью. Но нет – в этой бессистемности скрывалась своя система, и каждый из пишущих искал ее собственным безумным путем.

Ясно было пока лишь одно: мир не таков, каким он кажется. Господствующие повсюду силы (власть, религия, медицина) не смогли целиком взять его под свой контроль. Всегда находились мужчины и женщины, сумевшие избегнуть их широко раскинутых сетей, найти окольные пути, сбить со следа гонящихся за ними собак. Эти люди не пользовались телефонами и не осмеливались собираться в группы больше чем по двое из страха привлечь внимание. Но они писали. Не могли не писать, словно тайны, которыми они владели, жгли их и рвались наружу. Иногда они знали, что погоня дышит им в затылок, и пользовались последней возможностью что-то сказать, прежде чем их схватят, исколют наркотиками и упрячут под замок. Иногда такие послания рассылались в лихорадочной спешке по случайным адресам в надежде, что чей-нибудь неискушенный ум поддастся их воздействию. Это мог быть бессвязный поток сознания или подробный рецепт изменения своего внутреннего мира при помощи сексуальной магии или дурманящих грибов.

В письмах говорилось об НЛО и зомби, о пришельцах и оживших мертвецах – эти надоевшие сюжеты из «Нэшнл Инкуайер» использовались и для того, чтобы скрыть суть очередного послания. После внимательного, длящегося иногда неделями, изучения таких писем Джейфу удавалось выявить их подлинный смысл. Он вошел во вкус и, когда Хоумер распахивал дверь, чтобы втащить очередные мешки с почтой, он не досадовал на дополнительную работу, а скорее радовался. Чем больше писем, тем больше сведений, тем больше шансов найти разгадку тайны. Долгими зимними днями, соединяющимися в месяцы, он все больше убеждался, что это именно тайна, а не множество отдельных тайн. У всех авторов, писавших о Завесе, были свои способы ее построения, свои методы и метафоры ее описания, но порой какофония разрозненных голосов на миг сливалась в единый хор.

Тут не было речи о любви – во всяком случае, о сентиментальной любви из песенок. И о смерти, как ее понимают люди. Речь шла о каких-то рыбах, и о море (иногда о Море всех морей), и о трех путях его преодоления, и об острове, который Платон называл Атлантидой, но он был известен и под многими другими именами. И о конце света, который одновременно является и новым началом. И еще об Искусстве.

Над этим термином он ломал голову дольше всего. Искусство именовалось в письмах по-разному – великое Делание, Запретный Плод, Мука Леонардо или даже Палец в пироге. Но все это было одно Искусство. Искусство без Творца. В этом и заключалась тайна.

– Ну, как тебе здесь? – поинтересовался однажды Хоумер.

Джейф оторвался от своей работы. Вокруг него лежали стопки писем. Его кожа, никогда не имевшая особенно здорового цвета, побледнела как пожухшая бумага.

– Нормально, – ответил он, опасливо глядя на начальника. – Что, привезли еще?

Хоумер долго молчал. Потом открыл рот.

– Ты что-то скрываешь, Джейф.

– Скрываю? Да нет, что вы!

– Ты не делишься с нами всем, что находишь.

– Нет, – возразил Джейф. Он выполнял первое условие Хоумера – делиться найденным. Все деньги и дешевые драгоценности, выуживаемые им из конвертов, шли Хоумеру, а тот делил их на всех. – Я отдаю все, клянусь.

Хоумер смотрел на него, не веря.

– Ты торчишь здесь от звонка до звонка. Не говоришь с ребятами. Не выпиваешь с ними. Тебе что, не нравится, как от нас пахнет, Рэндольф? – он и не ожидал ответа. – Или ты все же приворовываешь?

– Я не вор, – медленно проговорил Джейф. – Можете проверить, – он встал, подняв руки с зажатыми в них письмами. – Обыщите меня.

– Больно надо лезть тебе в штаны, – последовал ответ. – Я что, гомик?

После минутной паузы Хоумер продолжил:

– Проработал пять месяцев и хватит с тебя. Я перевожу тебя на другую работу.

– Я не хо...

– Что-о?

– Я... хотел сказать, мне здесь нравится. В самом деле. Оставьте меня здесь.

– Понятно, – зловеще сказал Хоумер. – В таком случае с понедельника ты уволен.

– Но почему?

– Потому что я так сказал! Не нравится, ищи другое место.

– Я что плохо работал? – спросил Джейф.

Но Хоумер уже повернулся, чтобы уходить.

– Здесь воняет, – бросил он через плечо. – Просто дышать нечем.

Не так давно Рэндольфу встретилось в письме незнакомое слово: синхронность. Он купил словарь и посмотрел его значение. Когда это слово употребляли авторы писем, оно обозначало таинственное взаимодействие происходящих событий, конечная цепь которых выходит за пределы человеческого понимания.

Такое взаимодействие, круто меняющее все, случилось в день, когда Хоумер вынес свой приговор. Через час после его ухода Джейф взял свой короткий нож, уже порядком затупившийся, и взрезал им довольно толстый конверт. Оттуда на бетонный пол со звоном выпал небольшой медальон. Джейф поднял его пальцами, еще трясущимися после разговора с Хоумером. На медальоне не было цепочки и даже ушка для нее. Да и непохоже, чтобы он предназначался для украшения – слишком неказист он был, и, несмотря на крестообразную форму, не походил на христианский крест. Четыре его конца имели одинаковую длину, не больше полутора дюймов. На пересечении их была изображена человеческая фигура неопределенного пола с раскинутыми словно для распятия руками. По сторонам ее виднелись абстрактные изображения, заканчивающиеся на каждом краю кружочком. Лицо фигуры, едва намеченное, выражало подобие улыбки.